— Куда же я этот чертов ключ задевала?! Придется звонить.
— А-а, пришли, гулены.
— Ой, Анна Григорьевна здравствуйте! Откуда у вас ключ?! А бабушка где?
— Действительно, мам, ты чего?
— А чего «чего», нельзя, чтой ль, к невестушке приехать? На Новый год, сам знаешь, давление в затылке поднялось, так хоть сейчас посмотрю, как она тут обустроилась.
— А почему бабушки нет?
— Уехала твоя бабка болеть, и меня прислала за тобой доглядывать. Да что вы как в гостях, проходите, раздевайтесь. В кино были?
— Нет, по городу гуляли.
— Намерзлись, небось? Чего вам дома не сидится? Таскаетесь по улицам, будто свово угла нет.
— Ма, ну чего ты пристала?
— Ну-ну, ваше дело, молодое… Чой-то ты, невестушка, в штанах? Сними штаны-то, мужики не любят, когда баба — и в штанах.
— Сейчас переоденусь.
— Во-во, давай, а то люди подумают, у тебя и платья нет. Нет — так скажи, справлю тебе к Пасхе — хошь шерстяное, хошь креп-жоржетовое. Я в молодости и сама принарядиться любила. Бывало, на танцы приду — так каженный раз из-за меня парни подерутся.
— Что вы, у меня полно платьев!
— Ну-ну, дело молодое. Я вот тебе подарочек привезла. На-ко, разверни комбинашку, взгляни, в пору ли будет. На глазок ведь купленная, можно и обменять.
— Ой! Что вы, Анна Григорьевна, зачем же…
— Чо, не угодила? Гляди-ка, кружавчики какие, иль не нравится?
— Нет, что вы, очень красиво, только неудобно. Скажите хоть вы, Николай!
— Чо говорить, я в женские дела не встреваю.
— И правильно, сынок. Носи, милка, носи, добром меня помянешь. А теперь, молодежь, давайте чай пить. С холоду-то хорошо горяченького. Ставь, невестушка, чайник, да мечи калачи из печи.
— Сейчас, только… к чаю…
— Знаю, знаю, какая у тебя бабка прижимистая, всего свово привезла: на-ко вот вареньица да ватрушки. Ватрушки, можа, подзачерствели, ну да зубы у вас молодые, схрумкаете.
— Я сейчас…
— Ну, идем вместе, я руки помою. Это, чтой ли, у вас кухня? Ничего, свободная, только не ремонтирована давно. Во, потолки-то закоптели. Ну, ничего, замуж выйдешь — отремонтируем тебе и кухню и комнату, живите на всем готовеньком. Сколько тебе еще учиться-то осталось?
— В школе год.
— До-олго, ну да хорошую невесту можно и подождать. Слушай, а чегой-то ты моему Колюне сказала, что дача не ваша? Ну, зимой еще, когда на лыжах ездили?
— Она не вся наша. Наполовину Антонины Ивановны.
— А бабка твоя говорит, что вся ваша.
— Она не знает, Антонина Ивановна давала деньги…
— Ну-ну, дача-то хорошая, ее с умом достроить, да летом постояльцев пущать, на всю жизнь обеспечены будете. Давай, невестушка, разворачивайся, я тут не знаю, где у тебя чашки, где чего.
— Сейчас. Только скатерть постелю.
— Ну-ну, крутись. Замуж выйдешь, рассиживаться некогда будет. Я, конечно, не зверь, когда надо — помогу, когда надо — поругаю. А без этого нельзя, порядок в доме должон быть, без порядку мужик на сторону пойдет.
— У меня заварка не очень крепкая, вы же любите…
— Ладно, наливай, в следующий раз приду к тебе со своей заваркой. Бабка-то знаешь, отчего слегла?
— Нет. Она утром, вроде, бодрая ходила.
— К матке твоей она все бегает, чегой-то там вынюхивает. Чует мое сердце, опять чой-то с парторганизацией затевает. Опять как с твоим батькой получится. Уж я ей и то говорю: оставьте вы молодых в покое, пусть сами разбираются. Стерпятся, слюбятся — не нашего ума это дело.
— Ой, как некрасиво все это!
— Видать, те ей чего сказали, а она бабка с гонором — распыхтелась: повешусь, говорит, попомнят они меня.
— Теперь нужно ей продукты везти?
— Не езди, не надо, она дня через два сама прибежит. Комнату твою караулить. Взбрендило ей, что твой батька из Москвы вернется и отсудит свои метры.
— Он не вернется. Мама его выписала из комнаты.
— Ну и правильно. Ты уже невеста. Тебе жилплощадь нужна. А он артист — найдет, где пристроиться.
— Он сейчас совсем без прописки остался. Из-за этого неприятности на работе.
— А надо было раньше думать! А то он — фр-р, все бросил и поехал!
— Он благородно поступил.
— Ты об себе думай. И слушайся мово слова: замуж выйдешь, ни матку, ни бабку в дом не приваживай. У них свое жилье есть? Есть. Пусть там и живут. Ежели чего постирать, сготовить — меня позови, я помогу. А их только в гости, по праздничкам. Поняла?
— Да.
— Ну, засиделись мы с Колюней, идтить пора.
— Мам, ты иди, я сейчас догоню.
— Чо, мешаю? Не набалакались еще? Ну, иду, иду, только ты, Колюня, не долго.
— Ты вот чего — ты мать слушай. Она с виду суматошная, а хозяйство, будь здоров, понимает. Ты это… чего у тебя сзади на шкафу?
— На шкафу?
— Ага! Опять обернулась! Это я нарочно обманул.
Чудак, чмокнул в щеку и радуется, будто долг выполнил. Или это он на мне печать поставил, как на собственности? Вряд ли. Не больно-то я ему нужна. Это Анюта нас тащит в замужество, как в рабство.
Какой ядовитый желтый цвета у подаренной рубашки. Никогда не смогу такую носить. Положу-ка я ее в кладовке на полку. Вдруг Ксении она приглянется, и та ее украдет.
— Бабушка, что это за мебель?!
— Чего переться в мокрых ботинках прямо в комнату? В коридоре переобуться не можешь?
— Нет, правда, ба, откуда здесь мамин гарнитур?
— Сама не видишь? Расфордыбачился, что не по-евоному выходит, вызвал грузовик и фьють — мебеля сюда!
— Анатолий Петрович выставил мебель? Ой, что ты натворила!
— Ничего я не творила. Мой гарнитур — они мне еще за него деньги не отдали!
— Причем тут деньги?
— Ишь, он какой гордый! Не заработал еще мебелями швыряться!
— Это не твои деньги, а мамины, она их тебе давала, а ты копила.
— Она и обязана меня кормить. Я ее вырастила.
— Лучше бы ты вообще этих денег не давала. Как вот теперь тут жить будем?
— Как жили, так и будем.
— А мама знает?
— Чего ж не знать, теперь, поди, пол-Ленинграда знает.
— Вот видишь!
— И видеть нечего, я сразу говорила, что ничего у них не выйдет. Ему жена зачем нужна? Чтоб на «Волгах» на юг за ейный счет ездить, да чтоб квартиру егоную ненормальную обслуживать. Да и пить-есть он, что попало, не дурак, ему повкуснее подавай, на тарелочках да на салфеточках. Моя дочь не для этого научный работник!
— Бабушка, ты не понимаешь, в семье не хорошо считать, кто сколько зарабатывает. Семья нужна, чтобы делать жизнь друг друга счастливее.
— Тебя бы с твоими рассуждениями да в мое время, когда люди часами на холоде стояли за хлебом. Тогда не о счастье думали, а держались за мужика, чтоб с голоду не сдохнуть.
— Ну, БАБУШКА! При чем тут твое время?
— А при том. Я вот, грех сказать, даже в войну не голодала, у мово Миши был ответственный паек, а вот у нас в доме уборщица с тремя детьми жила, так она у меня очистки выпрашивала. Хорошо, ей потом какой-никакой мужичонка инвалид подвернулся: где дрова поколет, где смастерит чего, так и перебились. Всех детей сохранила. А без мужика чтоб делала?
— Бабушка, кто ж сегодня мерит жизнь прошлым? Сегодня все смотрят в будущее.
— Вот и видно, что ты в мечтах живешь! А жить надо по-сегодняшнему: по одежке протягивай ножки. Денег нет, так нечего по курортам разъезжать!
— Они не на курорт поедут, а путешествовать. Это любому творческому человеку для работы нужно.
— Знаем мы, какая у артистов да художников работа. Иди, ешь, я суп перловкой заправила.
— Ба, так как же все-таки с мебелью быть?
— Я знаю не больше твоёва. Вот мать явится, ты у нее и спроси.
— Ой! Мама приедет! Что ж ты сразу не сказала? Давай приготовим что-нибудь вкусненькое. И мебель с прохода распихаем, чтоб не напоминала о неприятном.
— Я эти гробы таскать не нанималась. У меня поясницу и без того разламывает. Домой поеду.
— Ну и поезжай.
— Ау, внученька! Ходишь к вам, ходишь из последних сил! Здоровье свое гробишь — и никакого от вас спасиба не дождешься! Только и слышишь: «Мама помолчи! Мама, не вмешивайся!». Раз так — разбирайтесь со всем этим сами!
