- А надежда? - Айзек задумчиво наклоняет голову, водя пальцами по слегка запотевшему стеклу стакана. - И бывают еще хэппиенды.

Во взгляде мужчины четко угадывается полное неприятие каких-бы то ни было хэппиендов.

- Надежда - чувство обманчивое, а хорошие концовки бывают только в кино, где сценарист истово оберегает своих главных героев от падающих им на головы кирпичей, скользких обледеневших дорог, шальных пуль, плохих знакомств и просто смерти от церебральной аневризмы. Хэппиендов не существует, Айзек, потому что логическая концовка любой истории - это смерть, а в ней нет ничего… хорошего.

- Но… Но ведь хочется думать, что все может закончиться хорошо… - Лейхи неуверенно опускает взгляд.

- Хочется. Разве я говорю, что не хочется? Хочется верить, хочется надеяться. Мой отец всегда говорил, что надежда - глупое чувство. Старик вообще редко мог сказать что-то дельное насчет человеческих чувств, но в этом был прав. Хотя, казалось бы, должен был быть знатоком человеческих душ, - Питер усмехается, задумчиво вытягивая из чашки фисташку.

- А кем он работал?

- Кем он работал - значения не имеет, важно скорее, кем он был, - поймав вопросительный взгляд подростка, поясняет, - управленцем. Пожалуй, можно сказать так. Управлял.

- Компанией?

- Людьми. И управлял успешно. Вплоть до самой смерти. Но это было давно, - мужчина, чуть улыбнувшись, отмахивается от открывшего рот подростка, - в соболезнованиях не нуждаюсь. Мне от него достался портсигар и любовь к чтению. Вот, пожалуй, и все.

- Извините, - подросток снова переводит взгляд на экран, ненадолго, уже через несколько минут снова поворачиваясь к собеседнику. - Любовь к чтению это хорошо. В смысле, это же хорошо, когда есть человек, с которым можно поделиться впечатлениями от прочитанного, обсудить. Разве нет? - неловко улыбается, глядя на медленно покачивающего головой мужчину, кривящего губы в невеселой улыбке.

- Не особо. Мы не могли сойтись во мнении ни об одной из прочитанных книг. А у нас была огромная библиотека. Шикарная.

- Была?

- Сгорела.

- О.

Подросток прикусывает губу, замолкая, снова переводя взгляд на экран.

- У нас тоже много книг, - медленно проговаривает, крутя стакан. - И еще я в школьной библиотеке иногда набираю.

- Да ты ботаник, парень, - Питер лукаво усмехается, краем глаза наблюдая за фильмом.

- Ну я бы так не сказал. Судя по моим оценкам по химии, - Айзек улыбается немного грустно.

- Кому нужна эта химия, - лениво тянет мужчина, отставляя пустой стакан в сторону. - В том виде, в котором ее преподают в школе она мне не пригодилась ни разу. Или ты собираешься получить степень по биохимии?

- Ну, это навряд ли, - подросток шумно фыркает в свой стакан, - ученые степени мне совершенно точно не грозят.

- А что грозит?

Мальчишка пожимает плечами, почти точно зная ответ на вопрос, но не желая отвечать. С отцом не так-то просто спорить, а вспоминать об этом совершенно не хочется.

- Семейный бизнес? - угадывает мужчина, усмехнувшись. - Проблема с этими семейными делами. Хочешь не хочешь, а они все равно тебя затрагивают, висят на шее грузом, тянут вниз. Почему бы не жить, действительно, в Лос-Анджелесе? Но нет. Семья - это твое всё. Еще один афоризм от моего незабвенного отца.

- Большая у вас семья?

- Была, - Питер скручивает крышку с бутылки пива, протянутой Айзеком, чуть наклоняет свой стакан, наливая напиток. - Ну, знаешь, как это бывает… родственники, жёны, родственники жён, жёны родственников жён. Бесконечная череда полузнакомых лиц, “А это наш дядя Артуро из Тихуаны, и его пятеро… детей”, - перед последним словом мужчина запинается на долю секунды, бросая короткий взгляд на школьника. - И так до бесконечности. А потом выясняется, что это и не дядя вовсе, а друг семьи жены какого-нибудь из твоих родственников, которого ты еще помнишь в лицо.

- Семейные ужины наверняка были отдельным испытанием для нервов, - улыбается мальчишка.

- О, поверь, - Питер кивает, довольно ухмыляясь. - Мне было чуть больше двадцати и я прилагал все усилия для того, чтобы с них сбежать. Всегда существовала опасность, что тебя решат на ком-нибудь женить.

- Ужасы какие, - Айзек кусает губы, пытаясь сдержать широкую улыбку.

- Не без того, - мужчина чуть качает головой. - Но, поскольку я в то время не удосуживался запоминать ни их имен, ни лиц, ни мест проживания, сейчас я вообще не в курсе, кто и где все эти люди.

- А хотели бы их найти?

- Да упаси боже, - Питер отмахивается. - Вот еще. Мне и племянника хватает, даже перебор по многим статьям.

- Не ладите, да? - Айзек понимающе кивает.

- В последнее время не особо, знаешь ли. Раньше ладили. Давно.

- А потом? - очень осторожно произносит подросток, понимая, что уже перегибает с личными вопросами.

- А потом мы не сошлись в толковании одного места из Блаженного Августина, - Питер хмыкает, качая головой.

- Откуда это? - Айзек едва улыбается, с облегчением, не уловив в голосе мужчины раздражения.

- Из “Трех мушкетеров”. Что-то я сюжетную линию перестал улавливать, - Питер поворачивается к ноутбуку.

Лейхи с готовностью пересказывает ему происходившее на экране последние минут пятнадцать-двадцать, благо сам он этот фильм смотрел раза три, не меньше.

Попутно Айзек оглядывает выглядящего спокойным, даже, скорее, умиротворенным, мужчину, удивляясь про себя его готовности отвечать на заинтересованные вопросы практически незнакомого школьника. Сам Айзек мог бы в своем резюме большими буквами написать “Не умею общаться с людьми”, но с Питером разговор почему-то клеился, не доставлял неудобства паузами, и сам мужчина не лез с расспросами, не настаивал на ответах, которые Айзек не хотел давать.

Ближе к концу фильма подросток начал клевать носом, а на последних минутах десяти устроился щекой на сложенных на барной стойке руках, прикрыв серо-голубые глаза, и задремав почти мгновенно. Хейл переводит взгляд с экрана - логическая концовка и так ясна, в подробности можно особо не вдаваться, - на уснувшего школьника, а затем на стрелку часов, показывающих уже чуть больше половины третьего. Питер медленно цедит пиво, рассматривая подростка внимательнее, задумываясь. Объяснение внезапно образовавшейся привязанности к этому месту, а точнее - конкретно к этому собеседнику, в голове альфы складывается довольно быстро - компенсация многолетнего отсутствия нормального общения. Но в сухой формулировке явно недостает слишком многого, над чем стоило бы подумать.

Мальчишка хмурит брови во сне, но уже через пару секунд выражение лица сменяется абсолютным спокойствием.

Люди, от общения с которыми невозможно извлечь практической пользы, Питера, по жизни, привлекали мало. Никогда не было охоты тратить свое время на тех, кто не смог бы с ним расплатиться, а свое личное время альфа всегда ценил очень высоко. От Айзека какой-то конкретной пользы быть просто не могло - разве что обратить его, но этого Хейлу делать пока что не хотелось. Скотт Маккол - как пощечина самомнению, придется еще немного подлечить уязвленное самолюбие, прежде чем волку захочется загнать клыки в кого-то не для того, чтобы убить. Но польза, тем не менее, была - нельзя в полной мере назвать это состояние, мягкой волной накатывающее во время разговоров со школьником, душевным спокойствием, но это явно что-то близкое, то, чего, как Питер сам понимал прекрасно, ему не хватало. Быть сумасшедшим - не так уж легко, - мысль эта вызывает у оборотня невольную кривоватую ухмылку. Дело вовсе не в призрачных муках несуществующей совести, - с этим, Хейл точно знает, у него проблем нет, и не было никогда. Можно сожалеть о содеянном, например сожалеть о том, что пришлось убить племянницу, но испытывать длительный душевный дискомфорт по этому поводу? Ну уж нет, увольте. Питер вовсе не уверен, что дети Талии не поступили бы на его месте точно так же. Хотя, стоит признать, Лора бы, скорее всего, сдалась. А вот племянник бы, пожалуй, воспользовался бы случаем, единственной возможностью, но потом, из-за излишней склонности к самобичеванию, сам свел бы себя в могилу.