…В то утро Тамару несколько раз безуспешно пытались привести в чувство, но затем решили обратиться в больницу. Проезжая по поселку, Чернов заметил Таню, которая возвращалась с ночного дежурства, остановил машину и кратко объяснил девушке, что случилось. Волею судеб Таня работала именно в нужном им отделении.
В этой же больнице, но в другом отделении, работала и давняя Тамарина приятельница Маша Буйдакова. Когда и при каких обстоятельствах они познакомились, сами давно забыли. Но сколько себя помнил Сергей, если с ним что-то случалось — заболел, простудился или просто порезал палец, мама всегда обращалась за помощью к тете Маше. Потому он ей и позвонил, как только узнал, в какую больницу они едут. Повезло, Буйдакова как раз дежурила. Опасаясь самого худшего, ибо прекрасно знала и о скачках давления, и о спазмах сосудов, и о головных болях, которыми страдала Крапивина, Маша тут же появилась в приемном покое и помогла оформить больную в стационар.
Тамару сразу куда-то увезли, а через полчаса в больницу примчались Молчанова с Антоном, следом Полуцкая, Сумцов с Ольгой и Рогов с женой. Все они радовались за Сергея, обнимали, расспрашивали, волновались за Тамару. На вопросы Крапивин большей частью отмалчивался. Он тоже переживал за мать, но сильнее всего боялся встретиться взглядом с человеком, которого еще пару часов назад посчитал своим злейшим врагом… Неужели правда, что этот мужчина в очках, сидевший в стороне от всех, его отец? Но тогда почему… Этих «почему» у него было бесконечно много, а вот ответов — ни одного…
Вскоре в холле снова показалась Маша: ничего страшного, Тамара перенесла нервный стресс, ей провели необходимую терапию, она уснула и будет спать как минимум сутки. Так что можно разъезжаться по домам. Все тут же стали приглашать Сергея к себе.
— Домой, — произнес он только одно слово, и окружающие замолчали: знали, что спорить с Тамариным сыном все равно что с самой Тамарой, — бесполезно.
Относясь к младшему Крапивину, как к собственному внуку, Сумцов с Ольгой отвезли его домой, заставили поесть, уложили спать и отрезали от всех раздражителей: отключили телефоны, не пустили дальше порога не только странных мужчин, с которыми виделись в приемном покое, но даже милицию.
На следующий день в Минск прилетели Инна с Артемом. По дороге из аэропорта в больницу Алексей и услышал историю многолетней давности о том, что не было никакого аборта, что Тамара в тайне от всех решила сохранить ребенка, что едва не умерла во время родов и как во всем ей помогала родная тетя, к которой она и уехала тогда на неделю… Сама Инна узнала об этом прошлой весной, когда подруга прилетала на три дня в Париж.
В отделение к Крапивиной их не пропустили. Как объяснила заведующая, в данной ситуации самое лучшее лекарство для больной — здоровый сон и полный покой. Тогда решили ехать к Сергею, но, взъерошенный и нахохлившийся, точно выпавший из гнезда птенец, тот согласился поговорить лишь с Инной. И тогда ей снова пришлось пересказывать давнюю историю, правда, с другими акцентами. Например, о том, какой хороший человек Алексей. Жаль, он даже не подозревал о том, что у него растет сын…
— Я вам не верю. — Сережа неожиданно пристально посмотрел на Инну взглядом Радченко двадцатилетней давности. Та даже вздрогнула: «Господи, как же это могла выдерживать Тамара!» — Если мама решила скрыть меня от него, значит, у нее были причины. Я не хочу с ним встречаться, пока… пока не поговорю с мамой…
Как ни прискорбно, но с этим Алексею пришлось согласиться. Честно говоря, он и сам не знал, с чего бы начинать разговор. А назавтра Радченко и Кушнерову пришлось срочно возвращаться в Москву: сразу на несколько производственных объектов нагрянули проверки, банковские счета нескольких субъектов арестованы, работа холдинга фактически парализована. Как поговаривали знающие люди, все это было делом рук Михаила Ивановича Семеновича, который вдруг объявил Радченко войну. За что и почему — непонятно.
Еще через день сначала Сергея, а затем и Инну пропустили к Тамаре в палату, и та попросила подругу на время переселиться из гостиницы к ней в квартиру.
— Помоги Сережке, не дай ему закостенеть изнутри, — тихо произнесла она. — Ему сейчас не легче, чем мне, но он держится, потому что организм молодой и крепкий. А вот я поизносилась…
Инна тут же согласилась и к вечеру обосновалась в квартире Крапивиных. Как и о чем она беседовала с Сергеем по вечерам, никто не слышал, но к концу недели он и сам ей признался, что «оттаял», стал по-иному смотреть на кое-какие вещи. В том числе и на обстоятельства, которые когда-то развели мать с отцом. Признал он и то, что рано или поздно им всем придется налаживать отношения, а потому не стоит воспринимать в штыки любые попытки общения.
Правда, отношения с отцом, с которым он столько лет мечтал познакомиться, складывались со скрипом. Из-за разгоревшегося в Москве конфликта Радченко появлялся в Минске в лучшем случае раз в неделю. По ходу дела вскрылось немало других махинаций Цеховского, в придачу ко всему пришлось срочно заняться возвращением его семье жилплощади, договор на продажу которой обнаружили у него в кейсе вместе с деньгами за дачу и папкой с компроматом на Радченко с Кушнеровым. Благо дальновидный Максим включил в договор пункт, по которому в течение трех месяцев квартиру никто не имел права продать, а в случае непредвиденных обстоятельств (например, его смерти) договор считался утратившим силу.
О том, что же на самом деле произошло, Ольге решили не рассказывать, к тому же подноготную дела Дуброву и Зельмаху удалось благополучно замять (милиции вполне хватило давно разыскиваемого Щуплого с его подельниками). Справедливо решив, что семья ни в чем не виновата, Радченко с Кушнеровым назначили наследникам Цеховского достойную пенсию и предложили оплачивать дальнейшую учебу сына в Англии. Но Ольга отказалась. Она изначально не хотела отпускать от себя тихого и скромного мальчика, но всем и всегда в доме командовал Максим…
Так что теперь раз в неделю Радченко прямо из офиса выезжал в Минск, через сутки возвращался в Москву, научился спать в машине, постоянно возил с собой сумку с запасной одеждой, думал и решал многое на ходу и сам себе порой напоминал теннисный мячик: туда — сюда, туда — сюда… И никакого толка. Приезжая в Минск, он встречался в больнице с лечащим врачом Тамары, навещал в другой больнице Ляхова, роли которого во всей этой истории следовало отдать должное: возможно, именно его вмешательство разрушило дальнейшие коварные планы Цеховского… А вот с Крапивиными разговора никак не получалось.
Лишь после того как Инна улетела в Париж (Артем также мотался из Москвы к ней и обратно), Алексей стал задерживаться в Минске чуть дольше. Здесь тоже хватало проблем. Кроме всех счастий и несчастий, свалившихся на его голову за последнее время, в душе оставалась горечь от брошенных Тамарой слов, что все ее беды — из-за него. Конечно, это не так или не совсем так, но если он хоть в чем-то виноват, то должен все исправить. Ее здоровье, ее бизнес, ее дом надо было вернуть в исходное состояние.
Шаг за шагом он узнавал, как Тамара жила эти годы, чем занималась, к чему стремилась, знакомился с ее друзьями, подругами: все они искренне любили мать и сына Крапивиных. То есть теперь его сына… Больше всех, как ни странно, Алексею пришелся по душе Юрий Мотылев. Поборов в себе ревность (как-никак этот человек прожил с Тамарой и Сергеем больше шести лет), в конце долгого разговора он даже искренне поблагодарил его за все, что тот для них сделал.
Первым делом Радченко решил вернуть Тамаре коттедж. Все, с кем ему пришлось разговаривать, были единодушны: продажа дома здорово ее подкосила — слишком много сил она в него вложила. Поверить в это было легко — стоило вспомнить первые впечатления, когда он сам увидел коттедж… Оставалось главное: убедить Тамару подписать новый договор купли-продажи, а для этого выяснить, на каких условиях и за какие деньги она его отдала. Зная не понаслышке ее принципиальность, Алексей прекрасно понимал, что свой дом в качестве подарка она никогда не примет.
