Кери встал:

— Честь имею.

Дверь за ним захлопнулась, и Лафонтен, почувствовав, что даже короткий разговор отнял у него немало сил, откинулся в кресле и прикрыл глаза. Несколько раз глубоко вздохнул.

Объяснения Дэниела подтвердили его мнение о генераторе: распространения этого знания допустить нельзя.

Он слишком хорошо помнил, что такое война. Особенно когда она оказывается прямо у порога твоего дома.

Но решить — одно, а выполнить такое намерение… Дэниел ведь и в другом был прав — остановить распространение информации очень сложно. Можно сжечь бумаги, стереть данные из компьютера, уничтожить внешние носители, но слово, однажды сказанное, сделать несказанным уже нельзя. Где-то, как-то, тайное все равно станет явным… А охотников воспользоваться этим знанием найдется предостаточно. Как там сказал Митос — Академии не учат будущих Наблюдателей видеть в Бессмертных людей? Тоже ведь правда — забывают, на каждом шагу забывают, что «объект изучения» не только как-то там функционирует, но еще и думает, и чувствует, и очень не любит чужого внимания к своей жизни. И вдруг соблазн — просто на блюдечке предлагают способ влезть и в жизнь, и в душу!

Кто-то обрадуется по наивности, кто-то — вполне осознанно. И если среди этих радующихся окажется новый Джеймс Хортон…

Лафонтен выпрямился, окинул взглядом разложенный на столе «пасьянс» из папок, задержался на черной кожаной.

Только запретами барьера на пути такого знания не поставить. Нужна работа, оценка настроений, прощупывание возможных связей… А все это требует сил и времени, которых у него нет. Хотя…

Настроения выплескиваются разом, а связи становятся видны и понятны в моменты обострений скрытых конфликтов. Возможно, он преувеличивает опасность, и никаких баталий вокруг открытия профессора Крамера не будет. Но если все-таки..?

Всемогущество Верховного Координатора — миф, в который верят разве что студенты Академии и рядовые агенты. Даже чрезвычайные полномочия — не карт-бланш. Сдавая их, он должен будет отчитаться за все, сделанное в их рамках. И ему очень хорошо известно, какие решения Устав запрещает принимать единолично, даже во время кризиса.

Слова присяги, произнесенной двадцать шесть лет назад, он помнил наизусть до сих пор. «…Что бы ни случилось, помнить, что я только человек, и никогда не смогу видеть больше, чем доступно человеку…» Такая же фраза присутствовала в текстах присяги всех Высших Стражей.

Это вопрос не только чести и морали, это принцип выживания организации. Сколько политических режимов и империй пережила эта организация?

Слишком много, чтобы можно было придумать повод для пересмотра ее базовых принципов.

Лафонтен придвинул к себе две папки, лежавшие в стороне.

С предводителей заговоров всегда был особый спрос. Камилл Розье уже попробовал на своей шкуре, что это значит. Но, быть может, он и найдет убедительное объяснение своей глупости, и Трибунал не станет применять к нему крайних мер. А Джек Шапиро… вот у кого нет шансов кого-то в чем-то убедить. Он ведь уже побывал под судом Трибунала. Жизнь ему тогда сохранили, но и только…

*

…— Все это прекрасно, но Устав есть Устав. И фактически одобрить его нарушение…

— Господа, не будьте наивными! Бессмертные и Наблюдатели никогда не существовали в полной изоляции. Тому есть достаточно доказательств, было бы только желание внимательно изучать Хроники. А на этот раз равновесие нарушили мы сами!

— Да, но…

Лафонтен слушал разгоревшийся спор, следя не столько за разбросом мнений, сколько за настроением собравшихся. Права решающего голоса у него здесь не было; чрезвычайные полномочия, предписывающие Верховному Координатору вести заседание, он сложил с себя на вчерашнем собрании Региональных Координаторов, после того, как был окончательно утвержден новый состав Трибунала, постоянный и, отдельным решением, сменный.

Но право совещательного голоса у него осталось. Правда, высказываться он не спешил.

Вел заседание Деннис Грант. Недавний кандидат на место Третьего Трибуна, волею обстоятельств он оказался сразу в кресле Первого. И, следовало отдать должное, чувствовал себя там весьма уверенно.

Они сидели за длинным полукруглым столом. Десять человек — трое и семеро: постоянный состав Трибунала и сменные заседатели. Они совещались третий час, но к единому мнению так и не пришли.

От прежнего Трибунала им досталось дело Джозефа Доусона, от последних событий в Ордене — дело Джека Шапиро. И так получилось, что разбор вроде бы разных случаев на деле обернулся противостоянием позиций Шапиро и Доусона. Вокруг этого никем открыто не названного противостояния и развернулись самые горячие споры.

Как сделал про себя вывод Верховный, симпатии Трибунала были на стороне Доусона.

— …тем не менее, господин Шапиро предполагал, что тайна Ордена стала известна Бессмертным именно через Доусона.

— Каким Бессмертным? — новый голос звучал откровенно насмешливо. — Охоту на Стражей организовал Джейкоб Галати, который ни с Доусоном, ни с МакЛаудом в контакты не вступал.

Лафонтен глянул на говорившего. Камилл Розье, Региональный Координатор Западной Европы, самый молодой из присутствующих.

— Господа, вы — Региональные Координаторы. Вам всем приходилось разбирать случаи похищений и убийств ваших агентов. Но в чем-нибудь хоть кто-то из вас заметил изменение в поведении ваших наблюдаемых? Какую-то активность, которая могла быть вызвана знанием о нас? Держу пари, что нет.

— И что это, по-вашему, означает?

— В первую очередь то, что никакого массового распространения сведений о нас среди Бессмертных не было. Обвинение, предъявленное Джозефу Доусону, безосновательно.

Розье выдержал паузу, потом заговорил снова:

— Вам не случалось задуматься, господа, на пороге какой катастрофы мы стояли все последние три года? Я задумался, и мне по сию пору страшно. Нас спасло только то, что Бессмертные — невозможные индивидуалисты. Джейкоб Галати, выслеживая наших агентов, легко мог вступать в контакт и с их назначениями. Воспользуйся он этой возможностью, и от нашей тайны действительно остались бы одни воспоминания. А чем мы были заняты в это время? Устраивали охоту на ведьм в своих рядах, да и то не очень умело — хватаясь за то, что очевидно лежало на поверхности. А началось все с «подвигов» господина Хортона, которых никто не удосужился нормально расследовать!

Повисла неловкая тишина. Единственным человеком, которому можно было предъявить такие претензии, здесь и сейчас был Верховный Координатор.

Лафонтен поднял взгляд:

— Вы правы, господин Розье. И я сожалею, что не проконтролировал это дело сам…

— Простите, господин Лафонтен, — сбавил тон Розье, — я несколько увлекся… Я не имел в виду лично вас. Но если уж мы начали разбирать это дело, нужно выяснить, с чего все началось. Господин Доусон, решив пойти на открытый контакт с МакЛаудом, далеко превысил рамки своих полномочий. Но я уверен, что его действия нужно расценивать как вынужденные и направленные на благо Ордена.

— С каких пор дружеские отношения считаются вынужденным действием, господин Розье? — раздался голос с другого конца длинного стола. — Ведь речь именно об этом, а не о единичном случае вынужденного контакта. Если возвести такое поведение в правило…

— Я не предлагаю ничего возводить в правило, — протестующе поднял руку Розье. — Я только хочу сказать, что исключительные случаи нужно рассматривать именно как исключительные, в контексте исключительных же обстоятельств. Мы с вами не студенты, и прекрасно знаем, что вмешательство в Игру в особых случаях допускается…

— Но принимать такое решение можно на уровне никак не ниже Регионального Координатора и непременно ставить в известность Трибунал!

— А я согласен с господином Розье. У Доусона не было времени согласовывать и получать разрешения. Но даже когда оно было… На него фактически свалили все промахи руководства Ордена за последние три года, так что его нежелание давать делу официальный ход вполне понятно.