С треском захлопывались окна, людей будто сдуло с балконов, трибуны затрещали под топотом сотен ног, в проходах началась давка.

— Газы! Газы!

Джулиано почувствовал, как белый дым проникает в его нос, горло, легкие, глаза, как он душит его, выдавливая из глаз потоки слез. Задыхаясь, он закрыл лицо ладонями, опустил голову на колени и так застыл, сжавшись в комочек, а сверху, и снизу, и мимо него бежали люди, прижав платки к губам и носу, с покрасневшими от слез глазами.

Его кто-то тронул за плечо, и он услышал голос:

— Эй, парень, что, плохо? Держи лимон, помогает!

Джулиано почувствовал, как ему под руки сунули часть плода, и он тут же впился губами в освежающую кислоту лимона, начал глотать ее, очищая горло. Потом он приоткрыл глаза. Они еще слезились. Но белое облако уже рассеивалось, а за ним прямо на него двигались полицейские с дубинками, и первым среди них шел Барани. Его глаза возбужденно блестели за забралом шлема, зубы были оскалены. Джулиано заметил, как тот взмахнул над головой дубинкой и рванулся к нему.

— Провокатор, мерзавец! — крикнул Джулиано и бросился бежать. Теперь все равно праздник уже пропал, будь они прокляты, — Джулиано нагнулся, схватил валявшийся на земле обломок кирпича и швырнул им в Барани, тот увернулся и прибавил ходу. Но Джулиано уже выскочил на простор виа де Бенчи. Рядом с ним, спасаясь от полиции, бежали такие же, как он, мальчишки и молодые парни. На ходу они хватали все, что попадалось под руку — камни, палки, мусор, — и швыряли в полицейских. Сзади послышались резкие громкие хлопки. Джулиано в жизни не слыхал таких. Он оглянулся и увидал, что полицейские стреляли по бегущим людям. Несколько человек уже лежали на мостовой. Джулиано прижался к стене дома, ему было страшно и так хотелось раствориться в этой каменной громаде, но стена была гладкой и прочной, а он стоял на ее фоне такой незащищенный. Потом он побежал дальше, завернул за угол, надеясь уйти проходными дворами, но здесь оказался тупик, и Джулиано снова выскочил на виа де Бенчи и бросился к мосту Алле Грацие. Только бы перебежать через мост и добраться до другого берега Арно. Там был рабочий район, туда они не посмеют сунуться.

Едва Джулиано вбежал на мост, как услышал вой сирен. Полиция окружала со всех сторон пьяцца Санта-Кроче и прилегающие улицы. Теперь будут хватать всех, кто попадется под руку, и, конечно, будут стараться взять коммунистов, чтобы потом обвинить их во всех грехах.

На этом берегу Арно было тихо. Джулиано подбежал к своему дому, влетел на второй этаж и уже через мгновение уткнулся в плечо матери. Он плакал от злости и обиды, невозможности расправиться с этими провокаторами, с этими убийцами.

В этот вечер отец так и не вернулся домой. А поздно ночью около дома взревел мотоцикл Барани. Полицейский возвращался со своего дежурства.

Они стояли друг против друга: двенадцатилетний Дик Мак-Дермот — подручный механика из крохотной механической мастерской старины Дохерти — и госпожа Элизабет Мак-Кинли — жена члена парламента от лейбористской партии Шотландии Дональда Мак-Кинли, владельца нескольких шерстяных фабрик, земельных угодий, магазинов, доходных домов.

Руки Дика были засунуты в карманы стареньких джинсов, куртка из дешевой искусственной кожи сверкала на плечах в лучах телевизионных софитов, подстриженная накосо белая челка доставала почти до самого носа, а из-под нее на госпожу Мак-Кинли смотрели настороженно два упрямых серых глаза.

— Мы надеемся, Дик, что тебе и твоим друзьям понравится эта миленькая комнатка. Здесь есть все для того, чтобы вы с пользой проводили свободное время: книги, шахматы, игральные автоматы. Здесь вы сможете отдохнуть и развлечься. — Госпожа Мак-Кинли повернула к телевизионной камере свое хорошенькое, оживленное личико. — Наше Общество помощи нуждающимся значительно расширило за последнее время рамки своей деятельности. Материальная помощь семьям с ограниченными доходами, — и она скромно опустила вниз свои длинные черные ресницы, — по-прежнему остается нашей основной целью, мы по-прежнему будем заботиться о предоставлении им пособий, организовывать для детей экскурсии. Но сегодня мы переходим к новым формам работы: наша задача — привлечь детей из малообеспеченных районов Эдинбурга, — и она снова опустила вниз длинные ресницы, — к полезному отдыху, интересным развлечениям, отвлечь их от влияния улицы. Эту комнату мы сняли и оборудовали специально для ребятишек одиннадцати — тринадцати лет, с тем чтобы дать им здесь все, чего они порой лишены дома. — И она положила руку на сверкающее черное плечо Дика. Дик сжал губы и переступил с ноги на ногу.

Госпожа Мак-Кинли еще долго говорила в черный глаз телевизионной камеры о возглавляемом ею филантропическом обществе, о необходимости всех обеспеченных жителей города принять в его работе посильное участие и помочь средствами. Она потряхивала темноволосой, как на рекламной картинке, головкой, ослепительно улыбалась белозубым алым ртом, гладила Дика по голове душистыми пальцами, украшенными золотыми кольцами со сверкающими драгоценными камнями. Браслеты на ее руке при этом слегка позванивали.

Дик смотрел в блестящие восторженные глаза госпожи Мак-Кинли, которые сразу потухали и приобретали холодный отсвет, едва она отворачивалась от камеры, и ему хотелось убежать и от этих софитов, и от душистых пальцев, и от этой алой ослепительной улыбки и переменчивых глаз. Но старина Дохерти сказал ему, что надо потерпеть ради их общего с Дохерти дела, ради мастерской, и он терпел.

— Я надеюсь, что мой маленький друг поможет нашему Обществу приобщить десятки, а может быть, и сотни ребятишек к этому полезному начинанию.

Потухли софиты, сбежала улыбка с лица госпожи Мак-Кинли. Она еще раз погладила Дика по голове душистыми пальцами, послала ему от двери воздушный поцелуй и исчезла в глубине серого «Мерседеса», который ждал ее около дверей.

Госпожа Мак-Кинли сама нашла его. Она объехала на своем «Мерседесе» несколько мастерских и мелких заводиков, где работало немало детворы, пока не добралась до мастерской Дохерти.

Когда она вошла в двери, Дик просто остолбенел от удивления — он никогда еще не видал таких красивых и богато одетых дам. Его поразили ее взбитые вверх от висков смоляные волосы, длинные ресницы, блестящие глаза, ярко-алые губы, и вся эта красота со всех сторон была украшена золотом — серьгами, кольцами, браслетами: черное, красное и желтое. Дик был просто ослеплен.

— О! — воскликнула она, увидев Дика, который склонился над тисками и спрятал под челкой свои восхищенные глаза. — Да это настоящий маленький шотландец, Дональд, посмотри-ка на эту прелесть.

Следом за дамой в мастерскую вошел высокий седоволосый господин в шотландской клетчатой юбочке. Он посмотрел на Дика, окинул взглядом заваленную хламом мастерскую и промямлил:

— Да, недурно задумано.

— Нет, ты посмотри, какой у него угрюмый взгляд, какой волевой подбородок, и волосы, и веснушки — это как раз то, что мне нужно. Как вас… Э-э! — И она нашла глазами старину Дохерти, который стоял, прислонившись к косяку двери, ведущей на склад.

— Дохерти, Джером Дохерти, владелец, с вашего позволения.

Его лицо, пропитанное изнутри виски и никотином, а снаружи — металлической пылью, машинным маслом и копотью, изобразило какое-то подобие улыбки.

— Так вот, господин Дохерти, я хочу похитить у вас этого чу́дного мальчугана. Чу́-удного, — повторила она нараспев и потрепала Дика душистой ладонью по щеке. — Вы не будете в обиде, о вашей мастерской узнает вся Шотландия.

— Слушаюсь, — сказал вежливо Дохерти, еще ничего не понимая.

— Отправьте ко мне мальчугана завтра к двум часам пополудни. За ним заедут. Я задержу его на два-три часа. Вы же понимаете, телевидение… грим… повторы.

— Слушаюсь, — снова сказал Дохерти, и в глазах у него промелькнула какая-то мысль. Подчеркнуто вежливо он спросил: — Скажите, мэм, если я не ошибаюсь, широкая помощь нуждающимся семьям входит в предвыборную кампанию шотландских лейбористов?