Разбудив всех, даже тех, кто сидел на вёслах днем, всем миром начали поиски стреблян, предполагая самое худшее. Вишена отказался участвовать в блуждании по мелким проливам в кромешной тьме и предложил дождаться рассвета. Однако вскоре стребляне нашлись сами – с освежёванным оленем, но это лишь отчасти смягчило ярость князя. В завершение всего одна из ладей полтесков села на мель и снять её удалось только к утру. Утомлённые, с трудом справляясь с течением, на рассвете все двинулись дальше, к Вуку, потихоньку ропща на Стовова, запретившего привал. Теперь же, чувствуя запах дыма близкого города, слыша разноголосицу его петухов, глядя на серые, сонные лица своих мечников, вразнобой тянущих вёсла, и невозмутимые морды коней, Стовов пытался осознать, был ли всё это сон или это была явь. Он тряхнул головой и, поднявшись, крикнул кормчему:

– Не молчи, Конопа, видишь, вразнобой бьют вёслами!

– И-и-и… Так! И-и-и… Так! – Конопа начал надрывать горло, но гребля не стала более слаженной.

– Тоскливо. Тоскливо мне, Хитрок, – сказал князь, наклонив голову и искоса глядя на воеводу полтесков.

Хитрок сидел на досках настила скрестив ноги и положив локти на колени, отчего его ладони казались безвольно висящими под тяжестью вздувшихся жил и золотых перстней. Его длинные рыжие волосы были собраны на шее хвостом, и блестела бронзовая серьга в плоском, без хрящей ухе, вросшем в скулу, без намёка на мочку. Подняв на князя тяжёлый взгляд, полтеск ответил, несколько растягивая шипящие звуки и делая долгие паузы между словами:

– Ржа железо ест, а печаль сердце.

– Ты о чём? – Князь раздражённо махнул рукой, подзывая к себе Полукорма.

– Просто. Ты сказал, я сказал. – Хитрок опустил глаза и застыл в прежней позе.

Князь, уже готовый заговорить с подскочившим Полукормом, застыл на некоторое время, недоумённо теребя бороду, то ли обдумывая сказанное, то ли ожидая объяснений. Наконец он сказал своему мечнику:

– Полукорм, пусть все держатся правого берега. К пристани не подходить, встать выше по течению. В Вук пойдут я и Вишена. Двух ладей хватит, чтоб взять еду и не нагнать на торговцев страху! А то, клянусь хвостом Велеса, торговцы все разбегутся, завидев войско. Особенно наших стреблян кособрюхих. Ступай!

– Щука в море, чтоб карась не дремал, – неожиданно сказал Хитрок и поднялся. – За вино спасибо. Иду на свою ладью. Спать. Нет песни, от которой потом не устаёшь, даже если она хороша.

– Погоди, хочу, чтоб ты пошёл со мной в Вук. – Стовов поспешно положил руку на плечо полтеска. – Хочу, чтоб ты поглядел на Рагдая и Вишену. Зорко. Внимательно. Ты мудр, а мне нужен совет.

– Хорошо. Где зерно, там и мыши…

– Что? Какие мыши?

Там, где Одра и Бубр смешивали свои воды и где недавний паводок размыл илистую почву их берегов, обнажая остатки древних скал, на плоском холме, между оврагом и старым, заболоченным руслом Бубра, лежала каменистая гряда, в которой с трудом угадывались очертания крепостных стен. Необработанные валуны хаотично громоздились один на другой, на высоту в три человеческих роста, и только в одном месте, со стороны Одры, камни были подогнаны друг к другу, образовывая низкую арку, служившую воротами. Над аркой была сложена из брёвен высокая башня. На её верхушке, на шесте, вилось узкое полотнище, кажущееся чёрным на фоне розовых облаков, а рядом виднелась скрюченная холодным, утренним ветром фигурка дозорного. Вплотную к стене примыкали постройки: бревенчатые дома, вернее, полуземлянки, крытые сухими еловыми ветками и соломой. За стеной, где уровень земли был видимо выше, теснились такие же крыши, окутанные дымами очагов. Всё пространство между стеной и помостами пристаней занимали несуразные, наспех собранные строения: землянки, навесы, шалаши, загоны для скота и людей, перевёрнутые лодки, служившие кровом. Земля между ними была вытоптана множеством ног, перемешана с испражнениями людей и скота, помоями, золой костров. Пристани, сложенные из массивных брёвен, городище у стен, река шевелились, двигались множеством людских фигур. К пристани подходили, отходили лодки, от ворот к воротам, пыля, двигались всадники. Промозглый ветерок доносил запахи пережжённого хлеба, дыма, смолы. Это был Вук. Когда сначала ладья варягов, а затем и ладья Стовова гулко ударили грудью в брёвна центральной пристани, весь город, казалось, повернулся к ним, разглядывая незнакомцев внимательно и тревожно. Стовов, Хитрок, Полукорм, Семик и двое из его полтесков сошли на пристань, где уже стояли Вишена, Рагдай, Ацур, Эйнар и ещё трое варягов.

– Ну? – Стовов снял свой пурпурный плащ, пламенем полыхнувший на ветру, оглядел с напускной строгостью соратников, легонько пнул один из больших кувшинов, которые рядами теснились под ногами, выставленные на продажу. Кувшин печально загудел. На звук из-под навеса появился исхудалый человек в драной, льняной рубахе до колен и, потирая ладонью о ладонь, спросил заискивающе, по-саксонски:

– Мой господин желает купить? Совсем дёшево. Лучшие горшки для зерна во всей Саксонии. Даже из Шванганга приходят за ними. Просто все знают…

Гончар говорил и говорил, но гости уже не слушали его. Они плотной группой двинулись по самой кромке пристани, обходя ряды горшков, навстречу двум воинам, медлительным и, кажется, хмельным. Остановившись и дождавшись, пока эти двое, вооружённые только короткими копьями и кистенями, подойдут сами, Стовов упёр руки в бока и хотел что-то прорычать, но его опередил Рагдай:

– Храбрые воины охраняют порядок именем властителя Вука?

– Мы от имени маркграфа Гатеуса пресекаем здесь воровство, – ответил один из воинов, сильно коверкая фризские слова. – И чтоб платили десятую часть от торга. Кто вы?

– Это тот самый, что служил телохранителем императора Ираклия? – Рагдай изобразил удивление. – Клянусь Колесницей Геркулеса, он едва не стал императором сам! Но быть маркграфом тоже неплохо.

– Нет, это другой Гатеус. – Воины маркграфа вдруг перестали казаться хмельными и начали внимательно разглядывать гостей. – Кто вы?

– Мы торговцы из Страйборга, что в Ранрикии. – Рагдай протянул вперёд раскрытую ладонь, и на ней тускло засветилась золотая монета. – Нашего друга в прошлое лето захватили авары. Мы везём выкуп и хорошие рейнские мечи под плащами. Хотим отомстить.

Монета исчезла в кожаном мешочке одного из стражей, а другой, опёршись на копьё, сказал, путая фризские и саксонские слова:

– Этих выродков, провались они в Крогг, последнее время хорошо потрепал Само Богемский. Венды выбили их из долины Маницы, а ромеи отогнали от Фессалоник. Но вы решили умереть, если лезете в эти угли. Ждите, авары скоро сами придут сюда. Они уже по эту сторону Карапат.

– Да не может быть, чтоб аваров выбили из Маницы! – недоверчиво махнул рукой Рагдай, и голос его чуть заметно дрогнул. – Врут!

– Крозек, здешний чеканщик, бежал от них из рабства, – сказал другой воин и, уже повернувшись к Рагдаю спиной, добавил: – Принёс из плена свои отрезанные уши и клеймо на лбу.

– Что ты побелел? – Стовов потряс Рагдая за плечо, когда стражи скрылись за развешанными неподалёку цветастыми полотнищами, рядом с которыми пританцовывал от нетерпения носатый грек. – Что они сказали тебе?

– Сказали, что авары теперь в верховьях Одры.

Рагдай посторонился, пропуская вперёд Хитрока с полтесками.

– Ну и что? – не понял Стовов. – Какая разница? Всё одно мы их обойдём стороной. Пошли, нам нужно сторговать овёс для коней. И разузнать, что там, за Бубром.

Рагдай кивнул, сделав незаметный знак Вишене и повременив, пока остальные не скроются среди кулей сырого льна, нагромождений кадок с солью и холмов прошлогоднего сена, тихо сказал конунгу:

– Венды выбили аваров из долины Маницы. Это значит, что место, указанное Эгидием, может быть пусто. Каган не оставил бы там золото.

– Чтоб они все передохли, эти венды. Не сиделось им. Теперь придётся искать самого кагана, – озадачился Вишена. – Где он может быть? Но клянусь всей хитростью Локи, отбить золото у кагана – это всё равно что попытаться отнять сокровища Нейстрии у короля Дагобера. А если он это золото опять где-нибудь спрятал? Всё? Можно возвращаться обратно в Ранрикию?