Однажды Чимин, и без того загруженный проблемами, перепугался, услышав в квартире рыдания. Забежав в комнату, где располагался его удивительный сосед, Чимин споткнулся о коробки, в которых чего только не было: наборы палеток с тенями и прочей косметики, вещи, нижнее бельё, туфли, чулки … И всё это качественное, дорогущее, ни на минуту не ширпотреб. Чимину показалось, что это какой-нибудь потрясающий заёб или следствие генеральной уборки, но Эсперанса, рыдающая у окна, не выглядела столь уж счастливой обладательницей освободившегося места.

Невероятно мучительно давался ей отказ от себя самой. И как дрожал вместе с ней Хосок, одновременно рвущийся к свободе. Хотелось винить во всём одного Юнги, сказать ему, что он вмешался в суть и порядки, осквернил её храм, но… Чего греха таить - от падре сносило крышу, заматывало спиральки под кожей. Хосока притягивало обратно, к фантазиям о нём, к возобновившимся проповедям. Он желал его в себе, снова и снова, а потом отказывался, находя оправдание в том, что Хосока нужно заслужить. И он улавливал накал воздуха, будоражащие взгляды Юнги, его ослепительные ухмылки и намёки в кошачье-бархатном тоне. Однако же, не поддавался.

Обняв друга за плечи, Чимин выслушал жалобы и попросил успокоиться.

— Это обязательно? Мне несложно передать это своим девочкам, конечно, но тут же вся твоя жизнь… — прискорбно взглянув на коробки, Чимин покачал головой. — И как же ты? По-моему, никто тебя не вытесняет, ты вправе выбирать, что нравится.

— Ты прав. Но я Чон Хосок, Чимин, — завязав волосы в хвост, он наскоро отёр слёзы. — Обычно я не выставляю его напоказ, то есть, себя. А этот пресвятой шакал что делает, знаешь? У-у-у, он пронюхал, что я ранен, выследил и, догнав, вгрызся в глотку. Но что самое… прекрасное, — Хосок торжественно заулыбался, — именно прекрасное! Что мне хочется всего на свете. С ним. Эсперанса его не боится, ни капельки. А я, я почему-то млею. Серьёзно. Дыхание перехватывает. Ненавижу его бездонные хитрые глазища, цвет кожи, губы, руки в венах, голос. Вообще - всё.

— О-о-о, понятно. Казалось, до весны далеко, но нет… — шутливо протянул Чимин, глядя на горизонт. — Блин, ну хоть у вас всё ладно, радуете.

— Не дури, — Хосок пихнул его в бок и, заметив признаки упадочного состояния, встревожился.

Им стоило мирно поговорить о случившихся переменах. Хосок мигом переключился с личных проблем на всеобщие и оценил обстановку как не самую приятную. Если что и вселяло надежду, так это опора на Тэхёна.

Зазвонил телефон. Хосок уныло посмотрел на дисплей. Чимин увидел: «Мой Бог», посмеялся. Юнги не часто пользовался мобильным, а уж тем более распалялся на звонки вне рабочего прописанного режима. Описав взглядом дугу, Хосок всё-таки ответил.

— Сэкономь нам время: скажи, что согласна, — прозвучало с той стороны.

— Ваша церковь не венчает пидоров, — удручённо забасил Хосок и услышал здоровый смешок.

— Не забывай, что я сам себе священник… Собственно, я о старом обещании. Хочу обучить тебя стрельбе. Пока есть время. Поедем за город.

Чимин, подсевший ближе, услышал и поднял два больших пальца вверх, оценивая предложение, как годное. Хосок же поигрался пальцами с бретелькой лифчика и облизнулся.

— А это безопасно, падре?

— Со мной-то? Обижаешь.

— Что ж, bene, — как бы нехотя ответил он.

— Заеду через полчаса.

Несмотря на происшедшее, Хосок отряхнулся от глупых мыслей, взбодрился и, наведя приличный марафет, нарядился в узкие джинсы и маечку. Эсперансе он хотел отвести особое прощание.

— Обещай не грустить, милый, — поцеловав Чимина в макушку, улыбнулась она и покосилась на бар.

— Не буду, — заверил он, но не сказать, что убедительно.

Пичкать себя градусами, пробуя отречься от проблем - метод неплохой. И Чимин начал подозревать, что склонность переходит в зависимость, которую стоит показать специалистам. Но раньше такого не наблюдалось и, может быть, поэтому он медлил, надеясь спастись силой воли. Как его только не шатало за все эти годы - справлялся ведь. Или успешно избегал полного пропадания.

Тэхён не впускал его в круг своих неординарных забот, а тревожило того нечто сверх творившихся игрищ. Образно говоря, «колизей» его не волновал, он стремился выйти за пределы поля и добраться до истины, подсознательно или нарочно держа Чимина на расстоянии, снова позади. Надеясь обезопасить, не иначе.

***

Дорога пыльная, жаркая. В салоне работал кондиционер, и играла музыка, что-то из старого доброго рока. Юнги вёл машину расслабленно и лихо, иногда поглядывая на разгоряченную спутницу (не иногда). В основном они смеялись и говорили о чем-то отвлечённом, не способном сорвать сантиметры в ноль.

Они мчались по дороге, минуя городские чертоги, а затем виноградники, посёлки и просёлочные перекрёстки. Засеянные поля сменили леса. Не успела Эсперанса подпеть Мику Джаггеру о том, что хочет видеть всё, «покрашенным в чёрный цвет», как они остановились у крутого каменистого холма, дальше дорога заканчивалась и превращалась в тропу, восхождение по которой по крутости должно напоминать освоение Эльбруса.

— Далековато мы забрались, однако… — выбравшись наружу, сообщила Эсперанса и хлопнула дверью.

Несмотря на солнце - близость лесного покрова насыщала воздух прохладой, и она потёрла плечи, с любопытством озираясь по сторонам; в голубом небе вереница слоистых облаков, подкрашенных вдали серым, лениво ползла на восток. Отсюда открывался потрясающий вид на зелёную низину: смотреть можно часами.

— Не так уж и далеко, — мирно сказал Юнги, вытягивая из-под сидений прихваченный чемоданчик и пакет с бутылками.

— Мы только пострелять приехали? — спросила Эсперанса.

— Посмотрим, — пожал плечами Юнги и, поморщив нос, явил не заметные до того крохотные веснушки, обаятельно улыбнулся.

Раненая в самое сердце, Эсперанса подавила вздох и последовала за ним.

Расположившись на опушке, ближайший час они посвятили обучению. Вводный курс занял не больше двадцати минут, Юнги умел втолковывать и доносить суть, рассказал о мерах безопасности. Теорию его боевая подруга ухватила сразу же, мигом поняв принципы, а вот с практикой сталось хуже.

В очередной раз промазав мимо бутылки, она сорвала наушники с очками и выругалась. Настройка прицела - чёрт возьми, как сложно, даже со стопроцентным зрением, а отдача - то первое, что выламывает руки по самые плечи! А тут ещё и этот гордый неумолимый учитель, скрестивший руки на груди и посылающий оценивающие взгляды.

— Два попадания из десяти - это хорошо для первого раза, — заключил Юнги, приводя партию мишеней в порядок.

Отерев испарину, Эсперанса натянуто улыбнулась и прошипела:

— Вот только не надо льстить!

— Я мотивирую, — поправил Юнги, подходя ближе. Он зашёл к ней сзади и обнял, протягивая ладони к запястьям, промурлыкал на ушко: — Давай попробуем потренироваться вместе.

Прикусив губу, Эсперанса встала в позу, ощущая холод рукояти и тяжёлое дыхание падре, слушая его обволакивающий голос, звучащий откуда-то извне. Закусив губку, она вжалась в его тело.

— Не напрягай руки слишком сильно, не вытягивай корпус, словно ты собираешься прыгать или удариться в танец, но и не расслабляйся. Здесь важен баланс, — он осторожно обхватил её ладони. — Дальше…

— Мы снимаем с предохранителя, — ловкие пальчики сдвинули флажок. — Взводим курок.

Слаженный щелчок. Однозначно возбуждающий: Юнги слышимо причмокнул губами, предвосхищая благополучный исход.

— Прицеливаемся и давим на спуск, — без запинки отрапортовал чувственный голосок. — Правильно?

— Правильно, — восхитился Юнги. — Готова попрактиковаться ещё разок?

— Запросто, — сказал она и мастерски вернула очки и наушники на места.

Стрелять под его руководством ещё труднее или нет - невозможно. Силясь подвести целик к центру бутылки, Эсперанса вдруг поняла, что ей управляют, что Юнги можно спокойно довериться, перекинуть вес ствола. Следовало внимать его уроку и запоминать.