- Я тоже когда-то любил по своим угодьям ездить.
На прощанье протянул хозяину Серебрянки пять рублей серебром.
- Справный ты мужик, Демша. Купи себе и супруге добрую сряду.
- Благодарствую, боярин.
«Другой бы в ноги упал, а этот лишь в пояс поклонился, - невольно подумалось Годунову.
Княжич надеялся, что Григорий Васильевич на обратном пути все же пояснит свое путешествие на Серебрянку, но тот промолчал.
Царь, чутко выслушав подробный рассказ сродника, молвил:
- Быть посему. Позови мне верховую боярыню.
Г л а в а 13
ЗАГАДОЧНОЕ БОГОМОЛЬЕ
На Москве никого не подивила поездка царицы Марьи и ее дочери Ксении на богомолье в Троице-Сергиеву обитель. Озадачило лишь то, что на сей раз поезд царицы был втрое меньше обычного. Рассудили так: царь Борис, сберегая государеву казну, вознамерился отменить пышные выезды.
Еще ночью гудел весь царский терем. Всех на ноги подняли: кравчих, постельниц, ларешниц, мовниц… Казначеи еще загодя поспешали к царицыной Мастерской палате, дабы отрыть кипарисовые сундуки, коробья и ларцы, в коих хранилось выходное да ездовое платье. Открывали с особой предосторожностью, ибо всякое белье оберегалось от порчи, заговора и наговора. Упаси бог, ежели в сундуке или в ларце колдовской корешок окажется. Тогда казначеям - голова с плеч.
Всю ночь челядь не сомкнула глаз в кухонных избах, подвалах и кладовых, откуда собирали в путь-дорогу разные питья и яства. Тут тоже глаз да глаз: все должно быть свежее, не залежалое, отборное: мед, икра черная и красная, квасы и сбитни…
Из Москвы выехать - не птице из клетки выпорхнуть. Как из Кремля выбрался, по улицам и улочкам Китай-города, Белого города и Скородома проехать не так-то уж и просто, ибо народ со всего города сбегается поглазеть на царицын выезд. Тут без стрельцов не обойтись. Впереди идут стрельцы с батогами, за ними следуют скороходы с бичами, дабы путь расчищать. Кто только не лезет к громадной царицыной колымаге, расписанной золотом! Скороходы едва успевают кнутами размахивать.
За колымагой Марьи Григорьевны едут для оберегания царицы (четверо в рад) конные стрельцы в красных кафтанах, а за ними следует колымага царевны, в коей находится мамка и верховая боярыня, а уж потом - колымаги с боярынями, боярышнями, с сенными девушками. «За колымагами отряд с казной шатерной и столовой. Здесь и укладничий, и шатерничий и стольники, и подьячие, и ключники, и подключники, и истопники. В одной из повозок постели путные, в других - платья, белье и разная мелочь походная вместе со столами разъемными и стульями разгибными. Позади всего поезда «телега поборная. В нее складывают покупки, дары, которыми царице народ челом бьет, и все челобитные, что ей по пути подают. Рядом с телегой старший дьяк Царицына приказа шагает. Он челобитные принимает, что ей по пути подают».
Когда отъезжали от дворца, то до Фроловских ворот царицу сопровождал Григорий Васильевич Годунов в золотном кафтане с оплечьями, расшитыми драгоценными каменьями, и в собольей шапке, усеянной самоцветами. Опираясь на дорожный посох сандального дерева, боярин зорко посматривал на поезд и вспоминал слова государя:
- На тебя вверяю Ксению, боярин. Головой отвечаешь. Все ли продумал?
- Мыслю, оплоха не будет. Только бы царица не подвела.
- С Марьей у меня был уже разговор, лишнего не сболтнет, иначе…
Борис Федорович не договорил, но Григорий Васильевич отчетливо понимал, что стоит за царским «иначе».
Царица Марья была не только сварлива, но и болтлива, однако Борис Федорович ей строго-настрого наказал:
- Ты доедешь до Троицкой монастыря, а Ксения вместо обители окажется на одном из лесных угодий, дабы поправить здоровье.
- Да что я людям скажу?
- Скажешь, что Ксению недуг охватил, а посему возвращается в Москву.
- Но люди - не дураки. На Москву-то они без царевны вернутся, и почнут вертеть языками. Свинья скажет борову, а боров - всему городу.
- Ни кто на Москву не вернется. Они будут на лесном угодье с царевной, и каждый станет держать язык за зубами. Сама держи рот на замке, а коль не удержишь - в монастырскую келью спроважу. И на том тебе свое царское слово даю.
Веско и непреложно заявил государь.
Обижена была Марья. Эк чего удумал супруг! Отправить в леса дремучие, и без ее материнского пригляда. Верховая боярыня - не родная мать, разве можно на нее во всем полагаться? И где жить? В дебрях, среди зверья и леших. Никак из ума выжил государь. В такой глухмани никакой шатер не спасет. Прибежит ночью ведмедь и в клочья шатер раздерет, чадо усмерть перепугает, а то и вовсе живота лишит. Страсти какие! И ради чего? Чадо потешить, будто ей в тереме худо живется, будто не с золотого блюда ест и пьет. И впрямь спятил государь. Вначале норовила отговорить его от глупой затеи, но Борис вспылил, назвал ее «недотепой» и пригрозил наказаньем. Пришлось, скрепя сердце, смириться, ибо царь перекоров не терпит. Но душа Марьи пылала гневом. В кой раз она понуждена подчиниться воле супруга!
* * *
Еще с полпути на Москву был послан гонец, что царевна малость занемогла, и что царица не ведает: ехать ли Ксении до обители, или возвращаться ей во дворец. Пока же поезд медленно, с длительными остановками, двигался к монастырю. И вскоре (вот уж Марья не ожидала!) поезд догнал сам дворецкий, Григорий Годунов, с наказом от государя: царевне быть на Москве.
Поезд царевны возвращался в стольный град совсем малым: еще загодя дворецкий отобрал лишь самых необходимых царевне людей, среди которых оказался и Василий Пожарский. Узкая дорога к Серебрянке, по коей едва проходила колымага, была заранее расчищена дворовыми людьми Годунова.
Ксения узнала о поездке на Серебрянку еще на Москве и тому была обрадована. Сейчас она сидела на атласном тюфяке, расписанном розами, репьями да птицами и, откинув персидскую камку с колымажного окна, разглядывала через слюду пышные разлапистые сосны.
- Ой! - вдруг встрепенулась она. - Белка! Белка по древу скачет, боярыня! Я недавно ее на бумаге живописала. Какая она пушистая!.. А на Серебрянке и вправду есть серебряный родник?
- Вправду, государыня царевна. Вода из родника как серебряная. Скоро увидишь…
Все последнее время Демша не переставал удивляться. Жили тихо, покойно и вдруг все круто изменилось. Ни с того, ни с сего на Серебрянку аж царев сродник пожаловал! Все выглядел, высмотрел, поднес пять рублей - и был таков.
Раздумчиво скреб потылицу, но на ум ничего не вспадало.
Надейка была удивлена не меньше супруга. Чего только не передумала своим бабьим умом и как-то молвила:
- Занарок царев боярин не приедет. Никак, починок помышляет у нашей княгини отхватить.
- Да и я о том мекал, но для какой надобности он мне такие деньжищи отвалил? Чудно, Надейка.
- Наказал новую сряду купить.
- Зачем нам сряда? Нам и в своей одежке повадно… Нет, тут что-то не так.
Вскоре на починок вновь приехали три молодца, кои сопровождали царева сродника на Серебрянку. Крепкие, статные, вооруженные саблями и пистолями.
Демша еще с утра собирал соху, а была она из рассохи, двух сошников, палицы, обжей и подвоя. Дело на первый взгляд не такое уж и копотливое, но стоит допустить при сборке промах, как соха начнет при пахоте «капризиться»: криулять, ковылять, выскакивать из борозды, заглубляться на два-три вершка меньше или глубже. С сохой шутки плохи, а посему надлежит относиться к ней со всем почтением и тщанием.
Демша так увлекся работой, что не заметил подъехавших к избе всадников.
- Встречай гостей, Демша! - весело воскликнул один из молодцов.
Вздрогнул Демша, ибо не привык он к неожиданным чужим голосам, но когда выпрямился и признал всадников, то обычаем молвил:
- Милости просим. Гостям завсегда рады.
