О Конфуции можно сказать, что он знал толк в ритуале. Поэтому Лао-цзы говорит: «Видеть значительное в малом — называется мудростью».

Вэйский У-хоу спросил у Ли Кэ:

—      Отчего погибло царство У?

—      Оттого, что много воевало и много побеждало.

—      Но разве много воевать и много побеждать — не благо для государства?

—      Когда много воюют — народ распускается,— отвечал Ли Кэ,— когда много побеждают — правители становятся высокомерны; а при высокомерных правителях и распущенном народе редко бывает, чтобы царство не погибло. Высокомерие ведет к произволу, произвол — к жестокости; распущенность порождает злобность, злобность — волнения. Правители и народ находились в таком напряжении, что гибель У даже поздно наступила!

Поэтому Лао-цзы говорит: «Небесное дао велит отступить, когда подвиг свершен и пришла слава».

Нин Юэ желал служить цискому Хуань-гуну, но был беден и выделиться ему было нечем. Тогда он нанялся к странствующим купцам грузить телеги. Пришли они в Ци и расположились на ночлег за городскими воротами. Ночью ворота открылись, и, тесня груженые телеги, с многочисленной свитой и огнями в город въехал Хуань-гун. Нин Юэ, который в это время кормил вола, увидел издали Хуань-гуна и загрустил. Ударяя в воловий рог, он запел песню купца. Хуань-гун услышал и, тронув своего возничего за руку, сказал:

—      Это поет необыкновенный человек!

И приказал следующей за ним на колеснице свите пригласить певца во дворец. Поправив одежду и шапку, он принял Нин Юэ и заговорил с ним о делах Поднебесной. Довольный беседой, Хуань-гун решил взять гостя на службу. Однако его чиновники воспротивились:

—      Гость — человек из Вэй,— сказали они.— Вэй не так далеко от Ци. Послали бы, государь, расспросить. Если и после этого гость окажется достойным, не поздно будет его принять.

—      Нет,— отвечал Хуань-гун.— Начнем расспрашивать и вдруг, к несчастью, у него окажется какой-то недостаток. Из-за мелкого недостатка забудем о больших достоинствах. Именно так государи теряют настоящих мужей Поднебесной!

Чуский Чжуан-ван спросил Чжань Хэ:

—      Как управлять государством?

—      Умеешь управлять собой и не умеешь управлять государством?

—      Я поставлен хранить храм предков и алтари и хотел бы знать, как их уберечь,— пояснил Чжуан-ван.

—      Мне никогда не доводилось слышать, чтобы царство того, кто умеет управлять собой, было в смуте; или сам бы ван был в смуте, а царство его — упорядочено. Таким образом, корень в тебе самом. Не смею договаривать до конца.

Некогда Цзы Хань, управляющий строительными работами, был первым министром в Сун.

—      Покой или непрочное положение государства,— говорил он сунскому государю,— порядок или смута в народе зависят от государевой политики наград и наказаний. Народ любит чины, награды, пожалования— пусть государь дает им это; смертную же казнь, наказания и штрафы народ ненавидит, и поэтому, прошу вас, передайте их в мое ведение.

—      Хорошо,— сказал государь.— Я возьму на себя то, что нравится им, а ты на себе испытаешь их ненависть.

С тех пор подданные в царстве знали, что убийства и казни дело рук Цзы Ханя; большие чиновники стремились приблизиться к нему, народ боялся его. И вот не прошло и месяца, как Цзы Хань, оттеснив сунского государя от управления, сосредоточил всю власть в своих руках.

Вот почему Лао-цзы говорит: «Нельзя рыбе покидать глубины, средства управления нельзя обнажать перед народом».

Ван Шоу перебросил через плечо котомку с книгами и отправился в путь. По дороге он встретил Сюй Фэна.

—      События свершаются под воздействием перемен,— сказал тот,— а перемены происходят от времени. Поэтому тот, кому ведомо время, не имеет постоянных занятий. Книги — это произнесенные слова, слова произносятся знающими, а знающие — не хранят их в книгах.

Услышав это, Ван Шоу сжег книги и исполнил танец.

Вот почему Лао-цзы говорит: «Обильные слова легко исчерпываются, лучше держаться меры».

Первый министр Цзы Пэй пригласил на пир чуского Чжуан-вана. Чжуан-ван принял приглашение. Цзы Пэй ждал его на башне Цзинтай, а Чжуан-ван не пришел. На следующий день, сложив почтительно руки и обратившись лицом к северу, Цзы Пэй, босой, предстал пред государем в тронном зале.

—      Ранее государь принял приглашение, а ныне не пришел. Думаю, в этом моя вина,— сказал он.

—      Я слышал, что ты приготовил пир на башне Цзин-тай,— отвечал государь.— На юг с нее открывается прекрасный вид на гору Ляошань и реку Фанхуан, слева течет Янцзы, справа — Хуай. Любоваться этим —такое наслаждение, что можно забыть о смерти. Я слаб и не могу позволить себе это удовольствие: боюсь, останусь там и не вернусь.

Поэтому Лао-цзы говорит: «Не смотри на вожделенное, не приводи чувства в смятение».

Цзиньский царевич Чун Эр, спасаясь от преследования, проходил через Цао. В Цао ему не отдали почестей. Жена Ли Фуцзи сказала своему мужу:

—      Господин не отдал почестей цзиньскому царевичу. Между тем, я видела его свиту—все достойные люди, похожие на вас. Царевич вернется в Цзинь и непременно поднимет войска на Цао. Почему бы вам заранее не выказать ему доброе отношение?

Ли Фуцзи послал царевичу сосуд с едой и нефритовый круг. Чун Эр принял еду, а нефрит отослал обратно. Когда он вернулся в Цзинь, то поднял войска в поход на Цао и покорил его, приказав не вторгаться в деревню Ли Фуцзи.

Лао-цзы говорит: «Ущербное становится полным, кривое — прямым».

Чжаоский Цзянь-цзы умер, но еще не был похоронен, когда город Чжунмоу отделился и перешел к Ци. На пятый день после похорон Сян-цзы поднял войска и атаковал Чжунмоу. Однако не успел он сомкнуть кольцо, как стены сами рухнули на десять чжанов. Сян-цзы тотчас ударил в гонг и отступил. Тогда военачальники стали убеждать его:

—      Государь наказал Чжунмоу за предательство, и стены сами рухнули. Если Небо помогает нам — зачем же уходить?!

—      Я слышал, как Шу Сян говорил: «Благородный муж не пользуется чужой неудачей и не преследует того, кто в опасности». Пошлите починить стену. Когда стена будет готова — снова атакуем.

Услышав о справедливости Сян-цзы, жители Чжунмоу попросили позволения сдаться.

Вот почему Лао-цзы говорит: «С тем, кто не соперничает, в Поднебесной никто не может соперничать».

Цзинь пошло походом на Чу. Через три перехода, которые покрыли, не останавливаясь на привал, дафу испросили позволения начать штурм.

—      Во времена прежнего государя Цзинь не ходило походом на Чу,— сказал чуский Чжуан-ван.— Когда же на престол сел я, сирота, оно пошло. Моя вина, позор мне!

—      Во времена прежних слуг Цзинь не ходило походом на Чу,— сказали дафу.— Ныне же, когда мы служим, оно пошло. Это наша вина! Позвольте отразить удар.

Ван пал ниц и, оросив слезами полу халата, поднялся и поклонился дафу.

Узнав об этом, цзиньцы сказали:

—      Государь и слуги спорят друг с другом — кто виноват! Не много славы добудем мы, победив таких слуг.— И ночью отвели войска.

Поэтому Лао-цзы говорит: «Ваном может называться лишь тот, кто способен принять позор страны на себя».

Некогда, будучи в Чжао, Гунсунь Лун сказал своим ученикам:

—      С неспособными людьми я не странствую.

Вскоре в сермяге, подпоясанной веревкой, явился странник и, попросив его принять, сказал:

—      Я умею кричать.

—      Есть среди нас человек, умеющий кричать? — спросил Гунсунь Лун, обернувшись к ученикам.

—      Нет,— был ответ.

—      Тогда включите его в список учеников.

Через несколько дней Гунсунь Лун отправился на переговоры с яньским ваном. Подъехал к реке и увидел, что паром — на другом берегу. Велел новому ученику вызвать его. Тот крикнул — и паром пришел. Поистине: наличие мудреца не исключает присутствия умельца.

Лао-цзы говорит: «Человек не пренебрегает человеком, вещь — вещью; это и называется высшей мудростью».