Хорошо помню такой эпизод в самом начале моей учебы под руководством Сергея Ивановича. Мне надо было ознакомиться с работами, выполненными методом камеры Вильсона, чтобы самому создать подобную установку. Сергей Иванович рекомендовал мне тщательно проштудировать статью П. Оже из «Annales de Physique». С трудом разыскав статью, я, к огорчению, обнаружил, что она написана на французском языке, которого я совсем не знал. Смущенный, я пришел к Сергею Ивановичу, надеясь, что он порекомендует мне какую–нибудь другую статью — на немецком или хотя бы на английском. Но не тут–то было. Сергей Иванович твердо сказал, чтобы я взял словарь и искал в нем хоть каждое слово; сказал, что его совсем не беспокоит, сколько времени я потрачу на первые страницы: «Хоть целые сутки на страницу, но обязательно работайте сами; потом дело пойдет все быстрее и быстрее». Надо ли говорить, что этот урок я запомнил на всю жизнь. И как хорошо переплетается с этим воспоминание о том, как забеспокоился Сергей Иванович, когда в один из зимних дней он увидел меня на улице и счел, что я «слишком легкомысленно» одет для стоявшей в тот день погоды.

В первый период работ по ядерной физике Сергей Иванович привлек в качестве консультанта профессора Льва Владимировича Мысовского из Радиевого института. Моя экспериментальная работа по изучению рассеяния нейтронов на протонах проходила в стенах Радиевого института. Но тем не менее я все время чувствовал себя аспирантом Сергея Ивановича. Он, как говорят, «не спускал глаз» со своих молодых подопечных. Уже тогда он был крайне занят. Научное руководство громадным Оптическим институтом, директорство, а фактически работа по созданию нового Физического института и очень активные собственные исследования требовали огромного напряжения и полной отдачи сил. Казалось, что время на аспирантов, да еще не по своей специальности, выкроить невозможно. Но Сергей Иванович нашел выход.

Он был очень заинтересован в опытах своего аспиранта П. А. Черенкова по свечению растворов ураниловых солей под действием гамма–лучей (приведших, как известно, к открытию знаменитого излучения Вавилова — Черенкова).

Фотометрирование проводилось разработанным Сергеем Ивановичем методом гашения по порогу зрения. Для этого необходимо работать с полностью адаптированным глазом, т. е. надо было предварительно просидеть целый час в темноте. Обычно Сергей Иванович сам принимал участие в измерениях один или два раза в неделю. Вот он и предложил своим аспирантам воспользоваться этим часом сидения в темноте для еженедельного отчета и обсуждения с ним хода аспирантской работы. Хорошо помню, с каким нетерпением я дожидался очереди «посидеть в темноте» со своим руководителем. Многие ли аспиранты сегодняшних дней имеют возможность регулярно и обстоятельно беседовать с научным руководителем — директором института, академиком, выдающимся ученым современности?

Впоследствии, когда работы по физике атомного ядра развернулись в институте достаточно широко, для руководства ими Сергей Иванович пригласил Дмитрия Владимировича Скобельцына. Сначала Дмитрий Владимирович приезжал в Москву из Ленинграда на несколько дней в месяц и лишь консультировал наши работы, но потом окончательно переехал в Москву и стал руководить нами конкретно и повседневно. Но и тогда Сергей Иванович не забросил своих питомцев и постоянно интересовался ходом нашей работы, очень часто расспрашивал Дмитрия Владимировича да и нас самих, следил за литературой по ядерной физике и космическим лучам, живо вникал в организационные вопросы.

Очень хорошо помню, как в 1949 г. он организовал экваториальную экспедицию на корабле «Витязь». Корабль перегоняли тогда из Одессы во Владивосток, и Сергей Иванович принял решение использовать это время для проведения исследований космических лучей в экваториальных районах. Экспедиция прошла успешно.

Хорошо помню день, когда я принес Сергею Ивановичу рукопись первой научной статьи. Тогда мне казалось, что она написана четко, убедительно и ясно. Но Сергею Ивановичу она не понравилась. Почти все руководители в таких случаях ограничиваются тем, что делают свои замечания и возвращают статью на переработку. Но Сергей Иванович поступил иначе. Он пригласил меня в кабинет и лишь при малом моем участии сам переписал всю статью заново, продемонстрировав не только блестящее умение точно выражать свои мысли, но и заботу о доступности материала для читателя, а главное, дал наглядный урок начинающему физику, как работать над рукописью. Эти два часа, потраченные Сергеем Ивановичем на мою статью, я запомнил навсегда.

И вместе с тем Сергей Иванович руководил молодежью с необычайным тактом и деликатностью. Он всегда старался подчеркнуть заслуги своих учеников, стремился так направлять их работу, чтобы им казалось, что они сами нашли решение вопроса, порой незаметно подсказанное им самим. При этом он уходил в сторону, оставался в тени. Так было со мной, например, при переходе от работ по нейтронам к работе по космическим лучам. И каждый из его учеников мог бы вспомнить примеры подобного рода.

Мы всегда поражались огромной эрудиции, осведомленности и работоспособности Сергея Ивановича. Характерный для него вопрос: «В таком–то вот журнале напечатана интересная для вас статья. Успели прочитать?» И часто приходилось сознаваться, что пока еще статьи не видел или видел, но не читал.

При своей огромной нагрузке каждый день брал он домой на вечер (а фактически на ночь) пачку журналов и за счет своего отдыха систематически читал их.

Закончу эти строки о моем учителе одним из самых трагических воспоминаний моей жизни.

24 марта 1951 г. Сергею Ивановичу должно было исполниться 60 лет. Незадолго до этого по его предложению я был назначен по совместительству одним из ученых секретарей Президиума академии. Готовясь к юбилею С. И. Вавилова, Президиум поручил мне написать проект адреса Сергею Ивановичу. 24 января до поздней ночи я сидел над составлением адреса. В памяти всплывали все новые эпизоды моих встреч с ним, его советы, наставления. Чем больше я думал о нем, тем ярче вставал передо мной образ этого талантливого ученого, руководителя и просто замечательного человека и учителя. Я особенно остро ощущал радость от того, что я могу причислять себя к ученикам Сергея Ивановича, что могу работать под его руководством, что моя жизнь неразрывно связана с ним. Представьте себе мое потрясение, когда по телефону в ту же ночь меня известили о кончине Сергея Ивановича.

Из воспоминаний физика [19]

Дрожащая стрелка секундомера обежала последний круг. Я нажал на стоп–кнопку и посмотрел на тусклые огоньки неоновых лампочек на счетчике импульсов.

— Ну как? — нетерпеливо спросил Игорь Васильевич.

—- Еще меньше, всего двадцать один.

— А фон?

— Что–нибудь около пятнадцати.

— М-да… Ничего не выйдет. Активность мала. Выключаю установку и давай подумаем, как быть.

«Борода», как мы все звали Курчатова и как он сам называл себя в кругу своих сотрудников, посвистывая, отошел от стола и уселся на диван. Знойный летний день клонился к вечеру, но в комнате, окна которой выходили на юг, было жарко и душно.

— Что же тут думать, Игорь Васильевич? Ничего мы не придумаем, кроме того, что нужно увеличить ток в пучке циклотрона.

— А можно это сделать? Ток у нас действительно слабенький.

— Мне кажется, можно. Сейчас больше двадцати микроампер не получается, наверняка, из–за плохой формы магнитного поля. Завтра попробуем поднять его на периферии — заложим новые шимы.

Борода задумался.

— Но это опять не то. Что тебе даст увеличение тока? Поднимешь ты его в три, самое большее — в четыре раза. А надо бы минимум раз в десять. Поэтому нужно усовершенствовать еще и самую методику счета, увеличить телесный угол, в котором улавливаются частицы, испускаемые образцом. Тогда и получится то, что надо: раза в три мы поднимем ток, да раза в три выиграем за счет телесного угла. Как раз нужная десятка и наберется. Что можешь ты предложить по поводу такой методики? — Курчатов внимательно смотрел на меня, барабаня пальцами по ручке дивана.