– Не «сгонять», а «отправиться». Однако, здесь… слишком… – он останавливается, наклоняется, снимает перчатку, чтобы тронуть ладонью свежевыпавший снег. – «Слишком».

– Я уже жалею, что рядом нет Итачи. У него отлично получается переводить белиберду, которую ты порой генерируешь из случайных слов.

Кому-то может показаться, что Учиха уникален, но… для меня он бывает даже слишком предсказуемым.

Ломоть пушистого, легкого снега прилетает в нос и обжигает кожу холодом.

– Итачи, Итачи, Итачи… если ты так без ума от моего брата, вали обратно на побережье.

Обиделся.

– Ты прав – я от Итачи без ума, и будь судьба несколько иной, может быть мы стали бы очень близкими… друзьями. Но в этой вселенной нам выдалась роль опекунов неуравновешенного нытика.

– Знаю я твое «близкими друзьями». Теми друзьями, которые ходят по выходным в бары, а потом просыпаются в одной постели?

Вторая порция снега приземляется на макушку. Учиха стоит в воинственной позе и злобно щурит глаза.

– Мы спали вместе, потому что напились по поводу твоего выздоровления, а расходиться по комнатам было лень, – неуклюже стряхиваю снег. – Не драматизируй. А, хотя, знаешь, нет – драматизируй дальше. Лучше еще и ори. Так ты хоть на себя похож.

– Вы обнимались, – въедливо продолжает он, после многозначительно-оскорбительной паузы.

– На полу было холодно без одеяла.

– Полуголые.

– Говорю же, было холодно. Но до того, как стало холодно, было жарко.

В третий раз Саске уже не осторожничает и обрушивает на меня громадную снежную шапку. И очень уязвимо подставляется.

Когда я валю его в снег, немыслимым маневром избежав погружения под мини-лавину, он громко скрипит зубами от злости. Каким-то образом высвобождает руку, засыпает щедрую порцию снега мне за шиворот куртки. Куда-то летит перчатка, куда-то – мое спихнутое острой коленкой тело.

Сначала не хочется сцепляться всерьез – в конце концов, одежду жалко, да и холодно как-то.

Но это только сначала. Потому что Саске выдает такую смертельную дозу энергии, что спину обжигает холодок восторга. Вместе с потоками растаявшего снега, кстати.

– Между прочим, я вряд ли когда-либо заинтересовался бы… парнем, если бы не ты, – отряхиваюсь, увернувшись сразу от трех снежков. – Доходит?

Саске работает с прицельной точностью опытного снайпера, а потому четвертый шарик, столкнувшись с моим виском, едва не сбивает с ног.

– Не смеши мои пятки, Узумаки! Ты голубой не меньше, чем я!

Так, это уже не смешно.

– Что за муха тебя укусила?

– Ревность! – рявкает Саске так, что стой он чуть подальше, я бы решил, что он начал лаять. – Всё, блин, не хочу об этом говорить!

Стоит ему развернуться по направлению к домику, как я тут же нападаю сзади и относительно аккуратно запихиваю черногривый комок ярости обратно в сугробы. Так мы и катаемся, разбрасывая аксессуары из его «зимних коллекций» в эпичной схватке, до полного изнеможения.

Замечательное начало замечательного отдыха, не правда ли?

***

– Итак, теперь, когда ты закончил с истерикой, мы поговорим спокойно?

Саске сидит у камина, спрятав нос в вороте черной водолазки. Несмотря на наглый тон, я примирительно подсовываю под ладонь Маэстро горячий глинтвейн, и он рывком забирает кружку, едва не расплескивая её содержимое.

– Почему ты молчал всю дорогу сюда? И дома тоже… мы уж было решили, что ты ничего не видел и нас пронесло.

– Думал, – лаконично выдает Учиха, отползая от меня подальше.

Странно вот что – Саске, к которому я привык, никогда бы не признался, что ревнует. То ли это новая грань безумия, то ли очередные пакости, но я совру, если скажу, что не рад видеть его настолько искренним.

– О чем?

– Когда я… перестал видеть кошмары, какое-то время мир казался неестественным. Словно и не моим вовсе, – Учиха стягивает ткань с лица и делает глоток горячего напитка. Мокрые от возни в снегу волосы прилипли ко лбу и щекам.

И это так сексуально, что мне приходится совершить усилие, чтобы улавливать смысл разговора.

– Я не мог понять собственные реакции на всё, включая тот инцидент с Итачи, а когда увидел снег, я вспомнил… мы с тобой встретились зимой. Впервые тоже. И прорвало почему-то…

Я помню. Помню – вечеринку, жемчужный смех, вкус какого-то ананасового коктейля на языке. В то время я очень любил подобную гадость.

Помню и Саске – беспощадно-красивого, но отстраненного и почти неживого. Тогда я не понимал этой красоты, не мог её читать. Не знал, что черные вычесанные до глянцевого блеска пряди на ощупь жесткие, как сгоревшие провода, и что радужки чернющих глаз на самом деле серые. Не знал, что внутри этот сгусток самодовольства – оголенный нерв, к которому лучше не прикасаться лишний раз. А если рискнул – проще сразу лечь и притвориться камнем.

Не знал, что любовь Учихи, возможно, самая прекрасная награда в мире, какую только можно получить за вытрепанные нервы.

Я не знал Саске. Да, не знал. И почему-то, увидев его впервые, поверил, что нам с ним никогда не будет по пути.

До сих пор не могу понять, ошибался я или нет.

– Ты был таким идиотом… – вздыхает Учиха. А потом, оценивающе скользнув взглядом по моей физиономии, надменно хмыкает. – Впрочем, это уже не исправить.

– После сцены с ревностью к Заведующему по Трусам твои едкости выглядят несколько бледнее обычного.

Расстегиваю толстовку и сажусь чуть ближе, проверяя, прошла ли вспышка гнева. Прошла, но не бесследно – в воздухе витает невысказанный вопрос. Не люблю, когда Учиха в раздрае. Хотя кого я обманываю, этого урода я люблю всегда, везде и в любом состоянии.

– В моих чувствах к тебе так много противоречий, Наруто, – медленно говорит он, протягивая руку и касаясь моих ключиц. – Ты словно создан для того, чтобы переворачивать всё вверх дном. И я знаю, чего ты ждешь. Эта сцена с Итачи… я… не только из-за нее…

– Знаешь, чего я жду? – мне приходится отставить кружку с глинтвейном, чтобы Саске мог сесть еще ближе и тронуть мою шею губами.

– Конечно.

Он остается там, прижавшись влажным лбом и дыша урывками. Несколько минут мы наслаждаемся тишиной, точно зная, что оба в этот момент способны разрушить тонкую грань между прошлым и будущим.

– Ты только и ждешь, когда они придут за тобой. Я знаю тебя, Наруто. Знаю, как ожесточила тебя эта война, каким боком она вывернулась. И какой ты выбрал путь.

Когда я прикасаюсь к разлохмаченному и чуть влажному ежику черных прядей, Саске тихо вздыхает.

– Знаю… – он приподнимается и вдруг оттягивает мою голову назад. – Что ты готов уйти в любую секунду. И из-за того, что я пошел у тебя на поводу в прошлый раз с Данзо и Хаку, ты почему-то решил, что и в этот раз сможешь оставить меня позади. Учти – я не допущу этого снова.

– Я буду бороться, – шепчу, ощущая на губах слабый привкус вина и корицы. – Если придется. Давай я пообещаю, что позову с собой? И тебя, и Итачи…

– Когда ты мне лжешь, у тебя зрачки пульсируют.

Он отпускает меня и встает, напряженный, как натянутая тетива.

– А когда ты мне лжешь, у тебя глаза слезятся.

Саске останавливается, собравшись было уйти в маленькую кухоньку и продолжить беситься уже там. Может быть даже посуду бить.

– Просто знай, Наруто, между нами ничего не решено. Никогда не будет решено. Господи, просто потому, что я – это я, а ты – это ты.

– Когда я думаю… чего ты боишься больше – высоты или нависшей угрозы… ты начинаешь паниковать просто так. Посмотри, Саске… мы с тобой в горах, приехали отдохнуть, тебе едва полегчало, а ты уже готов меня прибить. Я, конечно, рад, что ты идешь на поправку, и агрессия – один из признаков улучшения твоего состояния, но…

– Что «но»?

– Просто забудь на минутку всю эту чушь. Что ты чувствуешь?

Учиха наворачивает круг по комнатушке, а потом пришвартовывается к кровати.

– Хочу тебя, – преувеличено спокойно говорит он.

Мне даже не смешно – внутри всё вскипает, но внешне удается сохранить безразличие.