- Мы все равно не сможем помочь, - добавляет Ньют и невооруженным глазом видно, что ему эти слова причиняют боль. - Яд мантикоры убивает практически мгновенно.
Персиваль должен был чувствовать себя как минимум оскорбленным этими предупреждениями, ставящими под сомнение его профессионализм, но Ньютон выглядел настолько встревоженным, что можно было подумать, будто он успокаивает сам себя. В любом случае, аврор решает не заострять на этом внимания. Он участвовал в военных действиях, видел много страшных вещей по роду службы, и даже небольшая поляна, буквально заваленная кровавыми ошметками, не могла вывести его из себя.
Спасибо Гриндевальду - чудовищными видениями его больше не испугать. Никогда.
Персиваль не думал, что когда-то будет всерьез благодарен этому безумцу.
Ньюту, кажется, приходится труднее - он крупно вздрагивает, с силой сдавливая ручку чемодана - до жалобного скрипа потертой кожи, сжимает губы в тонкую, незаметную полоску и в его взгляде столько ярости, сколько Персиваль не видел даже у бросающихся в атаку солдат, готовых мстить за своих друзей.
Пение стихло несколько минут назад, и чудовища нигде не было видно - вот это действительно напрягает аврора. Мысль о том, чтобы произнести хоть слово здесь, кажется неправильной, поэтому Персиваль приглядывает за всматривающимся в окрестности Ньютом, одновременно внимательно изучая крепкий бревенчатый дом, выглядящий абсолютно гармонично в этой чаще. Никаких признаков того, что кто-то находится в нем прямо сейчас, не было. Ни движения, ни посторонних звуков - впрочем, их мог бы скрыть все усиливающийся ветер.
- Как бесшумно они передвигаются? - все-таки спрашивает Персиваль, потому что этот вопрос важен.
- Достаточно бесшумно, - сводит на нет все надежды Ньют, делая осторожный шаг вперед, а затем еще один. Персиваль идет вслед за ним, напряженно вглядываясь в потемневшую лесную чащу, полную неверных теней из-за опустившихся еще ниже туч. Кажется, будто они уже улеглись на верхушки деревьев и теперь готовятся опуститься еще ниже, прибить к земле оказавшихся в лесу магов. Хруст ломающихся под напором стихии веток становится все сильнее, и аврор отчетливо понимает, что вернуться в городок раньше, чем разыграется шторм, без магии им никак не удастся. Еще немного - и магия не поможет, аппарировать из центра бури занятие слишком опасное, чтобы кто-то на это решился.
- Надо уходить, - говорить приходится в полный голос, чтобы его можно было расслышать сквозь шум ветра. Температура опускается так стремительно, что это почти пугает. - Ньютон, вернемся позже.
Выговаривать “мистер Саламандер” так долго, что Персиваль разрешает себе опуститься до некоторой фамильярности; ощущение угрозы, нависшей над ними становится настолько отчетливым и ясным, что каждая секунда промедления может оказаться фатальной.
- Мне нужно её увидеть, - Ньют уже едва не кричит, и то Персиваль почти не слышит, что он говорит. Зоолог тоже в чем-то прав, навряд ли в ближайшие пару дней сюда будет возможно выбраться, а так у него будет и пища для размышлений, и время для них.
Холодный, будто ледяной дождь опускается на них стеной так резко и беспросветно, что на мгновение Персивалю кажется, что снова с головой нырнул под ледяную воду Гудзонского залива. Ньют вертит головой из стороны в сторону, делая еще несколько шагов вперед, словно всерьез собирается выйти на залитую кровью поляну, от которой разносится тошнотворный, уже приевшийся запах. Персиваль его останавливает, схватив за руку - так рисковать нельзя, не сейчас, когда из-за недостатка информации и разыгравшейся стихии они могут допустить промах, который провалит все дело.
- Мне нужно… - упрямо повторяет Ньют, разворачиваясь к Персивалю и застывая на половине оборота с приоткрытым ртом.
Это мгновение запоминается так отчетливо, будто врезается в память - приоткрытый рот, стремительно сузившиеся зрачки, стекающая по лицу вода, прилипшие ко лбу темные пряди. Грейвс сильнее сжимает пальцы на чужом запястье и не оборачиваясь аппарирует на половину мгновения позже того, как его руку вспорет обжигающей болью.
- Вот это у вас реакция, - произносит Ньют еще только оборачиваясь к аврору. - Черт. Вы ранены…
Персиваль думает, что было бы неплохо сейчас саркастично вздохнуть, добавить “да что вы говорите”, но не слушается не только язык и губы - ноги тоже немеют и то, что он сползает по стене в гостиной снятого ими дома, он понимает только по изменению ракурса - глаза почему-то не закрываются, хотя, как кажется аврору, уже должны.
Ньют из поля зрения исчез даже не договорив, но и вернулся довольно быстро - все перефирийное зрения для Персиваля превращается в сплошное слепое пятно, стремительно увеличивающееся, когда Ньют опускается рядом на колени, судя по движению рук проводя какие-то манипуляции с его челюстью - Грейвс навряд ли бы заметил сейчас, даже если б ему выбили зубы, и, закончив, неожиданно прижимается щекой к щеке, кажется, что-то бормоча.
Становится спокойно. В общении со Смертью Персивалю приходилось переходить все возможные границы - и относительно недавно, - так что было с чем сравнить. На смерть - бесповоротную и окончательную - это совсем не похоже.
========== Часть 7 ==========
Ньют старается не шептать рвущиеся с губ просьбы о прощении слишком громко. Ему нужно слышать, как бьется сердце раненого аврора, а Ньют все шепчет “Прости, прости, прости”, словно этим можно что-то исправить.
“Просто суй им в глотки безоар”, - доверительно поделился с Ньютом информацией старый подслеповатый профессор зельеварения, добавив, что эти самые слова ему сказал его профессор лет пятьдесят или семьдесят назад, и именно их он скажет своему преемнику.
“Универсальное средство, мистер Саламандер“, - глухо каркал волшебник в ответ на вопрос подающего надежды студента, заинтересовавшегося возможными последствиями открытия новых видов животных. И, соответственно, ядов.
“Если сердце не остановится, то выходить можно будет. Безоар, молодой человек. Не забудьте.”
Ньюта отчислили из Хогвартса через полгода, но это наставление, как и многие другие он, конечно, не забыл.
Нунду не слишком жаловал козлятину - а он поглощал больше мяса, чем все остальные звери Ньюта вместе взятые, но зоолог упрямо продолжал скармливать ему по несколько туш в месяц, предварительно тщательно их разделывая.
Можно было поспорить на только недавно опубликованную книгу - безоара у Ньюта было больше, чем в запасниках Хогвартса и Ильвермони вместе взятых. И совершенно бесцеремонно затолкать его в глотку главе американского аврората Ньют точно не постеснялся. Другое дело, что яд мантикоры был, пожалуй, сильнейшим из известных, и никакой уверенности в исходе у Ньюта не было.
- Надо было слушать тебя, надо было послушать… - Ньют кусает губы, усиленно прислушиваясь к внезапной тишине - даже порывы ветра, кажется, стихли на секунду, чтобы затем вновь обрушиться на дом и его окрестности с новой силой.
Минута или полторы пугающей тишины, наконец-то все-таки разбавляются слабыми, едва слышными ударами в грудной клетке, даже не ударами - пульсацией за ребрами. Ньют прижимается ухом к чужой груди, чтобы убедиться, что этот полупризрачный звук ему не почудился.
Секундное облегчение - “можно будет выходить” - сменяется новым приступом беспокойства.
Нюхль, выбравшийся из небрежно распахнутого чемодана, наклоняет голову то в одну сторону, то в другую, рассматривая Ньюта и аврора, выглядит так обеспокоенно и растерянно, что Ньют даже чувствует новый укол вины, словно зверек укоряет его в том, что он не уследил за его сокровищем. Чемодан Ньют тщательно закрывает, оставив нюхля снаружи, и тот прыгает вокруг Ньюта все то время, пока он стаскивает с бесчувственного аврора верхнюю одежду с обувью, а потом, не без магии - но только совсем чуть-чуть, почему-то Ньют уверен, что Персиваль, когда очнется, устроит ему выговор, если Ньют спугнет мантикору магией, - переносит его в его спальню, укладывая на холодные простыни.
