Один человек служил где-то в дальних местах, а тем временем жена его завела себе любовника. И вот случилось так, что муж этой женщины должен был вскоре вернуться, и любовник ее был очень этим встревожен. А женщина ему сказала:
— Не беспокойся. Я уже приготовила отравленное вино—чтоб попотчевать муженька!
И вот через два дня муж ее вернулся — и жена велела служанке поднести ему бокал с вином. Служанка знала, что вино это — отравленное: если поднести его хозяину— он умрет, а если рассказать ему все как есть — хозяйку прогонят из дома. И она, притворившись, что оступилась, пролила вино на пол. Хозяин же страшно разгневался — и велел ее высечь.
А ведь в сущности-то служанка эта, оступившись и пролив вино, спасла этим хозяину жизнь, а хозяйку избавила от изгнания. Была такой преданной — а порки не избежала: именно верностью своей и преданностью и навлекла на себя хозяйский гнев!
***
В старые времена один государь готов был отдать тысячу золотых за тысячеверстного скакуна — и за три года так и не смог его купить.
— Позвольте поискать мне,— сказал один из сановников.
И государь отправил его за конем. Через три месяца сановнику удалось найти тысячеверстного скакуна — но тот, увы, уже издох. Тогда он купил его голову, отдав за нее пятьсот золотых, и, вернувшись, доложил обо всем государю.
— Мне нужен живой конь! — сказал государь в великом гневе.— На что мне дохлый?! Да еще выбросить за него пятьсот золотых!
— Если вы даете пятьсот золотых за дохлого коня,— сказал сановник,— то сколько же дадите за живого?! Теперь-то уж вся Поднебесная поймет, что вы настоящий покупатель,— и нынче же приведет вам коня.
И впрямь: и года не прошло— а царю уже предложили троих тысячеверстных скакунов!
***
ИЗ ГЛАВЫ «ЗАМЫСЛЫ ЯНЬ»
ЧАСТЬ 2
Один человек продавал скакуна: три утра подряд стоял с ним на рынке — и никто не сумел разобраться в коне. Тогда человек этот пришел к Бо Лэ и сказал ему:
— Есть у меня добрый конь, хочу его продать. Три утра подряд стою с ним на рынке — никто даже не спросит о цене. Вот если бы вы прошлись вокруг моего коня, да хорошенько его оглядели, а уходя — еще и оглянулись... А я заплачу вам за время, что вы на это потратите.
И Бо Лэ прошелся вокруг коня, и оглядел его со всех сторон, а уходя — еще и оглянулся. И цена, что за него предлагали, за одно только утро выросла вдесятеро!
***
Речная устрица вылезла погреться на солнышке — а птица-рыболов тут же ее и схватила. Но устрица успела сомкнуть створки раковины — и защемила птице клюв.
— Не будет дождя сегодня, не будет завтра — и ты подохнешь! — сказала птица.
— Не выпущу твой клюв сегодня, не выпущу завтра — и ты тоже подохнешь! — ответила ей устрица.
Ни та, ни другая не хотела отцепиться первой. Увидал их рыбак — и поймал обеих.
***
ИЗ ГЛАВЫ «ЗАМЫСЛЫ ХАНЬ»
ЧАСТЬ 1
Су Цинь, желая укрепить в интересах Чу Продольный союз, так вразумлял ханьского царя:
— Вы угождаете Циньскому царству — и оно непременно потребует у вас Иян и Чэнгао. Нынче уступите их — а через год Цинь потребует у вас новые земли. Дадите — так больше уж нечего будет давать. А не дадите — все прежние ваши уступки не в счет и вас ожидают еще горшие беды. Ведь землям вашим есть предел, а вожделения Цинь — беспредельны! И если будете пытаться своими землями, которым есть предел, удовлетворить беспредельные вожделения — этим лишь наживете вражду и напасти и без войны потеряете земли. Слыхал я пословицу: «Уж лучше быть куриным клювом, чем коровьим задом». Вы же теперь, обратясь лицом на Запад, покорствуете и угождаете Цинь. Чем же вы отличаетесь от коровьего зада?! С вашей-то мудростью да с вашим мощным войском — прослыть коровьим задом... Мне стыдно за вас, государь!
Ханьский царь побагровел от гнева, засучил рукава, схватился за меч... И тут же, обратясь лицом к небу и негодующе вздохнув, воскликнул:
— Пусть я умру — но Циньскому царству служить не буду!
***
ИЗ ГЛАВЫ «ЗАМЫСЛЫ ЧЖАО»
ЧАСТЬ 4
Едва успела вдовствующая чжаоская царица взять в свои руки дела правления, как Циньское царство поспешило напасть на Чжао. Чжаоский правящий дом обратился за помощью к Ци. Но циский царь сказал:
— Пусть Чанань-цзюнь будет у меня заложником — только тогда пришлю войска.
Государыня не соглашалась — и сановники всячески ее уговаривали. Наконец она заявила им со всей прямотой:
— Если еще кто вздумает меня уговаривать, чтоб я послала Чанань-цзюня заложником — я, старуха, плюну ему в лицо!
И когда левый наставник Чу Чжэ пожелал увидеться с государыней, она, в ожидании его, так и кипела от раздражения. Он же, войдя в ее покои, с трудом засеменил к ней, подошел поближе и сказал, извиняясь:
— Ноги болят — никак не могу ходить быстро. Оттого и позволял себе так долго вас не видеть. И лишь из опасения, что вы, государыня, быть может, не совсем здоровы, попросил об аудиенции.
— Да, могу передвигаться только в паланкине,— сказала царица.
— А не ухудшился ли аппетит? — спросил Чу Чжэ.
— Питаюсь одной жидкой кашей,— ответила царица.
— А вот у старого вашего слуги,— сказал Чу Чжэ,— аппетит в последнее время совсем было пропал. Так я заставляю себя ходить пешком, каждый день по три- четыре ли — и аппетит стал чуть получше, и телу польза.
— Ну, уж это мне, старухе, не под силу,— сказала царица. И гневное выражение на ее лице слегка смягчилось.
— Мой недостойный младший отпрыск Шуци совсем еще бестолков,— сказал Чу Чжэ.— А я уже стар — и очень люблю его и жалею. Хотел бы, чтоб он пополнил ряды гвардейцев в черных одеждах и охранял государев дворец— и вот, рискуя головой, решаюсь вас о том попросить.
— Изволь! — сказала царица.— А сколько ему лет?
— Да только пятнадцать,— ответил Чу Чжэ.— Но, хоть он и мал, хотел бы, пока еще жив, поручить его вам.
— Выходит, и мужчины жалеют своих детей*?— спросила царица.
— Даже больше, чем женщины! — ответил Чу Чжэ.
— Ну уж нет,— рассмеялась царица,— женщины жалеют сильнее!
— А мне вот кажется,— сказал Чу Чжэ,— что яньскую царицу вы любите больше, чем Чанань-цзюня.
— Ты ошибаешься! — ответила царица.— Люблю, но не так сильно, как сына.
— Любящие родители,— сказал Чу Чжэ,— всегда думают о том, как бы лучше устроить своих детей. Когда вы, госпожа, провожали яньскую царицу, вы, усадив ее в экипаж, все держались за ее пятку и плакали — скорбя и убиваясь, что она уезжает так далеко. Когда же она уехала, вы беспрестанно думали о ней и, совершая жертвоприношения, молились: «Только бы ее не вернули обратно!» Разве не строили вы дальних расчетов — мечтая,
чтоб сыновья ее и внуки, наследуя друг другу, были царями?!
— Да, это так,— сказала царица.
— Вот уже несколько поколений подряд,— сказал Чу Чжэ,— с той самой поры, как род Чжао стал царствующим домом, чжаоские государи жалуют своих детей и внуков титулами. А продолжают ли потомки тех, кто был пожалован, носить эти титулы?
— Нет,— сказала царица.
— И разве так обстоят дела в одном только Чжао? — сказал Чу Чжэ.— Разве в других царствах — по-другому?
— Не слыхала, чтоб было по-другому,— ответила царица.
— Ведь государи сами действуют себе во вред, да еще навлекают беду на детей и внуков. Разве их дети и внуки так уж малоспособны? А все оттого, что положение их высокое — а заслуг нет, жалованье обильное — а достается без труда, и дома их полны драгоценностей. Вот и вы, госпожа, высоко вознесли Чанань-цзюня, жалуете его тучными землями, щедро одаряете дорогой утварью — а до сих пор не позаботились о том, чтоб он имел заслуги перед царством. И когда однажды вас не станет — на что ему тогда опереться в чжаоском царстве? Вот и кажется мне, что не думаете вы всерьез об его будущем — потому и считаю, что любите его не так сильно, как яньскую царицу.
