Ротмистр был еще не настолько пьян, чтоб не уяснить, что перед ним появился какой-то знатный человек с особыми полномочиями. Отставив оловянную чашу, он приподнял свою голову на короткой бычьей шее и тонким "бабьим" голосом, не соответствующим его тучному телу, спросил:

- С кем имею честь говорить?

- С двоюродным братом одного из правителей Москвы, князем Никитой Михайловичем Рубец Масальским.

Василий не побоялся назваться таким именем, так как знал, что у Масальского большая родня.

- Рубец Масальский твой брат? - заинтересованно глянув на Василия, произнес на чистом польском языке, сидящий рядом с ротмистром кряжистый человек в шапке со страусовыми перьями.

- Брат, ясновельможный пан.

- Казимир Милявский, - подсказал свое имя шляхтич, польщенный, что его повеличали "ясновельможным". - Но что вы здесь делаете в монастыре?

- Имею тайное поручение, касающееся короля Сигизмунда, - понизив голос, почти шепотом произнес Василий.

- О-о! - зацокал языком Таубе.

- Любопытно, князь Масальский, - протянул Милявский.

Василий посмотрел на обоих и снисходительно молвил:

- Я бы мог удовлетворить ваше любопытство, господа. Жду вас вечером в Гостевой избе, а пока мне надо отдать указание игуменье. До вечера, господа, и я приоткрою вам краешек завесы.

Таубе и Милявский проводили "Масальского" вопрошающими глазами.

Василий поведал Алферии о своем новом имени и задуманном плане, а под конец сказал:

- Мы должны спасти царевну Ксению. Переведи ее в свою келью и ничего не бойтесь.

Вернувшись к столу ротмистра и шляхтича, Василий недовольным голосом сказал:

- Вы получили приказ гетмана Гонсевского охранять монастырь. Только охранять! Вы же занялись грабежом. Игуменья очень недовольна вами, но мое тайное поручение, касающееся короля Сигизмунда, напрямую связано с настоятельницей монастыря. Я бы не хотел, чтоб его величество узнал о злополучиях, нанесенных игуменье. Ее келья должна быть неприкосновенна.

- Вы говорите загадками, князь.

- Все вечером, господа, все вечером.

Когда Василий ушел в Гостевую избу, Таубе, допив чашу, недоверчиво высказал:

- У вас не вызывает подозрения, пан Казимир, этот князь Масальский?

- Пока затрудняюсь, что-либо ответить, господин Отто. Я знавал Василия Рубца Масальского, который преданно служил Григорию Отрепьеву. Славное было времечко.

- Чем же славное, пан Казимир?

- Рубец Масальский поставлял царю молодых девушек и монахинь. Я принимал в этом деле непосредственное участие. Царь был сластолюбив, но и нам кое-что перепадало, хе.

Милявский вожделенно глянул на оконца девичьих келий.

- Может, пройдемся по черницам, Таубе?

- Заманчивое предложение, Казимир. Рыцари ждут не дождутся сего веселенького приказа.

- Ну, так в чем же дело?

- Потерпим до вечера. Посмотрим, что скажет этот москаль.

К вечеру похолодало, к тому же заморосил дождь. Наемники продолжили пиршество в Трапезной, а начальственный состав, во главе с Таубе и Милявским, заняли Гостевую избу.

Вскоре Отто и Казимир вошли в горницу Пожарского и были приятно удивлены: стол был заставлен вкусной снедью и кувшинами с вином.

- Угощайтесь, господа.

- Виват! - воскликнул Казимир.

Таубе же предусмотрительно произнес:

- Прежде чем мы, как свиньи, напьемся и потеряем рассудок, вы расскажете нам, князь, о своей тайне.

- Как угодно, господа. Однако у меня к вам будет большая просьба. Все, что вы услышите, останется тайной для остальных. Поклянитесь святой девой Марией, господа.

- Клянемся!

Благодарю, господа... Мой брат, Василий Михайлович Масальский поручил мне одно деликатное дельце. Королю Польши стало известно о необычайной красоте дочери Бориса Годунова, Ксении, ныне пребывающей в келейницах Девичьего монастыря. Любой человек падок на женскую красоту, даже, порой, монахи не выдерживают обет воздержания, что уж говорить о властелинах мира сего.

- Вы правы, господин Масальский, - хмыкнул Таубе. - Но королю достаточно своих прекрасных фрейлин, и вдруг он задумался о какой-то монахине, давно потерявшей блеск своего царственного бытия. Сомнительно, чтобы король, осаждая Смоленск, нашел время вспомнить о русской монахине.

- Странно, - кивнул Милявский.

- Ничего странного, господа. Вам должно быть известно, что от московских бояр к королю Сигизмунду был направлен вторым послом Рубец Масальский, давний знакомый ясновельможного пана Мнишека, который находится в свите короля. Он-то и поведал его величеству о поразительной красоте черницы. Король проявил к дочери Бориса Годунова заметный интерес и поручил сенатору провернуть сие щекотливое дельце. Мнишек же поделился сей тайной с моим братом, и просил его подыскать надежного человека, который бы стал его исполнителем. А дальше, надеюсь, вам все понятно, господа.

- Задача понятна, но выполнение ее сопряжено с большим риском. Москва взята поляками, и любой пан с трудом поверит в вашу историю. Сенатор же Мнишек слишком далеко, - произнес Милявский.

- Пан Мнишек весьма умен. Если уж он берется за какое-то важное дело, то доводит его до конца. Человек, который должен выполнить его тайное поручение, имеет от сенатора особый знак. Посмотрите на этот перстень господа.

Таубе повертел перстень в своих толстых пальцах и пожал плечами. Казимир же, более дотошно осмотрев кольцо с маленьким бриллиантом, хлопнул Василия по плечу.

- Виват, князь! Это - один из именных перстней Юрия Мнишека, который он вручает лишь особо доверенным лицам. Посмотри, Отто, на едва заметные буквицы на внутренней части перстня. Видишь?

- Да. Это перстень сенатора. Мне о таком перстне рассказывал Юзеф Сташевский.

Василий похолодел. Прокол! Сейчас Таубе расскажет Казимиру о том, как предательски использовал перстень Мнишека князь Пожарский, и дело закончится смертельной дракой. Незаметным движением Василий положил руку на холодную рукоять пистоля и невозмутимо спросил:

- Кто такой, этот Юзеф?

- Вместе служил в Москве у Григория Отрепьева. Когда-то Юзеф был начальником личной охраны пана Мнишека. Кое-что рассказал о его жизни.

- Ясно, господин ротмистр. Теперь ваши сомнения рассеялись?

- Да, князь. Мы к вашим услугам.

- Буду счастлив, господа... Мнишек поведал моему брату, что король крайне осмотрителен в новых любовных связях, а посему все должно приключиться тихо и пристойно. Никакого шума, никаких покушений на монашек, никакого соблазна. Дочь Бориса Годунова будет вывезена в обусловленный срок, а пока следует приставить к ее келье караул, чтобы ни один из рыцарей не мог посягнуть на ее честь. Король не забудет тех людей, которые обеспечат сие тайное предприятие. Особенно щедр будет на вознаграждение пан Мнишек.

- Я поставлю самый надежный караул! - воскликнул Таубе.

- А я предупрежу своих людей, - заявил Казимир. - Служение королю - высшая честь для его подданных.

- Прекрасно, господа, - довольно произнес Пожарский и вытянул из кошелька десять рублей серебром. - Это вам небольшой задаток. Вы получите в десять раз больше, если окажете мне содействие.

Глаза Таубе и Милявского хищно блеснули.

- Мы к вашим услугам, - вновь бойко повторили они.

- А теперь откушайте, что Бог послал.

- Виват!..

Таубе и Милявский сдержали свое слово: вся неделя прошла в обители спокойно, чем не преминул воспользоваться Пожарский. Он без всяких затруднений приходил в келью игуменьи, успокаивал Алферию и Ксению, а как-то раз спросил:

- Далече ли вход в подвалы, матушка игуменья?

- А что в них проку, сын мой? По подвалам и погребам, будто Мамай прошел.

- И все же, матушка.

- От моей кельи недалече. Тебе-то зачем?

- На всякий случай, матушка. В лихое время живем. Покажи, сделай милость.

- Покажу, Бог с тобой, - молвила Алферия и сняла со стены слюдяной фонарь с восковой свечой.

Вход оказался в сенях, в двух саженях от матушкиной кельи. Спустились по деревянным лесенкам, и тотчас оказались в глухом каменном подвале, тянувшимся под монастырскими кельями. Пахнуло холодом и сыростью.