Вась, а что если эти коттеджи на фотографиях — не настоящие дома, а просто нарисованная художниками реклама? Ведь когда человек на самом деле строит дом, он громоздит одну уродливую глыбу на другую, разбрасывает вокруг мусор, куски, осколки. И только потом, в самом конце, человек приходит к природе и просит: «Пожалуйста, возьми построенное мною чудовище к себе, сделай его красивым». И тогда природа, сжалившись, оплетает, угловатые стены диким виноградом, заращивает валуны фундамента мхом. И дом становится частью природы.
Что, друг Василий, не доживем мы с тобой до такого благолепия? Опять принюхиваешься? Думаешь, готово мясо? Пора в него картошку запускать? Черт, горячая крышка, чуть не уронила! Да не беги, не беги ты, не на тебя же! Ты мне лучше вот что скажи: почему все-таки наш дом имеет такие толстенные кирпичные стены? Может, он хочет стать зимним городским домом?
Ну— ка Вася, не крутись под ногами. Допустим, лет через десять мы все-таки его достроим. Что же, нам придется на работу ездить электричкой и трамваем? Столько времени напрасно терять? Папа говорит, что за границей все так ездят. Ладно. Пусть. Во-первых, у них машины есть. Во-вторых, у них, наверно, слуги печки топят. Ты, кот, даже не представляешь, как тяжело было растапливать наш старый камин на Лесном. Сколько он жрал дров и едва-едва согревал одну комнату. А у нас-то здесь внизу будет целых три комнаты. Да еще кухня. Попробуй, натопи.
— Что это вы, господа, такую грязь на веранде развели?
Ой, что я тебе говорила — войдет Антонина Ивановна, сразу узнаешь, что такое воспитанный кот, воспитанная девочка и воспитанный дом.
— Пол весь забрызгали, очистки разбросали. Не порядок.
Давай, Вася, помогай скорее мусор убирать. Что, не хочешь?! Эх ты, испугался и сразу в кусты. То же мне, поклонник.
— Пойду, соберу свежей травы для салата, а вы пока накрывайте на стол.
Лож— ки-вил-ки-тарел-ки, мне чашка с отбитой ручкой, Антонине Ивановне -целая. Тебе, Василий, блюдце со щербиной, не обессудь.
— Первая трава — сплошные витамины. И одуванчики, и сныть, и чуток петрушки для аромата.
— Антонина Ивановна, сметаны в магазине не было.
— Ничего. Нам не привыкать. В двадцатые годы в Москве совсем голодно было, и большие начальники питались из спецраспределителя. Я сама, наблюдала, как жены генералов, передравшись из-за красной рыбы, тыкали друг другу в лицо рыбьими головами.
Слыхал, кот, наверно у Антонины Ивановны муж генералом был, раз она знает про спераспределитель. И наверно, его потом расстреляли, раз она никогда ничего о нем не рассказывает. И наверно, этот генерал был начальником моего дедушки, раз они давно были знакомы. Что скажешь? Ведь противно, когда тыкают в лицо рыбьими головами?
Давай— ка мы с тобой посуду помоем. Что?! Опять не желаешь? До чего же ты бесполезное для нашего дома животное! Впрочем, я тоже. Разве только как оправдание его вечного существования. Как-никак, а после мамы и папы я -следующее поколение.
Только боюсь, достраивать дом придется мне.
— Ну-с, как вы тут без меня? Совсем одичали?
— Я — нет, а дом — да. Смотри, в задней комнате отвалился кусок штукатурки, а здесь из щели сыпется шлак. Если не остановить — вся стена через щель вытечет. Останется одна оболочка.
— Действительно, дом без мужских рук пропадает.
— Да нет, мам, просто на Лесном нашу комнату подпирают другие комнаты, а тут…
— Вот я и говорю, моих женских рук недостаточно, чтобы подпереть такую махину. Я никого не хочу критиковать, особенно при ребенке, но, в конце концов, взрослый мужчина должен понимать, что если истекли все сроки сдачи дома комиссии, то нужно что-то предпринимать. Это легкомыслие и недисциплинированность.
Нехорошо у мамы получается: будто папа нарочно не заканчивает дом. Неужели она не видит, что у него нет времени. И моей работы в огороде не заметила, а ведь я так старалась. Нет, мне не обидно, пусть. Перекапывала я не ради похвалы. А чтобы дому от меня была польза. Но зачем же он, неблагодарный, ломает отношения в семье?
— Ну ладно, поговорили и хватит. Пора за дело приниматься. Я тут купила семена овощей, пойдем, посадим. А потом придется взяться за уборку строительного мусора за домом. При таких горах хлама у нас ни одна комиссия дом не примет.
Причем тут мусор? Без полов и штукатурки комиссия не примет, а не с мусором. И зачем что-нибудь сажать в огороде, если сейчас главная задача сдать дом? Тем более, что и дураку известно, что каждый раз из нашего огорода получается. Сейчас мама с хирургической точностью, по веревочке отмерит грядки, затем, рассчитав до сантиметра, проведет бороздки, затем на одинаковом расстоянии вложит в землю ровно по два семечка, а в конце каждого ряда воткнет бирочку: редис «Рижский», салат «Каменная голова», сельдерей «Ранний». А через две недели, когда она уедет на юг, по грядкам поползут длинные болезненные нити. Они начнут цепляться друг за друга, переплетутся в рогожку и зачахнут. Даже вкусные названия на бирках — и те смоет дождь.
— Мам, но мы каждый год разбираем эти завалы за домом, и каждый год они вырастают. Может, это физический закон, по которому строительный мусор тяготеет к нашей задней стене? Физические законы нельзя переделать.
— Никакой это не закон, а самая обыкновенная бесхозяйственность. Мусор должен быть убран, иначе он скапливает за домом снег, который потом тает и стекает в подвал.
Ладно. Больше никаких возражений. Натягиваю заскорузлые рукавицы. Иду выполнять сизифову работу.
Приветствую вас, господа обломки старого мира! Когда же это я вас в последний раз выволакивала? Ай-яй-яй, давненько это было. Вот, помню, годика, эдак, полтора назад трудились мы тут вместе с Асей. Я еще страшно злилась, что Асину работу мама хвалит, а мою будто не замечает. Как время-то бежит, а? Ася в этом году, можно сказать, школу кончила, а вы, почтеннейшие, ничуть не изменились. Вот с вами, рама от неизвестного окна, мы точно знакомы. Помню, разбивала вас на планки, чтобы было чем подпирать крыжовник. И вы, разбухшая дверь, и вы куски железа — все старые знакомые. Ай-ай-ай, извольте сейчас же отправляться наверх в мою комнату. Думаете, раз сарая нет, то на вас и управы не найдется?! Нечего за ступеньки-то цепляться, я теперь не слабее Аси.
Впрочем, зря я себя с Асей сравниваю. Мне за ней не угнаться. Ася уже стоит на черте, за которой начинается взрослая жизнь. Еще шаг — и она будет там, за чертой. Я останусь здесь, цепляясь за каждый камушек детства: восьмой класс, девятый, десятый… говорят, еще одиннадцатый сделают. А она кончит техникум и станет… продавцом.
Не— ет! Не могу поставить это слово рядом с именем Аси. Не получается. Продавец -это Ленкина бабушка со всеми ее колбасами, сосисками, тортами. «Техникумовсий» — это ее деревенский муж. А у Аси мама актриса.
Вот разве Ася хоть капельку похожа на Елену Яковлевну? Ни капельки! Вот входит она в магазин: длиннющие ряды прилавков — тут платья, там чулки, еще дальше — рыбой торгуют. Ася идет по залу, битком набитому покупателями. Все вещи на полках приглядываются, принюхиваются к ней. Новенькая? Новенькая. А что она умеет? Стихи сочинять. Ха-ха, сосиски лопаются от хохота: стихи! Платья размахивают рукавами: хи-хи, стихи, копченые селедки животики надрывают: хо-хо — поэтесса!
Не нужна Ася магазину. Люди, товары — все будет выталкивать ее оттуда. Она другая, не похожа на них. А если все-таки вдруг останется там, то закостенеет, превратится в куколку, из которой никогда не вылупится бабочка.
— Мартышка, как ты тут? Совсем в тени закоченела? Ого! Да ты, я вижу, развернулась! Надо же, столько хлама разобрала. Мне бы одной ни за что не управиться. Давай это бревно вместе поволочем.
Вдвоем и вправду легче. Мамины руки в порвавшихся резиновых перчатках очень успокаивают. Они как будто разглаживают беспокойство, вселяют уверенность, что мы можем справиться со всеми бедами.
— Мам, ты знаешь, что Ася собирается учиться на продавщицу в ювелирном магазине?
