— Води, води, на новенького!
— Кис-кис-мяу?
— Брысь!
И все— таки это, не совсем дурацкая игра. Здесь как бы разрешается, кому с кем можно дружить. А кому вообще не с кем. Одним все подыгрывают, другим нет. Вон Жаба мухлюет, чтоб я с Черным вышла. Зря старается. Я вожу, я и подыграю Маринке с Черным.
— Кис-кис-мяу?
— Мяу!
Что, Жаба, съел? Ладно, не злись, буду подыгрывать так, чтобы все было справедливо. Например, тебе Жаба, кого подыграть? Гм… пожалуй, Маринку, Маринке — Черного, Черному — меня, мне — Асю, чтобы выйти с ней в кис-кис-мяу за дверь, и сказать, что она не имеет права никогда ни на кого меня променять. И чтобы она поклялась! Нет. Ася предпочтет Длинного… И никакой справедливости не получится. Может, Асе вместо Длинного Жабу дать?
— Уснула? У тебя с Жабой «разговор наедине»!
Подумаешь, с «Жабой». Вот сейчас выйду с ним за дверь и начну ему рассказывать про карлика, который с помощью лекарства превратился в красавца. Пусть не думает, что он хуже всех.
— Тебя как зовут?
— Сама знаешь — Жаба.
— Нет, а по-настоящему?
— Что ты ко мне пристала?! Ты знаешь, кто ты? Ты — вреднюга! Всем все портишь!
— Я не порчу, я наоборот хочу, чтобы всем было хорошо!.
— Ну и дура! Ясно?
Ясно. Ну, ничего, скоро лагерь кончится. Бабушка меня домой заберет. И я начну жизнь с новой чистой страницы. Без клякс, без помарок: волосная — с нажимом, волосная — с нажимом…!
— Бабушка, ты без меня на дачу ездила?
— Не ездила и не поеду. Ноги только ломать на вашей даче. У меня и так вся душа об твоей матери изболелась. Где это видано: кандидат наук — и кирпичи таскает! Срам! Людей бы постеснялась!
Как странно наша квартира выглядит после лагеря. Комната кажется совсем чужой.
— Так без воздуха все лето в городе и жила?
— На кой мне ваш воздух? Воздухом сыт не будешь. Это отец твой на воздухе помешался. Семь лет из-за чертовой дачи семью в бескультурьи держит и все твердит: воздух, воздух! Я в тридцать четвертом одна строилась, без мужика, и такой домино отгрохала — залюбуешься: пятистенок, крыша железом крыта…
— Ты уже сто раз рассказывала. А где умерший дедушка был?
— Его в Москву на двухгодичные курсы для инженеров-практиков отправили. В Калинин он уже вернулся начальником треста.
— А где теперь этот твой дом? Немцы разбомбили?
— Причем тут немцы. Они Калинин без боя взяли. Мне после войны по блату план застройки города показали, смотрю, а дом мой — в черте сноса. Я его быстренько и продала.
— Не хорошо так — людей, получается, обманула.
— Это меня обманули. Деньги все мои в девальвацию попали, и я с пшиком осталась.
— Что такое «девальвация»?
— Это когда все шиворот-навыворот делают: пол стелют, когда крыши и в помине нет.
— Не хочешь говорить — и не надо. Ба-а, а почему рулоны обоев в шкафу лежат?
— Вечно, куда тебя не спрашивают, нос суешь.
— Ничего не сую. Мне же нужно чемодан после лагеря разобрать. Ты что собираешься нашу комнату ремонтировать?
— И то сказать — стыдоба, как вы живете: Курилка все обои прокоптил, а твоему отцу и горюшка мало. Все люди давным-давно печки поснимали, а вы всё как турки какие!
— Камин ломать будешь?!
— Да какой это камин?! Обыкновенная печка-голландка. Да кабы печка путевая была, а то мешок дров сожрет, а тепла никакого. Нет уж, раз теперь провели центральное отопление, то и жить надо по-культурному!
— Нельзя без папы ломать, он не разрешит.
— Как же, дожидаться евоных денег будем! У меня, чай, свои есть. И потом, он тут не командир, не евоная комната. Въехал на площадь жены — и помалкивай.
— Бабушка! Как так можно говорить!
— Тебя не спросилась, как мне говорить и что мне делать! Между прочим, я уже и мастеров наняла. Обои-то видела? Совремённые. Теперь цветочками не в моде, теперь все лапками да кружочками покупают. Я вкус-то, чай, понимаю.
— Это называется абстрактный рисунок.
— Наплевать, как называется, важно, чтоб культурно было.
— И на кухне тоже будут ремонтировать?
— И на кухне тоже. Уже договорились платить с человека: с Ксении — за двоих, с вас и Елены Яковлевны — за троих.
— С Елены Яковлевны за одну. У нее же Ленка в Германии.
— Ка-ак же, «в Германии»!… Очень она там нужна своим германским родителям.
— А кто третий? Собака?
— Ка-ак же «собака»! Эта дура старая тоже привезла себе мужика из деревни. Теперь друг перед дружкой выхваляются с Ксенией.
Совсем бабы с ума посходили, на кой черт им эти мужики сдались! Корми их да грязь за ними выволакивай! Терпеть не могу мужиков! Я б и в молодости ни за что второй раз замуж не вышла, если б не дрова пилить-колоть да воду таскать. А в такой-то квартире: вода, отопление, газ да еще мужика терпеть! Да пропади они все пропадом!
— Он тоже молодой, как у Ксении?
— А то нет! Он ей, поди, во внуки годится. И как только не противно — деревенский мужик потеет рядом, фу! Идем лучше обедать, я, тебя ждамши, таких коклет нажарила, что твои поросята.
О! Елена Яковлевна с новым мужем на кухне. Неловко как-то при них обедать после того, что бабушка про них наговорила.
— Здравствуйте.
— Здрасте…Я вот Юрашеньке говорю: чего мне на пенсию-то идтить: руки-ноги работають, я у прилавка весь день хоп что отстою. Получше иной молодой…
Ничего себе «молодая»! Совсем старая. Даже смотреть неудобно на ее сморщенное лицо рядом с гладким красным лицом чужого мужчины.
— Сейчас в торговле все труднее работать. Чуть что — обязательно подкопаются. Вот у нас одна — три года условно получила. И хоп что! Оттрубит свои три года на заводе и обратно в торговлю вернется.
А муж у Елены Яковлевны не такой огромный, как у Ксении. Он в нашу кухню лучше вписывается. Хотя по стрижке сразу видно, что из деревни.
— Конечно, чего тебе, это самое, — на пенсию. И для себя работаешь, и государству, это самое, польза.
Надо же! Этот муж, оказывается, умеет разговаривать!
— Я, это самое, если, как следует, возьмусь, то держись! Мне не надо, как другие, я, это самое, с ними и сам не пойду. Зато уж если чего — сделаю как штык!
Очень даже разговорчивый. Хотя и не понятно, о чем говорит.
— Да вы у нас, Юрий Трофимыч, совсем молодцом — не пьете, не курите. Такого мужа по нашим временам поискать.
О! Теперь и Ксения выползла. Почти все в сборе. Только с чего это она к чужому мужу подлизывается?
— Что правда — то правда, хозяйственный мужчина: крант починил, туалет справил. Сразу видать — хозяин.
— Иной мужчина всю жизнь в городе живет, артистом себя считает, а в квартире — что он есть, что его нет. Во-от лишь бы книжки свои читать!
Здра— авствуйте! И бабушка туда же -только что ругала Елену Яковлевну за мужа, а теперь получается, что деревенский мужик — лучше моего папы! Неужели она не видит, что все просто притворяются, что чай пьют? А на самом деле только и ждут, чтобы вскочить, зарычать по-звериному и кинуться друг на друга! Новоиспеченные мужья выхватят из-под себя табуретки и по столам — трах! По холодильнику — бум! По плите — треск! И все будет вдрызг уничтожено.
— Мой Юрашенька не просто так, он собирается в техникум поступать. На вечерний. Выучится, специальность будет. Для мужчины специальность — первое дело.
— А чего? Зря, это самое, без дела болтаться.
Какой «Юрашеньке» техникум? Ему и ремесленное училище-то не осилить. Неужели Елена Яковлевна не понимает этого? У нее же зять летчик и дочка в Германии?
— Елена Яковлевна, а где Лена?
— На музыке. Сейчас придет.
Ну ладно, Ксения и Елена Яковлевна — уже старые, им нечего бояться, а как же Ленка? Она же только что из Германии приехала, как же она тут жить будет?
— Покушала, детка? Еще коклетку хочешь? Нет? Ну, иди в комнату, не хорошо девочке взрослые разговоры слушать.
Каким сладеньким голоском бабушка при чужом мужчине запела. С такой бабушкой чай хоть без торта пей.
