— Ты что, мартышка, спишь? Опять пропустила опечатку в слове «периферическую».
— Почему сплю, я проверяю. Боюсь только, что в номерах фотографий запуталась. Жаль, если такой труд пропадает напрасно.
— Никакой труд напрасным не бывает. В твоем возрасте эта работа может научить усидчивости, аккуратности.
— Ага, я уже как макака, усидела мозоль во всю пятую точку. Интересно, что зав. кафедрой подумал по поводу того, что Анатолия Петровича не было на новоселье?
— В вопросах семьи шеф страшно щепетилен. К сожалению, Анатолий Петрович в этой ситуации повел себя не лучшим образом: пришел на кафедру и стал бестактно морочить шефу голову семейными проблемами. Это могло катастрофически отразиться на моей карьере, но, к счастью, шеф проявил благородство и хода этому делу не дал.
Значит, мама больше не вернется к Анатолию Петровичу ни после окончания диссертации, ни после защиты — ни после чего? Спасибо шефу — но воду после его ног я все равно пить не буду.
— Что, зайка, добьем вторую главу или будем ложиться спать? Все-таки полпервого.
— Заманчивое предложение: в ВАННУ — и спать! Но надо добить вторую главу.
— Упорная ты у меня.
«Упорная»? Нет, конечно. Просто во мне осталось детское суеверие: кажется, что пока мы с мамой вот так рядышком сидим над диссертацией, ничего плохого случиться не может.
— Устала, прямо не знаю, как до отпуска дожить. Ну, ничего, зато сразу после защиты беру путевку в Сочи. Там буду жить исключительно растительной жизнью: загорать, купаться, читать английские детективы.
— Ты даже к вступительным экзаменам не вернешься?
— Ты же у меня совсем взрослая. Мне не восемнадцать, как тебе, а шестнадцать было, когда я приехала поступать в институт. И ничего — на все пятерки сдала.
— Ну, тогда все по-другому было. Тогда не было такого дикого конкурса.
— Кстати, ты еще насчет своего филфака не передумала? Подумай хорошенько. С поступлением в медицинский я бы еще могла как-то помочь, но Университет… у меня нет ни одной зацепки.
— Я всегда хотела в Университет.
— Университет, конечно, звучит красиво, но, к сожалению, в наше время филология — это не профессия. Литературой и искусством могут себе позволить заниматься только те, кто надеется всю жизнь прожить за широкой спиной мужа.
— Но можно ведь работать в школе.
— Школа — это тяжелый неблагодарный труд. Я бы тебе посоветовала пойти по моим стопам. Современная женщина должна твердо стоять ногах, никогда ни от кого не зависеть.
— Медици-инский… хороший институт, но как только представляю себе, что навсегда останусь без литературы, языков…
— Как знаешь. Ты всегда была упрямой. Только не говори потом, когда останешься без работы, что я тебя не предупреждала.
«Без работы», что у нас капитализм какой, чтобы в нищете умирать. Мне бы только поступить, а там, когда я по-настоящему буду знать литературу, я буду всем-всем нужна.
— Все, зайка, пора кончать.
— Сейчас, сейчас, вот только десять номерочков осталось.
— Смотри, не напутай. Кстати, а где твой Николай? Что-то на новой квартире его совсем не видно.
— Наверно, для него Дачное оказалось слишком далеко. Да и не до того мне теперь…
— Что значит далеко? Мои школьные поклонники из Калинина ко мне приезжали.
— Ну, или Анюта решила, что я для ее Колюни — неподходящая жена.
— Вот видишь, какой сегодня мужчина несамостоятельный пошел, а ты еще хочешь в Университет поступать.
Грустно, что мамы не будет во время экзаменов. Я не столько выпускных, сколько вступительных боюсь. Говорят, на филфак без двухлетнего стажа даже со всеми пятерками — и то только кандидатами принимают. А как со страху не ляпнуть ошибку в сочинении?
Трусиха я и рохля! Никакой решительности! Вот уже месяц не могу попросить купить мне белое платье на выпускной вечер. Дотяну до последнего, мама уедет, и я останусь Золушкой без бала. Ладно, дальше некуда тянуть. Завтра заеду в универмаг, посмотрю, что там есть подешевле, и тогда скажу маме. А пока нужно побыстрей сворачивать диссертацию, а то времени на подготовку к экзаменам совсем не остается.
— Спишь, зайка?
— Глаза слипаются, а так ничего.
— Ну-ну, давай бумаги собирать, мы сегодня и так много успели. Помощница ты моя, просто не представляю, что б я без тебя делала!
Смешно — стоило маме меня похвалить, как я чуть не расплакалась. Нервы как у уездной барышни. А мне сейчас нужны нервы, как морские канаты. Ой, засыпаю прямо в ванной. Что, госпожа новая квартира, принесешь мне, как маме, удачу? Или у тебя уже вышел лимит на волшебства? Ну-ка погадаю на каплях на стене: поступлю — нет, поступлю — нет… Ой, последняя капля скатилась — не понятно, это да или нет?
— Нин, ты долго еще?
— Подожди, видишь, волосы после бани, как солома торчат.
— Конечно, если каждую волосинку в отдельности укладывать, то мы как раз к разведению мостов поспеем.
— А тебе не терпится блистать на выпускном балу? Представляю себе этот бал: затолкают в актовый зал шесть одиннадцатых классов, пластинки — старье, парни по углам толкутся, девицы друг перед другом изображают, бог знает что…
— То-то ты второй час для парней по углам прическу накручиваешь.
— А куда спешить? На торжественную часть? Слушать, как директор речугу толкает про то, что на нас осуществлена реформа образования, и мы теперь должны твердо нести знамя, а то будет мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
— Вот именно: чтоб ты успела ему покивать из зала своей «бабеттой», мол, есть — догнать и перегнать! Выполнить и перевыполнить!
— Поэтому я и начесываюсь: пусть он хоть на мою «бабетту», да на Лашины телеса в гипюровом платье полюбуется. А то у этого солдафона никакой радости жизни нет.
— Понятно. Сплошное человеколюбие. А я о цветах беспокоюсь: жарко, завянут. Я их для Николая Михайловича и Людмилы Николаевны купила, а вдруг они из-за директора, не придут…
— Не боись, мне в шерстяном платье еще жарче, но я же не вяну. А знаешь, какое у Алки платье? Атласное на нижней юбке.
— Нехорошо из-за одного вечера столько денег выбрасывать. К тому же у нее отец пьет.
— Пьет, зато нахалтурить сколько может. Не то, что мои инженеры: специально шерстяное платье купили, чтоб потом в синий цвет перекрасить и в институт носить.
— Не мажь так густо ресницы, потекут на жаре. Ты все-таки на вечерний решила?
— На дневной. Жалко, конечно, маму, у нее на шее мой братец балбес сидит, и меня пять лет тащить, но она сама предложила: «Мы с отцом вечерний кончали, знаем, что это за образование. Пусть хоть у тебя будут счастливые студенческие годы».
— А вдруг не поступишь?
— В Бонч-то? Во— первых, ты меня летом очень по математике поднатаскала, во-вторых, не поступлю — пойду в мамино КБ работать. Через два года со стажем уж всяко пройду.
— Но ты говорила, у тебя к технике нет никакой склонности.
— Ну и что, у меня, вообще ни к чему нет склонности, что ж мне из-за этого без института оставаться?
— Все четко расписано. И выглядишь ты великолепно. А я до сих пор очухаться от экзаменов не могу. Перед глазами так и мелькают страницы учебников. Во сне все еще бегу, бегу, зубрю… Не остановиться.
— Я уже про школьные экзамены и думать забыла.
— А меня они просто раздавили морально и физически.
— Да брось ты переживать, подумаешь, выплакала четверку по химии.
— Ничего я не выплакала! Я учила этот билет!
— Ну, учила и хорошо, успокойся ты.
— Сама не понимаю, что со мной произошло: надо отвечать, а у меня в горле перехватило, и слезы сами по себе текут.
— Подумаешь, переутомилась и все. Недельку отдохнешь и прекрасно сдашь вступительные. Кому, как не тебе, в университете учиться.
— Нет, у меня предчувствие, что провалю.
— Ну и наплевать, пойдешь на Красную зарю. Два года поработаешь и как миленькая поступишь.
— У меня и так ощущение, что я за этот лишний год состарилась, а еще через два года в университетскую аудиторию войдет старушенция, из которой сыпется песок.
