Каэрэ сделал шаг к Сашиа, прижавшейся к деревянной стене конюшни, и неожиданно услышал голос за спиной:

- Драться можешь хорошо. Позабавил. Ли-Игэа тебя и впрямь, вылечил.

Старший жрец Уурта, до этого спокойно наблюдавший за потасовкой, в сопровождении двух младший жрецов-тииков со смоляными факелами в руках, приблизился к ним.

- Ну, что же, Сашиа - быть тебе женой конюха, а не мукомола, - усмехнулся он, - раз не захотела служить Темноогненному. А ты не бойся, раб-конюх! Смелее! Все эти россказни о том, что того, кто обесчестит деву Шу-эна, покарает Табунщик - суеверие.

Никто не проронил ни слова - ни Сашиа, бледная от гнева и страха, ни Каэрэ, вытиравший пот со лба, ни Циэ, мерно жующий свою смолу.

- Кланяйтесь господину, дурни! - крикнул один из тииков и почти ткнул факелом в лицо Циэ. Тот невольно отпрянул. Уэлэ захохотал.

Его смех еще долго раздавался в вечернем сумраке двора, пока он шел к особняку, освещенному снаружи смоляными факелами.

Циэ ушел к лошадям.

Каэрэ хотел развязать веревку, стягивающую руки девушки, но, едва он коснулся ее, тотчас же вскрикнул от боли и неожиданности.

- Зачем кусаться? - с улыбкой спросил он

Сашиа открыла глаза - она зажмурилась, ожидая удара - и удивлением посмотрела на него.

- Каэрэ? Ты... вернулся?

- Да,- просто сказал он и стал зубами развязывать тугие узлы.

Сашиа села у огня, растирая следы от веревок, врезавшиеся в запястья. Каэрэ заметил, что она заметно исхудала и побледнела со времени их первой встречи.

- Что требовал у тебя Уэлэ?

- Хотел, чтобы я приняла посвящение Уурту Темноогненному. Я отказалась. Он сказал, что отдаст меня рабам с мельницы. Я сказала, что я - дева Всесветлого, и он не сможет этого сделать. Он засмеялся и сказал, что сможет.

Она устало посмотрела на Каэрэ, протянув ладони к огню.

- Ты хочешь есть? - спросил он, и, не дожидаясь ответа, протянул ей лепешку и кувшин с водой. Она жадно принялась за еду.

Каэрэ сидел, скрестив ноги, молча наблюдая за ней сквозь пламя костра.

- Этот... Уэлэ вдобавок морил тебя голодом?- сочувственно спросил он наконец.

- Запер в подвале на два дня. Чтобы я добровольно отказалась от покрывала девы Шу-эна Всесветлого... Там холодно, сыро... крысы бегают... - она с омерзением передернула плечами, и ее черное, уже не синее покрывало, слетело с ее головы, - А потом он просто отобрал мое синее покрывало девы Шу-эна и вывел меня к рабам с мельницы. Вот сейчас... И снова - ты здесь...

Она спрятала лицо в ладони и долго так сидела - не плакала, плечи ее не вздрагивали - просто сидела и молчала напротив Каэрэ. Тот попытался продолжить разговор:

- Это все из-за того, что ты не хочешь поклоняться Уурту вашему... то есть... их?

- Да, из-за этого.

Она подняла на него чуть раскосые зеленоватые глаза.

- Зачем ты вытащил меня из пруда, Каэрэ? Если бы этого не случилось, мы оба были бы теперь свободны.

- Ты из-за этого прыгала в пруд? Чтобы не поклониться Темноогненному?

- Да, - кратко ответила она, и они замолчали на некоторое время.

- Возьми еще лепешку, - предложил он, желая продолжить разговор.

- Я не хочу больше.

- Тогда ложись спать, ты устала. В конюшне тепло и нет крыс.

Сашиа вспыхнула:

- Если Уэлэ забрал мое синее покрывало, это не значит...

- Нет, не значит, - улыбнулся Каэрэ. Будь спокойна. Ты честно служишь своему богу, я - своему. Пока ты со мной, никто не посмеет тебя тронуть.

Луна, память и Великий Уснувший.

-- Почему Шу-эн Всесветлый забрал отца, учитель Миоци?

-- Значит, уже пора, чтобы ты повзрослел, Огаэ.

-- И я больше его никогда-никогда не увижу?

-- Ты будешь жить за него. Он был бы рад этому.

-- А он... уже никогда-никогда не узнает обо мне ничего? За горизонтом все обо всем забывают? Он и меня забыл тоже?

Огаэ всхлипнул. Миоци положил свою тяжелую ладонь на его плечо. Так они прошли десяток шагов.

-- Сдержи слезы, Огаэ, - наконец промолвил жрец Всесветлого. - Люди видят, как ученик белогорца плачет.

Но Огаэ уже и без этих слов смолк - он знал, что его учитель очень строго относится к слезам.

...Тэлиай кормила их вкусным ужином, но Огаэ не смог даже допить свою чашку ароматной похлебки. Он сидел у ног ли-шо-Миоци, съёжившись - его до сих пор знобило, хотя в гостиной было натоплено. После захода солнца быстро холодало.

-- Если ты поел, то поставь чашку на стол, - негромко сказал Миоци.

Огаэ чуть замедлил выполнить приказание учителя - горячая глина грела пальцы.

-- Помолись и иди спать, - продолжил Миоци. - Иди спать к себе, а не на женскую половину.- Он строго посмотрел на растерянную, и тоже заплаканную, Тэлиай.

Огаэ послушно склонил голову для благословения, и Миоци коснулся его жестких темно-русых волос.

-- Всесветлый да просветит твой сон.

...Из своей комнаты мальчик слышал, как Тэлиай убирает со стола и как Миоци поднимается вверх по деревянной лестнице, чтобы читать свитки и совершать ночную молитву. Он уткнулся в набитую свежим сеном подушку и рыдал, пока не уснул.

Проснулся он среди глубокой ночи, когда мертвенная полоса света легла на половицы. Огаэ натянул тонкое шерстяное одеяло на голову, чтобы не видеть лунного света. Ему все еще было зябко, и он надел опять снятую было рубаху. Что-то, выпав из ее кармана, ударилось об пол. Огаэ нырнул в разрезанную луной тьму и поднял мягкую медовую лепешку, ту, что отдал ему ло-Иэ. "Помни о Повернувшем вспять Ладью!" - с этими словами надо было вкушать эту лепешку, так сказал ло-Иэ, а больше не успел - учитель Миоци забрал Огаэ с собой.

Мальчику показалось, что лепешка еще теплая. Стучащими от дрожи зубами он надкусил ее - ко вкусу меда примешался соленый привкус слез - и вдруг подумал: "Надо спросить у мкэ Иэ - может быть, учитель Миоци еще не все знает о том, что бывает за горизонтом?". От этой крамольной мысли Огаэ чуть не поперхнулся куском лепешки. Словно ночной ворон Уурта подслушал его мысли - вниз по лестнице зазвучали шаги Миоци. Сердце у мальчика ушло в пятки. Он мигом свернулся калачиком под одеялом и затаил дыхание.

Проходя через полосу лунного света, Миоци остановился у постели Огаэ. Мальчику показалось, что удары его сердца отражаются от всех четырех стен. Но Миоци ничего не услышал. Он постоял, посмотрел на ученика, и, благословляя, погладил его по голове. Это было слишком для Огаэ. Он громко всхлипнул и замер от ужаса.

-- Ты до сих пор не спишь, Огаэ?

Неожиданно Миоци опустился рядом с его постелью.

-- Простите, учитель Миоци, - прошептал Огаэ.- Я...отец...- он в отчаянии закрыл лицо руками и зарыдал. - Простите... Не выгоняйте меня - я больше не буду плакать ...- с этими словами он разрыдался еще сильнее.

Миоци обнял его за плечи. Огаэ вздрогнул всем телом, не понимая, что случилось.

-- Что ты, Огаэ! Куда я тебя выгоню! Не плачь... Да ты весь горишь! Ты болен?

-- Нет, мкэ ли-шо Миоци...

-- Болен, конечно...

Миоци принес из дальней комнаты теплое зимнее одеяло и завернул в него Огаэ. Луна тем временем перекрыла весь оконный проем, и вся комната наполнилась неживой желтизной. Огаэ больше не плакал, он словно впал в забытье и только что-то бормотал, вцепившись в одеяло. Взволнованный Миоци бегом кинулся к Тэлиай.

Пожилая рабыня не спала.

-- Эта луна не дает покоя и вам, мкэ? - спросила она, оборачиваясь.

-- Тэлиай, Огаэ заболел. Я не знаю, что делать. Что ты делала, когда у тебя болели дети? Не помнишь?

Тэлиай как-то странно посмотрела на него и мигом накинула платок поверх ночной рубахи.

...Вскоре она уже авторитетно говорила ли-шо-шутиику:

-- У него жар, мкэ ли-шо... Шутка ли: такие переживания! Бедное дитя! Надо развести воду с уксусом да обтереть его. Я мигом сделаю. Не беспокойтесь - ему сразу полегчает.