И не умрет он,

Не иссякнет кровь его,

Ибо он отдал ее

За всех,

За всех,

За всех,

И принял ее назад

Живую и горячую,

И только снег и лед

Боятся его.

- Сашиа, пойдем со мной, - раздался вкрадчивый голос. - Ты правильно отвечала этому глупцу Нилшоцэа. Ты достойна истинного сына Запада.

- Да, я знаю имя этого сына Запада, - спокойно ответил Сашиа. - А твое имя - Эррэ? Уходи же прочь.

- Я уйду прочь, но уходя, буду понемногу развязывать твой пояс, - сказал вкрадчивый голос.

Рядом с ногами Сашиа, обутыми в простые кожаные сандалии, сорвался в бездну кирпич - и разлетелся по всей площади темно-красными брызгами.

- И если ты не согласишься, ты очень быстро полетишь вниз - как этот кусок обожженной красной глины.

- Мне есть куда лететь, - возразила Сашиа. - А тебе - некуда.

Он потянул за первый узел ее пояса.

- Будь моей - моей и только моей, не девой Шу-эна, а просто моей Сашиа! - прошептал Эррэ. - Тебя недостоин ни один - ни Каэрэ, ни Игэа, ни Нилшоцэа, ни брат твой! Мы уйдем с тобой вместе, мы будем править миром, а Луцэ будет рассказывать нам вечерами смешные рассказы и свои стихи...

- Нет, - ответила Сашиа, и он распустил первый узел ее пояса. Ее ноги скользнули вниз, утратив остатки опоры.

- Нет, - повторила она.

И Башня качнулась - и Эррэ, держащий ее за концы пояса не удержался и отлетел в сторону - там, где была площадка для жертв, и упал лицом в корзину со священным картофелем и свеклой. Башня качнулась еще и еще, словно выплясывая странный танец.

- Что же ты бежишь? - засмеялась Сашиа. - Оставайся, о могущественный сын Запада, укроти землетрясение!

Но Эррэ уже уползал по крутой лестнице, пряча перепачканное лицо, по которому текла то ли кровь, то ли раздавленная свекла.

- Это - подземные воды, о дети Аэолы! - закричала Сашиа, и голос ее разнесся над площадью. - Доставайте лодки - время пришло!

И она ощутила, что второй узел развязался на ее поясе.

Она глядела вперед - вдаль - и открыто было взору ее, что происходило там, у водопада Аир.

Башня колебалась от подземных толчков, и воды, подземные воды, поднимались вверх, и Сашиа понимала, что это они приходят на помощь Зарэо и Игъаару, сметающим фланг за флангом воинов, одетых в черные плащи с алым кругом. Она видела, как Зарэо, неся срубленное с древка ууртовское знамя Нилшоцэа, кинул его в огонь, и видела, как спешившись, он нежно передал маленькое тело в руки старицы Лаоэй.

Из горла Луцэ, пробитого стрелой, лилась алая кровь, мешаясь с кровью из пробитого плеча старицы девы Всесветлого.

"Я умираю, как воин, о мать Лаоэй!" - говорил он, - "и это прекрасная смерть, и это мой таинственный дар, что Табунщик обещал мне среди моего горя и слез, когда я был еще мальчиком. Он обещал мне смерть воина - и все вело меня к ней... О, мать! И твоя смерть - такая, как моя..."

"Ты угадал", - сказала старица, прижимая его к своей груди. "Мы сядем рядом - под деревом луниэ - и пусть мои кровь и твою кровь примет эта земля. Никто не должен был видеть, что дева Всесветлого ранена - иначе может произойти замешательство среди воинов...О Зарэо! - воскликнула она, в то время, как воевода припал к ее груди. - "Я и мой названный сын, мой Луцэ, уснем под этим священным деревом, чтобы проснуться среди жеребят Великого Табунщика, но ты, Зарэо, спеши в стан Нилшоцэа. Пусть с тобою идет царевич Игъаар и друг его Рараэ, уцелевший сын благородного фроуэрского рода Раро, спасенный матерью своей соком из травы ораэг, друг Игъаара. Рараэ, тот самый, который владеет правою рукою также, как и левой. И пусть он повесит свой меч на свое правое бедро. И поторопись! Верный Гаррион уверенно держит наши фланги.

"А я останусь с тобой, матушка, и с тобой, милый Луцэ, и мы будем молиться о Сашиа - она там, на башне", - сказала рыжая девчонка, снимая с себя легкие доспехи.

"И о Каэрэ и Миоци", - прошептал Луцэ, - "они под землей, куда сейчас придет великая вода".

"И о Игэа Игэа - только Табунщик знает, где он сейчас!" - проговорила Лаоэй.

"Весна да коснется их!" - громко вскрикнул Луцэ, и алая кровь залила его белую рубаху простого воина и синее покрывало Лаоэй...

Узники.

Они были рядом - скованы цепями, прикованы к стене, Миоци и Каэрэ.

- Ты - сын Запада? - спросил белогорец.

- Сынов Запада нет. Это глупость и ложь, - ответил Каэрэ.

- Прости меня за все зло, что я причинил тебе, Каэрэ, - просто сказал белогорец. - Ты - благородный человек. А я пошел на поводу у предрассудков и глупой молвы.

- Главное, что мы умрем рядом - как того и хотела Сашиа. Ее сердце раздиралось оттого, что ты так одинок всю жизнь. И ее дружба не могла заполнить эту бездну.

- Она об этом с тобой говорила?

- Да. Редкая сестра так любит своего брата. Она сумела сделать так, что ты стал мне как брат. И я прощаю тебе все несправедливости - по закону братской любви. Мы умрем вместе, Аирэи. Эалиэ! Так говорю я тебе. И это - благородная смерть.

- Да, воистину, Каэрэ, ты говоришь, как белогорец! Смерть рядом с другим - смерть благородная, как бы она ни выглядела... если кто-то решился разделить твою смерть, он лишает смерть ее жала, ее гнилых ядовитых зубов. Мы узнаем друг друга на Ладье Всесветлого, мы не забудем друг друга.

- Ладья повернута вспять, и ты это увидишь, - сказал Каэрэ.

Новый подземный толчок заставил загреметь их цепи, а под каменным полом зарокотала вода.

- Рано или поздно сюда прорвутся подземные источники, и погребут нас, - сказал Миоци.

- Подождите хоронить себя! - раздался знакомый голос.

- Игэа! - закричали оба, веря и не веря.

- Я теперь живу под землею, друзья мои, - говорил полушутя-полусерьезно врач-фроуэрец, потряхивая целой связкой ключей. - После того, как меня завалило в Ладье, большинство считает меня умершим, и я брожу по подземным переходам. Нет ничего проще, оказывается, чем придти к вам... конечно, я очень боялся, что вас казнят публично, но Табунщик милостив, и вы живы.

- Что с Сашиа?

- Она жива на Башне - более я ничего не знаю. Как только я расправляюсь с вашими замками, мы пойдем к ней - и ничто нас не удержит. Сашиа будет жить, и осмелишься ли ты спорить с нами, о жрец Всесветлого?

Сашиа.

Взор ее тонул в далях, открывающихся ей. Воды, воды, воды вытекали наружу, разрушая сухую землю, раскачивая Башню, покрывая собою Тэ-ан. Воды Великого Табунщика вырвались - и люди поспешно искали лодки на своих чердаках, а кто не держал их там из страха перед сокунами и указами Нэшиа, спешно связывали плоты. Вода поднималась все выше и выше, и улицы стали реками.

А по лагерю врага у водопада Аир, где сияла вечная радуга, шел воевода Зарэо и с ним был Игъаар, и его оруженосец, фроуэрец Рараэ.

- Мы хотим видеть Нилшоцэа, - сказал Зарэо - и молчание было ему ответом. Палатки были пусты, а воины сокуны лежали мертвые - убитые не оружием войны, а словно пораженные эпидемией, передающейся через ядовитые воды.

- Сыны Запада убивают всех, когда понимают, что их время прошло, - проговорил Игъаар.

- Сынов Запада нет. А есть лишь скверные люди, - сурово ответил Зарэо царевичу.

И они вошли в палатку предводителя войска.

На троне правителя Аэолы и Фроуэро - переносном, позолоченном троне, на котором Игъаар привык видеть своего отца - сидел Нилшоцэа. Он молча смотрел на вошедших.

- Сложите оружие, - тихо сказал он. - И тогда мы будем говорить, и вы останетесь живы.

- Ты проиграл, Нилшоцэа, ответил Игъаар. - И ты - убийца правителя Фроуэро.

- Твой отец много кого уложил с помощью яда Уурта, - сказал Нилшоцэа.

Игъаар промолчал.

Нилшоцэа сошел с трона и подошел к гостям.