- Я - законный наследник великого государя Ивана Васильевича, пришел в державу свою, дабы дело батюшки своего продолжить. При нем на Руси порядок был. Крестьяне, посадский люд и холопы жили в тишине и покое. Бояр же, что праведный народ притесняли, Иван Васильевич жестоко казнил, никто не смел и головы поднять. А ныне что? Бояре вконец крестьянина, посадского тяглеца и холопа закабалили, Юрьев день отняли. Обнищал и оголодал мой бедный народ, усеял погосты могилами. Престол захватил злодей и душегуб Бориска. Не бывать ему боле на царстве! Вот скоро сяду на трон и укажу на плаху отвести ирода. Народу своему дарую многие милости. Холопам повелю дать отпускные. Пусть живут вольно! Заповедные лета отменю и верну крестьянам Юрьев день!

Многолюдье радостно взорвалось:

- Слава государю!

- Слава царю праведному!

А Самозванец разжигал толпу все новыми и новыми посулами:

- Корыстных дьяков повелю кнутом бить. Буде им жиреть на мздоимстве! Всех повыгоню! Посажу в приказы добрых людей, дабы народ чтили, не воровали и мзду не вымогали.

- Слава, слава государю!

А «государь» все щедрей и щедрей:

- Севск, Комарицкую волость и всю Украйну укажу освободить на десять лет от налогов и пошлин. Пусть живет здесь народ вольно и сытно. Без воевод и бояр!

- Слава, слава истинному государю! - во всю мочь грянуло многолюдье.

Нищие, калики, юродивые пали на колени и поползли к ногам Самозванца. Лобзали красные сафьяновые сапоги с серебряными подковками, подол бобровой шубы и неистово, с горящими взорами восклицали:

- Молитесь за Богом посланного царя, православные! Молитесь за Красно Солнышко!

Г л а в а 4

МЕЧЕТСЯ ЦАРЬ!

Докука в государевых теремах. Расстрига Гришка Отрепьев не дает покоя. Царь пребывал в смятении: все его грамоты о Расстриге, читаемые глашатаями на торгах и площадях, не приносили желаемого результата. Не помогали и проповеди духовных лиц в церквях и соборах. Чернь продолжала уповать на «Дмитрия Углицкого».

Патриарх Иов разослал духовенству приказ петь во всех городах молебны, чтоб Господь Бог отвратил свой праведный гнев, не дал бы Московского государства и Северской области в расхищение и плен поганым литовским людям, не дал бы их в литовскую ересь превратить. Велено было читать в церквах народу, что «литовский король Жигмонт преступил крестное целование и, умысля с панами радными, назвал вора, беглого чернеца расстригу, Гришку Отрепьева, князем Димитрием Углицким для того, чтоб им бесовским умышлением своим в Российском государстве церкви Божии разорить, костелы латинские и люторские поставить, веру христианскую попрать и православных христиан в латинскую и люторскую ересь привести и погубить… Вы бы эту грамоту велели прочесть всем и того расстригу Гришку и его воровских советников и государевых изменников, которые тому вору последуют, и вперед кто станет на то прельщаться и ему верить, соборно и всенародно прокляли и вперед проклинать велели, да будут они все прокляты в сем веке и будущем. А мы здесь в царствующем граде Москве соборно и со всеми православными христианами также их вечному проклятию предали и вперед проклинать повелеваем».

После грамот патриарха мир не установился, и смута в умах русских людей не унялась. Даже в самой Москве кипели всевозможные страсти, распространялись невероятные слухи, кои дошли и до покоев царевны Ксении. Изведала царевна, что по всей Москве идут разговоры о странных явлениях, предвещавших что-то удивительное: на небе по ночам сражались друг с другом огненные полчища, являлись по два месяца, по три солнца; неслыханные бури сносили верхи башен и кресты с церквей, у людей и животных рождались уроды; птица и рыба, приготовленные для стола, теряли свой настоящий вкус; собака пожрала другую собаку, волк - волка; волки ходили огромными стаями и выли страшным образом; лисицы среди белого дня бегали по Москве.

Летом 1604 года показалась яркое небесное тело с огненной головой и хвостом. Борис Федорович приказал доставить во дворец старого звездочета, коего выписал из Лифляндии, и велел дьяку Афанасию Власьеву спросить у него, что сие значит? Звездочет отвечал, что Господь Бог такими новыми звездами остерегает государей: пусть и царь теперь остережется и зорко смотрит за теми, кому доверяет и пусть велит крепко беречь рубежи царства от чужеземных гостей.

Не ошибся старый звездочет: уже в октябре Лжедмитрий вошел в пределы Московского царства. Зело встревожился Борис Федорович! Позвал к себе Ксению и молвил:

- Злой и сильный враг помыслил уничтожить государство Российское. А без царства всей нашей семье - смерть. Пошлю на Гришку Отрепьева воеводой князя Федора Мстиславского и коль победит Расстригу, то выдам за него дочь свою, с Казанью и Северскою землей в приданое. Пойдешь ли за князя, милое дите?

Растерялась Ксения: уж слишком неожиданными оказались для нее слова батюшки.

- Отчего ж за Мстиславского, государь батюшка?.. Ведь он, кажись, был твоим недоброхотом. Ты ж ему даже жениться запретил.

- А ты-то все ведаешь, - хмыкнул Борис Федорович.

Совсем недавно он и в самом деле питал ненависть к Мстиславскому, кой стоял в челе знатных родов и занимал первое место в Боярской думе. Годунов всегда подозревал князя в притязаниях на царский престол. А посему не только его преследовал, но и не позволил ему жениться, дабы отсутствием потомства отнять у него побуждение к честолюбивым замыслам. То же самое, страдая завистной злобою, он проделывал и с Василием Шуйским. Обоих, не имея явных улик, одинаково преследовал, мучил своей подозрительностью, у обоих отнял семейное счастье. Над обоими, вследствие «мелкодушия» и недоверчивости Бориса, висел постоянно нож. Несколько раз Борис удалял Шуйского со двора и потом опять приближал, пытал невинных людей только за то, что они посещали иногда Шуйских и Мстиславских, даже в то время, когда те были в милости.

Угроза трону вынудила Бориса Годунова поменять свою извечную нелюбовь к самым высоким знатным родам на «ласку». Федор Мстиславский, получив царскую дочь, бывшее Казанское царство и Северские земли, приложит все усилия, дабы разбить войско Лжедмитрия.

- Ныне не до усобья, Ксения. За такую невесту, как ты, Федор Мстиславский готов любого врага разбить.

Ксении недавно исполнилось семнадцать лет, и она, войдя в самую цветущую пору, выглядела изумительной красавицей. Мстиславский, потерявший всякую надежду жениться, был несказанно обрадован, когда узнал, кого царь предлагает ему в жены.

- Как пожелаешь, батюшка.

Ксения, конечно же, не могла перечить родительской воле. И другое утешало: не надо уезжать в далекие заморские страны и жить среди чужеземцев. Родина-то - милее всего. Здесь все свое, желанное: терема, светелка, где она с удовольствием занималось рукодельем, кремлевские соборные храмы, куда она ходила не только молиться, но и с усладой петь церковные песни, сенные девушки и боярышни, к коим давно привыкла, верховая боярыня…

Несказанно полюбила она верховую боярыню за ее неподдельную заботу о ней, живой ум и мудрые сердечные наставления. Много доброго изведала царевна от Марии Федоровны. Многое узнала Ксения за последнее время и о молодом князе Василии. Какой он бесстрашный! По морям-океанам за лекарем для батюшки царя пустился. Страсти, какие испытал! Мария Федоровна сказывала, что корабль, на коем плыл Василий, и в жуткую бурю попадал и с морскими разбойниками сражался. Чего только не натерпелся Василий в дальних странствиях. Какой же он молодец!

Василий…Нет, никогда не забывала Ксения юного князя Пожарского, и когда возникал перед ней его мужественный и пригожий облик, то сердце ее начинало учащенно биться. Нравился ей Василий, весьма нравился. Иногда ее захлестывала крамольная мысль: «Ну, зачем же царь батюшка все подыскивает мне жениха, к коему не лежит сердце? Отдал бы меня за Василия». И эта дерзкая мысль все чаще посещала голову Ксении, но высказать ее вслух, она не смела: не бывало такого еще в царских семьях, чтобы дочь сама называла своего суженого. Да и только ли в царских? Батюшка даже слушать ее не захочет. Вот и приходиться глубоко прятать свою сокровенную мечту.