- Жеребенок! Жеребенок Великой Степи! - ответил дядя Николас.
Сашиа.
Он проснулся с улыбкой посреди ночи - сам не зная, чему улыбается. Его буланый конь со звездой во лбу пасся рядом. По воде пруда бежала лунная дорога.
Он сел, опершись спиной на ствол дерева, и стал смотреть на игру лунного света на водной глади, как вдруг лунная дорога исчезла и на мостках впереди появилась стройная девичья фигура.
"Кто-то из имения пришел полоскать в полночь белье?" - с удивлением подумал он.
Вдруг тень исчезла, раздался тихий всплеск, а по лунной дороге побежали ширящиеся безмолвные круги.
И он, поняв, что произошло, скинул с себя одежду и прыгнул в теплую летнюю воду. Она показалась ему вязкой, словно масло.
... Он легко вытащил девушку на берег - она была в сознании, хоть и наглоталась мутной воды.
- Что же ты такая неловкая? Надо быть осторожнее! - с укором сказал он ей. Девушка странно смотрела на своего спасителя и молчала - по ее лицу текли то ли слезы, то ли струи воды. Ему показалось - она была опечалена и удивлена одновременно. "Какая она... особенная..." - подумал он и спросил, стараясь не испугать ее:
- Как тебя зовут?
- Сашиа, - негромко ответила она. - Откуда ты? Ты - сын Запада?
- Нет, я никакой не сын Запада. Меня зовут... - он запнулся, потом вспомнил, как называла его старушка, давшая ему коня, - меня зовут Каэрэ.
- Каэрэ, спасайся, беги! - вдруг воскликнула девушка, резко, изо всех сил, отталкивая его. - Беги скорее!
"Местная дурочка?" - подумал он с жалостью. - "Стирала ночью белье и упала в пруд".
- Беги, беги! - повторяла она, таща его за руку к тому месту, где пасся буланый конь.
- Хорошо, хорошо, Сашиа, - ласково отвечал он. - Ты бы лучше шла домой... поздно уже...
Вдруг в ночной тиши раздался топот ног, и свет десятка факелов озарил пруд.
- Беги! - в отчаянии закричала Сашиа, но было уже поздно.
Оскорбивший Темноогненного
- Что случилось? Как ты смеешь будить меня среди ночи?
Управляющий имения храма Уурта пнул незадачливого надсмотрщика за рабами ногой в живот, и тот со стонами и оханьем на время скрылся в темноте.
- Мкэ Уэлэ, не гневайтесь! Дурная весть!
- Что за дурная весть ночью? Бродячие эзэты опять будят своего Великого Уснувшего рядом с имением? Я их предупреждал, что ли-шо-Нилшоцэа разрешил стрелять по ним из боевых луков, если они будут слишком надоедливы!
-Нет, мкэ Уэлэ, нет! - продолжал вопить незадачливый надсмотрщик. - Это какой-то другой бродяга, не эзэт, без трещоток. Он был верхом. Коня мы уже забрали.
- Какой бродяга? Какой конь?
- Он прыгнул в священный водоем Уурта!
- Конь? Ну и ладно. Коню-то можно, недоумок! Конь - Ууртова собственность. И ты из-за этого поднял меня среди ночи?!
- Да не конь, не конь - бродяга! Бродяга осквернил священный водоем!
- Как бродяга? - Уэлэ вылетел из теплой постели, как стрела, выпущенная белогорцем из священного лука.- Кто допустил?!
...У пруда Уурта, над которым возвышался деревянный истукан с раскрытым ртом и огромным чревом, уже собралась толпа зевак.
- Расступись! - кричал Уэлэ. - Безбожники! Сэсимэ! Ваши деды были карисутэ! Кто не закрыл ворота? Откуда в имении посторонние?
- Эти ворота никогда не запираются, мкэ Уэлэ, - осторожно отвечали ему надсмотрщики, стискивая в потных ладонях рукояти плеток.- На мельнице и в красильне работают всю ночь.
- А куда смотрели люди на мельнице, на свои жернова? Как вы допустили, чтобы бродяги купались в пруду в дни Уурта?
- Он купаться не делай, - сказал огромный рыжий раб-степняк.- Он дева Шу-эна спасай. Она мало-мало топиться хотеть.
Уэлэ, продолжая кричать, брызгая слюной, уже гневно размахивал факелом перед лицом высокого темноволосого и кареглазого странника в мокрой одежде, который пытался высвободиться из рук пятерых рабов, с трудом его удерживавших.
- Ты, что, не знал, что в дни Уурта нельзя и близко подходить к воде? Здесь все водоемы - священны! Отвечай!
- Нет, - просто ответил молодой человек.
- Дева Шу-эна топиться хотел, - продолжал вступаться за незнакомца степняк. - Он ее спасать. Он с конем на другом берегу ночевать, сюда не ходить.
- Много болтаешь, Циэ! Какая такая дева Шу...ах, так это ты, негодная!
Взгляд Уэлэ, наконец, упал на дрожащую от холода Сашиа. С ее покрывала и платья стекали ручьи воды. Она быстро переводила взгляд со своего спасителя на Уэлэ.
- Твое счастье, что ты - все еще дева Шу-эна и не осквернила этот пруд, иначе я приказал бы дать тебе плетей, так же, как вот этому, - он кивнул на странника. - Отведи коня в конюшню, Циэ.
Незнакомец бешено рванулся к буланому коню со звездой во лбу, но тщетно - его держали крепко.
-Теперь забудь о своем коне, - сказал ему кто-то в ухо.- Он станет умилостивлением Темноогненному за твой проступок.
- Очухаешься после порки - начнешь оседлую жизнь, конь тебе не понадобиться!- захохотал надсмотрщик, вызывая своей шуткой смех остальных.
- Как твое имя?
- Каэрэ, - подсказал какой-то раб с мельницы.- Он плохо говорит по-нашему.
- Так вот, запомни, Каэрэ, два слова - "Уурт силен!" Понял? Так и кричи, когда бить будут! Глядишь, Уурт тебя помилует, меньше плетей получишь!
Уэлэ кивнул надсмотрщикам, уже готовившим место для расправы.
Вышивальшицы вместе с Флай потащили Сашиа в мокрых, тяжелых одеждах прочь.
- Дура, - сказала сквозь зубы одна из вышивальщиц. - Зачем топиться? Мне бы кто предложил принять посвящение Уурту! Я бы сразу согласилась. А ты... с жиру бесишься.
- Противно благости Всесветлого все то, что вы творите! - выкрикнула Сашиа.
- Успокойся! - засмеялась Флай. - Никому не страшны твои запреты девы Шу-эна, неужто тебя кто-то слушать станет? Возомнила о себе! Великий Уснувший не просыпается, он сдал свою власть над миром Темноогненному, а уж тот...
- Противно милости Всесветлого! - кричала Сашиа, не слушая Флай, и по спине у вышивальщиц и у ууртовцев пробегал неприятный холодок - дева Шу-эна имела право запретить бесчинство и ее нельзя было ослушаться. Все-таки эта Сашиа - дева Шу-эна. Пока. "Надо покончить с эти как можно скорее", подумал Уэлэ, и зделал привычный жест рукой палачам.
- Противно милости Всесветлого! - вновь, в третий, запрещающий раз, вскричала дева Шу-эна Всесветлого Сашиа, - но ее голос уже заглушили удары плетей, сыпавшиеся на спину Каэрэ.
...Когда жестокое наказание закончилось, рабы, утверждавшие, что чужестранец будет кричать, и проспорившие поэтому тарелку бобов, теперь хотели отыграться, и заключали новое пари - сможет ли он самостоятельно встать.
Каэрэ медленно поднялся на колени, поднял голову, и некоторое время недоуменно глядел на темные брызги на песке. Рабы, затаив дыхание, следили за ним. Он пошатнулся, и, застонав, повалился на бок.
- Проспорил! - раздался чей-то ликующий вопль, и среди рабов возникло секундное шевеление, замершее тотчас же. Сквозь толпу словно конь-тяжеловоз, пробирался конюх, степняк Циэ, гневно щуря из без того раскосые глаза. Его скулы ходили ходуном.
- Тут не балаган вам, ходи-смотри! - рычал он, расталкивая зевак, уважительно сторонившихся его огромных кулаков.- Сегодня смеяться, завтра - сам так будешь! Глупый голова!
Он подошел к Каэрэ и помог ему встать.
- Рубаха не надо одевай - присохнет, - только и сказал он.
Каэрэ оперся на могучую шею нежданного друга.
Циэ довел его до конюшни, уложил на циновку, напоил холодной водой.
- Ты не как эти рабы-овцы, ты молодец, - одобрительно кивал Циэ бритой головой.- Другой раб - кричать, пощады просить, а ты - нет. Ты настоящий всадник.
Каэрэ вместо ответа стиснул зубами прутья циновки.
