- Община дев Шу-эна близ Ли-Тиоэй разорена.
- А Ийа-малышка? - в волнении воскликнул старик.
-О ней мне ничего не известно. Но я найду ее, во что бы то ни стало.
- Сколько ей лет? - вдруг спросил старик встревожено.
- Семнадцатый.
- Тебе будет очень сложно ее найти, - покачал головой Иэ. - Когда девушкам в этих общинах исполняется шестнадцать лет, им меняют имя.
- Я знаю про это, - кивнул Аирэи Миоци.
- Ты знаешь ее новое имя? - просиял старик.
- Нет, увы, учитель Иэ. Но у нее есть серьги нашего рода. По ним я всегда смогу узнать ее, даже если она не узнает меня.
- Да... Серебрянные серьги... Они ведь от матери ей достались, от Ийи-старшей? - спросил Иэ.
- Да, от нашей матери, Ийи Ллоиэ.
Старик кивнул, и они молча пошли вниз по склону горы.
Над кромкой гор сияло утреннее солнце.
Лук Всесветлого.
- Твой отец будет очень сердит на тебя, дитя.
- Он не скоро узнает, матушка Лаоэй. Он в лагере со своими воинами.
Высокая девушка-подросток тряхнула рыжей копной волос и тронула тетиву старого лука, который она держала на коленях.
- Зачем тебе боевой лук, матушка Лаоэй? - спросила она. - На дев Шу-эна и так никто не осмелится напасть.
Девушка звонко засмеялась, и седовласая женщина в синем покрывале, которую та называла "матушка Лаоэй", улыбнулась ей.
- А вдруг, Раогай? Никогда нельзя быть уверенной в своей безопасности. Дай-ка мне эту опасную игрушку.
Она протянула руку - забрать лук у Раогай. Поднявшись с циновки, Лаоэй босиком прошла до дальнего угла хижины, и, привстав на цыпочки, повесила лук на стену.
- Ты что же, матушка Лаоэй, умеешь стрелять из него?
Раогай подошла к ней и встала за ее спиной, вдыхая легкий запах ее белых волос и чистой, свежей рубахи. Живя одиноко, старица - дева Шу-эна - была удивительно опрятна и свою хижину в низовьях водопада содержала в уютной чистоте.
Здесь в образцовом порядке была расставлена немудреная посуда, печь всегда сияла белизной, а сундук со старым замком был покрыт затейливо вышитыми накидками. Солнечные зайчики прыгали по прозрачной воде в умывальнике, а в корзине для свитков лежал всего один, аккуратно застегнутый серебряной пряжкой, зачитанный свиток - самая, пожалуй, дорогая вещь в этой прибрежной хижине, если не считать лука.
- Это не боевой, а священный лук, - не сразу ответила Лаоэй и смолкла. Некоторое время было тихо.
- Так что ты сделала с конем, что пришел к тебе? - неожиданно спросила Раогай, возвращаясь к недавней истории.
Лаоэй повернулась к ней - в её веселых голубых глазах тоже плясали блики солнца.
- Отдала одному страннику. Он прятался у меня от ууртовцев - как и конь. Конь-то, я думаю, сбежал из жертвенного стада. Буланый, со звездой во лбу. Их же на солнцеворот сотнями режут при храмах Уурта... совсем ум потеряли, а народ молчит. Отродясь такого не было на этой земле. Все перенимаем из Фроуэро. Дожили.
- Красивый, наверное, конь, - мечтательно проговорила Раогай. - Буланый, со звездой во лбу... Как жаль, что я его не увидела... Я бы хотела оседлать его. И умчаться - в степь... до Нагорья Цветов.
- Да, конь дивный, благородный. Таким Жеребенка Великой Степи чеканили древние мастера, - проговорила старушка и осеклась.
Раогай, казалось, не услышала непонятных слов о Жеребенке Великой Степи. Она задумчиво накручивала на палец прядь огненных волос.
- Что это был за странник? - вновь спросила она.
- Не знаю... по-нашему едва говорил.
- Так, может, он - лазутчик? Из Фроуэро? - нахмурилась Раогай.
- Нет, дочь Зарэо, нет! - засмеялась старушка. - Я знаю фроуэрцев... и светловолосых, и темноголовых, из народа болот... И язык белогорцев знаю - но этот странник на нем ни слова не разумеет. И еще у него - знак карисутэ на груди - носит, не боясь. Я хотела ему обьяснить - спрячь, мол, не те сейчас времена, но он, верно, совсем нездешний - как вчера родился, ничего не понимает. Сам не знает, как сюда попал. Говорит - из-за моря. Чудно - оттуда никто уж сотни лет не приплывал... туман. Замечательный он всадник, должна я тебе сказать! Конь - точно по нему, и полюбил его, почувствовал. Кони, знаешь, понимают, кто их любит... да и всякое живое существо понимает. Молюсь, всегда его вспоминаю. Один он в нашем краю, да сохранит его Небо, да коснется его весна... Плохо быть одиноким... Я напекла ему лепешек в дорогу.
- Ты знаешь, Лаоэй, а ведь я пришла к тебе навсегда, - вдруг сказала девушка, словно осмелившись, наконец, произнести эти слова.
- Да что ты, дитя?
Лаоэй схватила ее за руки, усадила на хитро сплетенные циновки.
- Что стряслось с тобой? Зачем тебе понадобилось скрываться? Подожди, отец вернется - он не даст тебя в обиду...
- Нет, нет, матушка - ты не поняла. Я хочу стать девой Шу-эна, как ты!
- Ах, слава Небу - ничего плохого с тобой не стряслось,- успокоено выдохнула старушка.-A я уж подумала... сейчас эти жрецы Уурта совсем бесстыжими стали.
- Так ты мне разрешишь жить с тобой? - упрямо повторила рыжая девушка.
- Конечно, дитя - поживи, поживи...
Лаоэй улыбалась, и на ее седых волосах, выбивающихся из-под синего покрывала, отражалось заходящее солнце.
-Я буду делать всё, что ты скажешь!- с жаром воскликнула Раогай.- Всё, что скажешь, матушка Лаоэй!
- Все? - в глазах Лаоэй заиграли искорки.
- Да - я так решила.
- Ну, раз решила... Обычай требует, чтобы ты рассказала, почему ты хочешь стать девой Шу-эна.
- Я не хочу выходить замуж и хочу провести в девстве всю жизнь, чтобы быть мудрой, как ты! - выпалила Раогай.
- Чтобы быть мудрой... Так я уже и стара, да еще не мудра. И умру одинокой. У тебя тоже так может случиться.
- Не отговаривай меня матушка! Я наперед знаю, что ты скажешь!
- Раз ты знаешь наперед, зачем пришла ко мне учиться? - неожиданно строго сказала Лаоэй. Девушка растерянно посмотрела на старицу, потом - по сторонам, потом - заплакала.
Лаоэй обняла её, прижала к груди, и, утешая, как утешают бабушки подросших внучек, говорила:
- Что же ты, дитя... что же с тобой стряслось? Зачем ты примчалась ко мне без спроса - отец будет сердит и больше не отпустит тебя ко мне.
- Он хочет, чтобы я вышла замуж! - разрыдалась Раогай.
- За кого?
- За нового жреца из Белых гор! Он приедет в столицу на днях. Я его терпеть не могу!
- Он старый?
- Не знаю. Я его не видела. И видеть не хочу.
Лаоэй рассмеялась.
- Когда же свадьба?
- Не знаю, - сквозь рыдания ответила Раогай.- Отец еще не говорил с ним.
- Да как зовут этого нового жреца? Я о нем, может, слышала, белогорцы иной раз сюда заглядывают. Или он ууртовец?
- Нет, шу-энец... и имя у него такое странное - означает по-белогорски "Смотрящий со скалы".
- Миоци? - быстро произнесла Лаоэй.
"Бабушка Лаоэй так хорошо знает белогорский!" - подумала с завистью дочь воеводы. А она-то совсем забросила изучать даже фроуэрский. Наверное, добрый и терпеливый Игэа не обиделся на нее - надо будет снова брать у него уроки... хотя нет, не получится - она же убежала из дома!
- Белогорец, говоришь? - задумчиво проговорила Лаоэй. - Может быть, он вовсе и не собирается жениться. Так что еще рано бежать из дома. В девы Шу-эна Всесветлого по такому поводу не уходят.
- А как же? Я думала, что те, кто не хочет выходить замуж, уходит в девы Шу-эна. Или по обету родителей.
- Видишь ли, Раогай - конечно, и то, и это случается, но, как бы тебе объяснить получше - это не всё. По-разному можно надеть покрывало девы Всесветлого. И можно остаться ни с чем. Без детей и без радости. А можно - в одиночестве научиться стоять перед Богом...
- Перед Шу-эном Всесветлым?
- Кто-то пытается стать перед ним, кто-то понимает, что это невозможно, и поступает иначе. Есть и те, кто молится Сотворившему мир.
