– «Законник». Ужасное слово. Мерзкий слэнг.

– Эй, я правда стараюсь. Это нелегко, чтоб ты знал.

Саске поджимает губы, и я чувствую, что разговор плавно перетек в волнующий, поднимаются страшные темы, от которых нам всё это время удавалось ускользать.

– Тебя ищут.

– Конечно. Я больше скажу – если не сумеем спрятаться, обрубив все концы, рано или поздно меня найдут. И убьют. И тебя скорее всего, тоже. А эти волны даже не всколыхнуться. Вот и вся правда.

– Пожалуй. Смирился?

– Нет… черт, Саске, я не хочу умирать. Точнее не так, я не хочу умирать сейчас. Я еще не видел пирамид и ледников. Я еще не научился карточным трюкам. Я еще не прожил жизнь – с тобой…

Вместе с нашими голосами временно стихает шепот волн. Вода полностью успокоилась, притихла в ожидании чего-то грандиозного. Например, рассвета.

– Я больше не могу тебе верить.

– Знаю. Я тоже. Но ведь это не меняет того, что мы друг другу необходимы. Так что давай будем вместе в ненависти и в кошмаре, в ярости и в безумии, на веки веков или хотя бы на пару месяцев.

Саске нервно смеется.

– Пусть будет по-твоему, Наруто. В конце концов, даже если… звезды будут сиять.

Говорит-то он почти искренне, но я вижу – фальшивит. Фальшивит в поджатых губах, в едва уловимом блеске глаз. И больше ни о чем не спрашиваю.

Постепенно, как всегда, всё встанет на свои места. Саске перестанет видеть кошмары, победит меланхолию, возобладает над внутренними ранами и заштопает их – криво, жестко, вручную. Как умеет.

Я перестану опасливо перехватывать его руку при случайном касании, пригибаться при звуках проезжающей мимо машины, вздрагивать, слыша чужие шаги за спиной.

Я верю. Пока мы живы, это возможно – даже если понадобятся годы. А пока нам остается учиться любить заново.

Саске опускает голову мне на грудь. Чуть-чуть поворачивается, чтобы коротко резануть взглядом – печальным, но с затаенной рассеянной нежностью. Касается моих шрамов на щеке бегло, прикосновением-обманкой…

Равномерный, цикличный шум моего дыхания быстро уносит его, вымотанного морально и физически, в царство сонного короля.

Я остаюсь один – наедине с тяжелой, огненно-тягучей наполненностью в груди. Это даже немного больно. Больно. Трудно дышать, тяжело думать.

Но лучше, чем пустота.

Этой ночью кошмары Учихе не снятся.

========== Спэшл: о снеге, свободном падении и поэтических способностях ==========

– Эй, слышь, – шепчет Саске, подтягивая меня за ухо к иллюминатору. – Мы снижаемся?

Уровень давления в ушах и сообщение пилота прозрачно намекают, что самое время приземляться. Но Учиха и логика сейчас несовместимы – у него ошибка чтения реестра, если вообще не синий экран смерти.

В маленьком оконце, в которое меня ни разу не бережно тычут носом, виднеется белая снежная полоса и коробочки маленьких жилых домов.

– Падаем.

Всего одно слово – и огонек паники превращается в пожар. Все-таки в стратегии Итачи что-то есть.

Я решил строго её придерживаться: «Ласка и забота тут не помогут. Дай ему повод для самокопаний и бытовых беспокойств, и кошмары точно не вернутся. Знаешь, как икоту лечат, Наруто?».

– Короче: Саске, я очень рад, что судьба свела нас…

– Прекращай!

– А что? Если нам осталось жить несколько секунд, я хочу произнести небольшую речь.

– Скажи, что мы снижаемся, пожалуйста, – он трет виски и неприязненно морщится. Сожрал лимонное дерево вместе с корнями, не меньше. Ладно хоть в истерике не бьется.

И весь разгоряченный, живой, хочется сжать в объятиях – и придушить.

Первые проблески интереса появились, когда я бросил на кухонный стол два поддельных паспорта. Сначала Саске воспринял мой жест в шутку, потом – в штыки, повел носом и захлопнул створки. Пару вечеров рассматривал наши фотографии и изучал поддельные имена, забравшись с ногами в любимое кресло.

Думал.

Думать у Саске получалось плохо, недосып изрядно тормозил сие хитрое действо, но на третий день мысль о путешествии прижилась и дала корни. На четвертый – расцвела.

– Давай отправимся в горы, Кайзаки-кун? – ляпнул он.

– У тебя что, недостаток снега в крови, Шинья-чан?

– Нет, просто там… спокойнее.

– Чем тебя привлекает такая даль?

– Безопасностью, – туманно объяснил Учиха, вытянув перед собой ладони и изобразив «границы».

Тогда мне стало почти ясно, что именно он видел в кошмарах – что-то безбрежное и бесконечное. Место без укрытий. Например, равнину, где любая пуля может стать последней.

– Ладно-ладно. Но что-то я не слышал, как выдвинулись шасси…

– Ты спал!

– Дремал, – мягко поправляю я, спокойно наблюдая за тем, как Саске бледнеет, сереет, хватает ртом воздух. Сердце сжимается, когда я перехватываю его безумный взгляд, но предпринимать что-либо сейчас просто бессмысленно. Да и простой страх – всяко лучше, чем животное отчаяние загнанного в угол, и из двух зол…

– Почему ты так боишься высоты?

Саске прекращает мельтешить, зацепившись за вопрос, как за спасительную соломинку. Мыслительный процесс всегда помогал ему справляться с проблемами вроде этой.

– Итачи слишком часто подкидывал меня в детстве.

Пока я пытаюсь скукожить широченную улыбку в нечто приемлемо-серьезное, самолет заходит на посадку. Саске впивается пальцами-крюками в мое плечо и прикусывает губу до синеватой белизны. Железная птица приземляется удачно и стыкуется с трапом легко, без задержек. Но Учиха сидит в позе утопающего еще минут пять – за это время успевает выгрузиться добрая половина салона.

– Знаешь… есть очень странные семьи, но вы с Итачи – это что-то аномальное.

– Не вы, а мы, – с интонацией, способной расторгнуть любой мирный договор, отвечает Учиха и, стряхнув с себя остатки неуверенности, подскакивает, чтобы выковырять с полки ручную кладь. – Мы аномальные. Аморальные. Антилюди, мать твою. И ты – самый главный из нас.

– Профессор А?

– Профессор Чмо.

– А ты, стало быть, Магнето?

– Говнето. Собирайся и давай на выход.

Здорово, всё-таки, что Саске такой отходчивый.

***

Мы чертовски разные.

Правда. Объединяет нас лишь чувство зависимости, принадлежности, благодаря которому ослабевают силы противодействия. Как у хищника и травоядного, бесконечно противопоставляющих свои миры, но признающих, что без связи друг с другом жизнь не имеет смысла.

Саске часто берет на себя роль мясоеда и гонит меня в лес, раз за разом заставляя вырабатывать новые способности, доходить до грани, искать помощи. Но он зависим от наших догонялок так сильно, что, получая шанс оглушить жертву одним ударом – отстает на пару шагов. Забавно, правда?

Сейчас не так уж важно, что иногда мы меняемся ролями, предпочитая маскарадные маски и какие-то игры истинной природе вещей. Суть неизменна.

Я всегда любил синее откровенное небо, он – по уши влюблен в ночь. Я ненавижу прятаться от дождя, а он считает, что льющаяся с неба вода хуже кислоты. Я готов жить на высоте птичьего полета, а он, оказавшись на крыше двухэтажного дома, впадает в оцепенение и дрожит, как лист на ветру, не в силах совладать со страхом.

Но… есть снег.

Пожалуй, единственная вещь, которая одинаково нравится нам обоим.

Нравится – я знаю это точно, но на лице Саске, при виде необъятной снежной долины, появляется странное, неопределенное выражение. Будто он сейчас одновременно рассмеется и расплачется. Интересно, почему.

Но я не спрашиваю.

Лишь пропускаю его вперед – в утепленном пальто, в шапке от суперкрутого дизайнера, строгого, стильного, и неуместного, как мухомор в пустыне. На сцену бы его сейчас, под ледяной свет голубых огней, в мерцание любопытных глаз…

– Знаешь, я начинаю думать, что это была не самая хорошая идея.

– Саске, не ной. Ты сам предложил сгонять в горы.