– Случайность!

Она боролась с водоворотом эмоций, грозившим ее поглотить. Какой-то частью сознания наслаждалась всем, что он говорил, и была готова смаковать каждое слово. Но внутренний голос твердил, что не стоит слушать. Что нужно быть настороже. Не допустить очередного насилия над телом и душой.

– Мы были захвачены необычными обстоятельствами, равных которым вряд ли найдется, – заявила она.

– Сейчас мы ничем не захвачены. Здесь нет аварий, клаустрофобии, истерики, бренди. За окном день и светит солнце. Если все это было несчастной случайностью, почему же я хочу тебя больше прежнего?

Он стоял так близко, что она не могла не почувствовать силу его желания. Его восставшая плоть прижималась к ней, и каждая эрогенная зона ее тела отвечала на недвусмысленное послание.

– Ты хочешь меня из-за ребенка, вот и все, – покачала она головой.

Его рот был волшебным орудием пытки, оставлявшим горящие следы поцелуев на ее губах, щеках и подбородке.

– Это не имеет ничего общего с ребенком. – прорычал он, принимаясь ласково тереться носом и губами об ее подбородок. – А теперь прекрати все эти глупости и поцелуй меня.

Хрипло застонав, она подчинилась. Он завладел ее губами, язык толкнулся в сомкнутые зубы. Жар расплескался по венам и разлился по телу жидким медом, растопив почти все возражения и запреты. Она снова пала жертвой обессиливающей слабости. Восхитительного забытья, которое находила только в его объятиях.

Бесстыдное мурлыканье вырвалось из ее горла, а руки инстинктивно сжались на его спине.

Он вздохнул ей в губы:

– Да, Лейни. Не сдерживайся. Доверься мне. Приди. Как пришла в ту ночь.

Он нежно поцеловал ее вспухшие губы и шептал слова искушения. Пока ее не охватила безумная потребность. Когда она беспокойно окликнула его, он стал заниматься с ней любовью своим дерзким языком.

– О господи, – вздохнула она через несколько минут, когда его язык увлажнил ее верхнюю губу росой их поцелуя. – Зачем ты делаешь со мной это?

Он предпочел не понять.

– Потому что ты великолепна, молода и свежа. Потому что прекрасно выглядишь, восхитительна и бесподобна на вкус. Потому что однажды ты впустила меня, и теперь у тебя в животе мой ребенок.

– Я не это хотела сказать.

– Знаю. Но таковы факты, – прошептал он, чуть касаясь губами уха. Даже его дыхание было лаской. Она в безумном самозабвении откинула голову…

Зеленое платье с кремовым воротничком застегивалось спереди перламутровыми пуговками и немного расширялось книзу. Во время их разговора он успел расстегнуть несколько пуговиц. Но когда сунул руку за расстегнутый ворот и стал ласкать едва прикрытые нейлоном груди, лихорадка мгновенно прошла, и Лейни застыла в его объятиях.

– Нет! – со страхом запротестовала она, хотя не пыталась вырваться.

– Лейни, нет ничего дурного в том, что любовники ласкают друг друга, – мягко убеждал он.

– Мы не любовники.

– Ошибаешься. Ты носишь под сердцем моего ребенка. Я касался более интимных мест, чем это.

Он нежно поцеловал ее в губы.

– Я хочу касаться тебя. Сжимать твои сладкие грудки.

– Невозможно, – слабо протестовала она, наслаждаясь прикосновениями его теплой руки.

– Я уже сжимал их. Прошлой ночью. Целовал тебя. Сюда.

Большой палец легонько провел по ее соску, который немедленно затвердел.

– Касался тебя языком.

Она едва сдержала стон, прижавшись лицом к рубашке, пахнувшей Диком. Ощущая текстуру волос, покрывавших его грудь.

– Я прошу у тебя одного. Разрешения коснуться тебя. Прошлой ночью было темно, и мы лежали под одеялами. Я хочу видеть и трогать тебя при свете. Чувствовать свои руки на твоей коже. Видеть твои руки на своей коже…

Он зарылся в ее шею носом и губами, лаская языком ухо. Но она почему-то не боялась. Наоборот, страхи таяли. Тело пробудилось для новых ощущений, испытанных ею всего однажды. Смутные и туманные тогда, теперь они становились все ярче. И она эгоистично, почти лихорадочно стремилась пережить их снова и снова, прежде чем они исчезнут. Груди налились и отяжелели, и причина не в беременности! Соски упирались в лифчик и пульсировали желанием.

Когда язык Дика вновь ворвался в ее рот, последние колебания растворились. Напряжение словно вытекло из нее, и она растаяла у него на груди. Он немедленно ощутил перемену.

– Милая, тебе никогда не придется бояться меня. Никогда.

В этот момент она тоже так считала. Ее руки скользнули за ворот его сорочки и обвили шею.

Она прильнула к нему, приняв его мужскую твердость в мягкую ложбинку своей женственности. Что происходило каждый раз, когда она была с ним? Почему она так реагирует только на этого мужчину и ни на кого другого?

Она не могла сказать. Ответа не было. И не хотелось его искать. Потому что их губы слились, а его рука пробралась в чашечку лифчика, чтобы вознаградить ее плоть ощущениями его ладони и кончиков пальцев.

Он медленно отстранился, сжав напоследок ее грудь, прежде чем поправить чашечку и поднять голову. Глядя ей в глаза, он застегнул пуговицы. В глазах Лейни светились невысказанные вопросы.

– Это процесс обучения, – пояснил он, едва касаясь губами ее губ. – Я учу тебя доверять мне. Не сразу. Постепенно.

Он прерывисто вздохнул.

– И я, и молния моих джинсов претерпели в процессе этого урока невыносимое напряжение.

Она залилась яркой краской и потупилась. Он рассмеялся, крепко обнял ее и стал укачивать.

– Ты прелестна. Подумать только, почти семь месяцев беременности, а судя по скромности, ты никогда не была с мужчиной.

– Я почти этого не помню.

Он оттолкнул ее и вынудил встретиться с ним глазами. Обвел пальцем ее нижнюю губу, все еще распухшую от поцелуев.

– Помнишь, – пробормотал он.

Настроение его мгновенно изменилось. Он показал ей на дверь спальни, шлепнул и приказал:

– Иди переоденься во что-нибудь поудобнее, пока я разложу по тарелкам еду.

Они очень весело пообедали и, загрузив посуду в машину, поехали и купили елку на площадке клуба «Оптимист». Лейни объявила, что она слишком велика для их дома, а Дик обозвал ее Скруджем – имя, которое казалось еще более подходящим, поскольку он узнал, что у нее вообще нет украшений. Он практически скупил в универмаге все запасы электрогирлянд, шаров и мишуры.

Следующие несколько дней были самыми необыкновенными в жизни Лейни. Дик каждое утро приносил ей завтрак в постель. Баловал до безобразия. Не слушая протестов, обучал ее пользоваться всеми гаджетами микроавтобуса.

– Зачем мне учиться водить этот механический Диснейленд? Возьмешь его с собой, когда вернешься в Нью-Йорк.

– Никто из живущих на Манхэттене не держит машину.

– Как насчет этой?

Она показала на «Кадиллак».

– Я взял его напрокат в Талсе, пока ездил по всему городу в поисках тебя.

Она мгновенно замолчала и согласилась водить новую машину. Кроме того, старая таинственно исчезла, и даже динамитом нельзя было вырвать у Дика сведения о ее местонахождении.

Они купили приданое для младенца и новое покрывало для гигантской кровати. Дик, как всегда педантичный, заказал белье и одеяла, которые доставили вместе с покрывалом.

– Как мило с твоей стороны позволить мне выбрать покрывало! – съязвила Лейни.

Он закрыл ей рот поцелуем, отчего другие покупатели замерли и уставились на них.

– Я так люблю, когда твои губки надуты, – прошептал он.

Смущенная веселыми взглядами, она пробормотала уголком рта:

– Напомни мне никогда больше не дуться.

– Я просто нашел еще одну причину поцеловать тебя.

Каждый раз, когда они куда-то ехали, он обращался с ней, как с вазой драгоценного фарфора, которая может разбиться в любую минуту. Его рука всегда обнимала ее или поддерживала под локоть. Он осаждал ее вопросами о здоровье и самочувствии.

– Ты устала… Спина снова болит… Щиколотки распухли… я обязательно расспрошу обо всем доктора Тейлора.