Сейчас эти столы и посуда расставлены в коридоре и библиотеке для завтрашнего пира. Городские власти отпустили нам для нашего праздника продукты (а ведь их еще так мало в городе). Наши сотрудницы во главе с поваром столовой уже действуют на кухне. Они всю ночь будут готовить праздничные пироги. Наши домашние стихотворцы уже написали шуточные сти–хи, а весельчаки уже прорепетировали шуточные сценки на темы институтской жизни и работы. Представление будет происходить во время ужина. Как будто все готово. Академик А. Ф. Иоффе сидит в своем кабинете и заканчивает подготовку к докладу на торжественной части заседания. И вдруг один из нас вспоминает: а ведь вывески–то на новом здании института нет! Что делать? Гости будут сходиться к нам, а куда это они пришли — непонятно.

Горячее, взволнованное обсуждение внезапно обнаруженного недосмотра — и быстрое решение. Часть людей идет на склад–там есть краски и кисти. Наш архитектор, который, к счастью, оказался тут же, в зале заседаний, бежит домой за своими красками. Остальные, запасшись лестницей и инструментами, отправляются за километр в центр пригорода. Там много заколоченных лавок бывших купцов. Лавки маленькие, а вывески огромные. Это листы жести, набитые на деревянную основу. На улицах темно. Светя фонариком, мы выбираем подходящую вывеску. На ней надпись громадными буквами: «Решетников. Бакалея».

Сдираем ее и тащим в институт.

Под руководством архитектора закипела работа, и, когда забрезжил свет зимнего утра, была готова сверкающая белая доска размером один метр на шесть, на ней изящной старомодной вязью было выведено черным: «Государственный физико–технический институт». Еще не высохшую, мы начинаем водружать нашу вывеску на фронтон здания. Это тоже не легко. Надо вбить штыри, соорудить блоки… Но опыт архитектора и тут помог — за несколько часов, так и не поспав ночь, мы доводим затеянное до конца. Замечу, что все было сделано так хорошо, что эта наша вывеска оставалась на здании института в течение десяти лет…

Вот уже скоро пять часов дня. Сотрудники давно собрались в актовом зале, сходятся и гости — представители городского и районного комитетов партии, работники Исполнительного комитета Совета депутатов трудящихся, ученые из Академии наук и других институтов. Приехал и начальник Главнауки М. П. Кристи — наш неизменный друг.

Это удивительный человек. Такой простой, милый, прекрасный знаток искусства, очень хорошо понимающий и характер научного творчества, энтузиаст создания науки нового, социалистического общества. Он уже пожилой человек. Сын какого–то крупного чиновника царского времени, пошедший в своей жизни совсем другим путем. Он беспартийный, но всю жизнь был верным другом большевиков. Он оказывал партии многочисленные услуги, укрывал у себя революционеров, хранил подпольную литературу… Владимир Ильич Ленин хорошо знал его и ценил.

Когда все собрались, академик А. Ф. Иоффе начал свой доклад. Он развернул перед нами картину современной мировой науки, показал огромные новые проблемы физики–теоретические и прикладные. Необходимо, чтобы наша советская физика окрепла и быстро развивалась. Но для этого надо искать собственные, новые пути и идеи, а не плестись в хвосте иностранной науки. Тут же показывает он богатую палитру этих новых возможных идей и методов, которые ему хочется отразить в планах института. Он говорит о необходимости активного воздействия физики на различные области техники, об исторической миссии физики в развертывании промышленности, об основной идее самой организации Физико–технического института, заключающейся в том, чтобы наша физика не была абстрактной–пусть она будет глубоко теоретической, но и одновременно инженернодейственной. Тут же следует изложение новых технических замыслов и идей, кажущихся фантастическими. Однако иные из них впоследствии оказались действительно центральными в развитии техники. Он говорит об огромных новых проблемах, поставленных партией перед всей нашей экономикой, и о том вкладе, который должна внести в их решение советская физика…

Вот и окончена торжественная часть. Мы сидим веселой компанией за столами. Взволнованные тосты звучат один за другим: «Да здравствует революция!», «Да здравствует наш народ!», «Да здравствует зарождающаяся наука Советского Союза!»…

Жизнь так полна и прекрасна. Так много в нас молодых сил! И почему это, чем больше мы их тратим, тем больше их в нас становится?! Вокруг любимые учителя, верные товарищи. Волнующая атмосфера молодости царит в зале… Вот уже звучат стихи с шуточными характеристиками наших руководителей и нас самих, юмористические сценки из нашей жизни. Начинаются песни и пляски…

Мы, конечно, не знаем в деталях, как сложится наша судьба. Мы не догадываемся, что из нашего маленького коллектива вырастет со временем довольно большая часть будущей армии физиков Советского Союза — армия, которая будет участвовать в освоении атомной энергии, космических ракет, локации, высоковольтных аппаратов и передач, химической промышленности и многого другого. Мы ничего этого, конечно, не знаем, но мы чувствуем, что наша жизнь пойдет по широкой и светлой дороге. Чувствуем, знаем и верим, что народ наш построит великую социалистическую державу, в которой наука и техника будут на большой высоте, и что мы будем участниками этого великого дела…

Таким сохранился в моей памяти тот давний день открытия нового здания Физико–технического института.

Посев научный — для жатвы народной [35] 

Возможность увидеть по–новому, с иной точки зрения знакомое и привычное — шаг к открытию и в научных исследованиях, и в постижении человеком окружающей жизни. У меня дома висит фотография: красная каменная пустыня, безжизненная поверхность Марса, безрадостная картина, глядя на которую хочется воскликнуть: «Как хорошо, что на Земле возникла жизнь!» В конце двадцатых годов я впервые увидел Землю такой, какой ее видят птицы, и еще раз во всей полноте ощутил, что нет ничего прекрасней жизни, делающей нашу планету столь красочной, разнообразной и обильной. Я был в командировке на Кавказе, занимался проблемами ферментации в области чайного и табачного производства. Когда настало время возвращаться домой, я вдруг узнал, что готовится рейс самолета, один из первых, на котором можно добраться до Москвы. Возможность лететь, почти фантастическая в то время, была настолько притягательной, что я решился ею воспользоваться. Начало нашего перелета Тбилиси–Москва было великолепным. Погода стояла ясная, и головокружительно прекрасные краски и очертания гор, моря, дорог и городов делали нас по–детски восторженными и непосредственными. Наш самолет больше походил на деревянную этажерку, чем на машину, но он нес нас по воздуху, как и положено воздухоплавательному аппарату, на Москву с высоты птичьего полета. Но мне довелось тогда впервые увидеть Землю как бы со стороны и по–новому увидеть ее величавую красоту.

Академик А. И. Опарин

В основе всей моей научной и творческой деятельности лежит глубокое убеждение в том, что живая природа, жизнь — самое прекрасное и в конечном счете самое важное из всего того, что существует у нас на Земле. Я убежден, что чем глубже человеческий ум познает сущность жизни, тем все более здоровой, плодотворной и долголетней становится жизнь людей.

То обостренное восприятие живой природы, которое в немалой степени направляло мою исследовательскую деятельность, возникло у меня не без влияния детства, которое я провел на берегу Волги, недалеко от древнего русского города Углича. Спокойная и богатая природа северного края, мягкость и значительность ее пейзажей располагали к наблюдательности и сосредоточенности. С какой радостью и облегчением приезжал я на каникулы в родные края после довольно тяжелых будней в Москве, где с девяти лет я начал учиться во 2‑й классической гимназии. Контраст между моей привольной жизнью на Волге и регламентированным существованием в гимназии был разителен. Вместе со мной учился старший брат, но у него была своя жизнь, свои друзья. Я должен был справляться со своими трудностями сам. Все же суровая жизнь в пансионе имела и положительное влияние. Вырабатывалась внутренняя организованность, воспитывалось драгоценное чувство коллектива. Мы быстро становились самостоятельными.