— Ну и что?! — взвился Валера. — Он что, имя заказчика знает?

— Нет, разумеется, — спокойно отозвался Лафонтен. — Это — фотография заказчика, которую он опознал и выбрал из десятка других.

Стало тихо. Валера судорожно сглотнул и снова потянул узел галстука. Он был заметно растерян и подавлен, но не сдавался:

— Бред… Много ли стоит такое свидетельство? Вы что, опознание проводили по всем правилам? Сказать может кто угодно что угодно!

— А вот это, — на стол легла еще одна бумага из папки, — имя и адрес некой женщины… и дни, когда вы ее посещали, за последние месяцы. Авеню Домениль, совсем рядом от места, где был убит Альфред Берк. Мне продолжать?

Валера, бледный, без кровинки, медленно поднял на него взгляд:

— Чего вы хотите? Ведь не денег же?

— Разумеется. Я решил, что Ордену нужен новый Верховный Координатор.

— Вы имеете в виду себя?

— Вы поразительно догадливы. Да, я имею в виду себя.

Валера перевел дыхание. Продолжая смотреть в лицо Лафонтену, медленно потянулся к телефону. Снял трубку. Вздрогнул, уронил ее на стол. Схватился за второй аппарат, дернулся к переключателю внутренней связи.

Лафонтен наблюдал все это молча, не двигаясь и не делая попыток ему помешать. Что все устройства связи в кабинете сейчас мертвы, он знал и без щелкания переключателями. И еще знал, чувствовал, что потерял хватку. Прежде, чтобы сломать сопротивление жертвы, ему требовалось куда меньше усилий. А Валера метался, нервничал, но воли и сознания не упускал…

— Вы не сможете позвать на помощь. Все кончено, месье Валера. Если хотите хотя бы немного облегчить свою участь — пишите Отречение.

— Отречение? — вытаращил глаза Валера. — Мне?! Сдаться на милость этим… этим…

Лафонтен покачал головой:

— Вы не верите в то, чему клялись служить. Ну что ж, воля ваша.

— А вы верите во всю эту ветхозаветную чепуху?!

— Представьте себе, верю.

— Вы сумасшедший!

— Да. Странно, что вы это поняли только сейчас.

— Но я…

Произнося последние фразы, Валера передвинулся так, чтобы легко дотянуться до верхнего ящика стола. Лафонтен, угадав наперед движение, точным броском перехватил его руку с пистолетом. Обхватил поверх его ладони на рукояти; с усилием одолев умноженное отчаянием сопротивление, придавил Валера к креслу и упер дуло пистолета ему под подбородок.

— Тихо! — Валера замер. — Дернетесь — я нажму на спуск. И заявлю, что вы это сделали сами.

— Вы не посмеете, — еле ворочая языком, выдавил Валера. — Никто не поверит…

— Не поверят. Но сделают вид, что поверили. Проверим?

Удар сердца. Другой. Третий.

Глаза в глаза.

В упор.

«Сдайся».

Рука Валера дрогнула и ослабела.

— Вы сделали ошибку, Валера. Очень большую ошибку. Вы заставили меня бояться. И за эту ошибку вы заплатите сполна. Я сдам вас Трибуналу. Дюссо не сможет спустить дело на тормозах, даже если захочет. Они все будут читать то, что только что читали вы. Будут удивляться. Задавать вопросы. Очень много вопросов, Валера. И о ваших финансовых аферах, и об угрозах вашим коллегам…

«Сдайся. Уступи. Это легко…»

— И о том, за что на самом деле вы убили Альфреда Берка. Может быть, даже найдут и расспросят эту женщину… и ей расскажут, какой подвиг вы ради нее сотворили.

Валера оцепенел. Лафонтен аккуратно вынул из его руки пистолет.

— А потом вас расстреляют. Показательно и торжественно. Вон там, на закрытом дворе. И они там тоже будут, все. Маретти, Нураками… Будут смотреть, как вы рыдаете и трясетесь от страха. А вы будете стоять на коленях и чувствовать затылком дуло пистолета…

«Сдайся. Покорись, и все закончится!»

Валера всхлипнул и обмяк. Глаза его остекленели, взгляд поплыл.

И сразу будто рухнула невидимая преграда. Лафонтен выдохнул…

…Пол качнулся у него под ногами, пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть, но оно было — знакомое, хотя и забытое на многие годы ощущение, невероятный, ослепляющий восторг от полной и безграничной власти над другим существом…

Он передохнул, собираясь с мыслями и с силами. Заговорил ровно и четко:

— Слушайте меня, Валера. Вам страшно. Очень страшно. Вы боитесь разбирательства и суда. Но мертвых не судят. Вы должны остаться в кабинете. Откажитесь принять результаты расследования, потребуйте предъявить доказательства. Как только останетесь один, отключите телефоны и заприте дверь. Ключ из замка не убирайте. Стук в дверь — знак, что за вами пришли. Не давайтесь им в руки. Это ваша цель. Запомните: тройной стук в дверь. По этому сигналу вы возьмете пистолет, приставите к виску и выстрелите.

Он снова перевел дыхание. Проверил обойму в пистолете, положил его на прежнее место в ящик стола. Собрал со стола бумаги, кроме двух первых, и убрал в папку. Обошел стол, чтобы стоять перед ним, а не рядом с креслом.

Валера безвольным тюком обвис в кресле, мысли в его глазах не было.

— Я считаю до трех. На счет «три» вы придете в себя. Раз. Два. Три.

Валера резко вздрогнул, моргнул и выпрямился. Уставился на лежащие перед ним исписанные листы. Тут же оттолкнул листы и вознегодовал:

— Это вы называете результатами расследования?! А доказательства? Где доказательства, я спрашиваю?

— Доказательства есть. Я могу предъявить их сейчас же.

— Так предъявите!

Лафонтен спокойно забрал последние бумаги, развернулся и пошел к двери. Намеренно задержался на пороге, чтобы в приемной было слышно недовольный возглас:

— Я не собираюсь ждать вас до ночи. Полчаса, и ни минуты больше!

— Да, месье Валера.

Лафонтен притворил дверь, посмотрел на секретаря. Та сочувственно покивала:

— Он сегодня весь день не в духе.

— Да уж. Наверно, и здесь было слышно, как ругался?

— Нет, слава Богу. Эта дверь достаточно плотная. Не переживайте, он почти всегда такой.

Это прозвучало, как попытка утешить, про себя заметил Лафонтен. Улыбнулся в ответ:

— Я не переживаю. Всякое случается. Я вернусь через полчаса, Марси.

Хорошо, что она заговорила. За разговором не услышала, как щелкнул замок.

Вот и все. Надо было еще успеть позаботиться, чтобы телефоны снова работали. Отключены они должны быть со стороны кабинета…

*

…В офисе Службы безопасности очень кстати оказалось пусто. Опытных сыщиков обмануть сложнее, чем девчонку-секретаршу. И тем более сложно объяснить, почему их шеф после разговора с Гроссмейстером вымотан так, будто ворочал тяжелые бревна.

Лафонтен захлопнул дверь кабинета, повернул ключ в замке. Бросил на стол папку, ушел в дальний угол, где стоял маленький диван, и повалился на жесткие подушки. Потянул узел галстука, расстегнул воротник рубашки…

Он был почти в обмороке. В голове шумело, перед глазами плыли радужные круги, тело будто налилось свинцом — не пошевелиться… Подобного не бывало прежде никогда. И больше не будет точно. Потому что больше такого напряжения его мозг просто не выдержит.

В молодости, отказываясь от работы на военную разведку, он заявил, что способности свои утратил, очевидно, вследствие постоянного нервного перенапряжения. Это было равно правдой и ложью. Правда состояла в том, что приказать человеку умереть не только требует немалого усилия, это еще и тяжелая эмоциональная травма. Конечно, если самому оставаться человеком, а не бесчувственной машиной для убийств. Ложь — в том, что дар внушения покинул его самопроизвольно. Нет, он сам приказал себе забыть о жестоком умении, которое давало невероятное ощущение силы и власти, но взамен медленно, но верно убивало душу. Забыть и не упоминать больше даже в мыслях, в надежде, что дар действительно уйдет.

Теперь ложь окончательно стала правдой. Это не значит, что он больше не способен убить. И способен, и убьет, если потребуется. Но вот так — уже никогда.

…Усталость усталостью, а собраться было нужно. Если он не появится в приемной Верховного вовремя, это вызовет подозрения…

Подняться на ноги он смог, спустя минут десять. Перебрался к столу, достал из нижнего шкафчика бутылку коньяка и стакан. Налил, выпил залпом. Отдышался. Убрал из папки опасные бумаги, положил на их место пару листов с обычными рабочими сводками. Еще посидел немного, собираясь с мыслями, и решительно поднялся.