— Ну, так подумай сейчас.
— Он мертв. Зачем?
— Затем, что я спрашиваю тебя об этом и хочу знать ответ.
— Чтобы психовать?
— Чтобы знать. Говори давай.
— Саске, за всю свою жизнь я хотел обладать только одним человеком. И ради него я до сих пор совершенствуюсь каждый день. Ради Хаку я бы и с дивана поленился встать. Сам догадаешься?
— Значит, подставляться. Вплетать в секс эмоции — плохая привычка.
— Плохая привычка — это курение. А секс и эмоции — это идеал отношений, зайчик.
От такого обращения Учиха неприязненно морщится.
— Повернись.
Я ведусь и вскрикиваю от неожиданности, когда он заламывает мне руку. Навалившись всем весом, Саске вдавливает меня в подоконник до легкой боли в животе.
— Итак, тебе было бы лень даже ногой пошевелить, чтобы ублажить Хаку, но ты бы ему дал?
— Обстоятельства не те, — чуть-чуть выкрутившись из хватки, прижимаюсь к окну щекой. Саске держит безболезненно, но крепко.
— Ситуация гипотетическая.
— А у тебя, как будто, не было никого, кто мог бы заменить меня в других условиях?
— Никого настолько раздражающего.
— У тебя больше плохих привычек, чем у меня. И… ты злишься.
— Я не злюсь.
— Ага, а я — балерина под амфетаминами.
— Я не злюсь, — он шепчет мне на ухо, слегка потираясь бедрами. — Это обычное любопытство.
А затем запускает свободную от захвата руку мне в штаны.
— То-то ты меня пытаешься сломать… сам спросил, сам добился ответов, сам разочаровался, сам ревнуешь. К мертвецу. Я ничего не забыл?
— Сам расспрашиваю о твоем гипотетическом сексе с мертвецом.
— Если тебе так важно все-таки разозлиться — между нами были интересные моменты.
Я физически чувствую, как вспыхнуло у него под ложечкой — даже воздух густеет настолько, что не проходит в лёгкие. Учиха давит сильнее и его захват уже не такой аккуратный.
— Это какие, например?
— Интересные.
— А красочнее описать сумеешь?
— К примеру… мы почти целовались.
— Так почти или целовались?
— Случайно — было дело, — я выдыхаю, расслабляя мышцы одеревеневшие в неудобной позе. Тут совершенно неожиданно Учиха разжимает пальцы. И делает шаг назад.
— Саске?
— Нет, я всё-таки злюсь, — чеканит он и, полоснув меня тяжелым взглядом, уходит. Я, само собой, топаю следом.
— Вот он — синдром Учихи во всей красе. Чувствуешь? Сам спросил, сам добился ответов, сам разочаровался, сам ревнуешь, сам злишься.
Он поворачивается очень резко и ловко, играючи, как красующийся в драке кот.
— Сам хочу извиниться.
— А вот это не по плану, — ошеломленно выдыхаю я. — Ты здоров?
Сначала он запускает пальцы в мои волосы. Но вместо того, чтобы привычно потянуть на себя, сам делает шаг навстречу.
— Прости за то, что не всегда был рядом.
И, поцеловав куда-то в щеку, сматывается на кухню.
Молча делает чай и какие-то хитрые божественные рулетики. И я, молча уплетая их за обе щеки, почему-то думаю о том, что без вот таких вот «поворотов» — Саске не Саске.
— Я пошутил, — в итоге говорю я, делая крупный глоток сладкого чая. — За все эти годы мне не встречались люди, в которых я мог бы влюбиться по-настоящему и надолго.
Беспокойную рябь в темных глазах сменяет хитрый теплый огонек.
— Я знаю. Даже если бы существовали такие — я бы их затмил. И увел бы тебя из-под любого носа.
— Затмил, увел — между прочим, в прошедшем времени. Вдруг ещё появится кто-то поистине неподражаемый? Будь начеку.
— Не волнуйся, всегда. Я даже выучил новый рецепт.
— О боже, ты настроен серьезно.
Он закатывает глаза, а потом, подперев голову рукой, рассеянно смотрит куда-то в окно на яркие огни города.
Господи, да ни в чем он не уверен. Ни в том, что я не сорвался бы с поводка, ни в том, что он смог бы меня полюбить, ни в том, что мы предназначены друг другу судьбой и никто не сможет разрушить нашу связь.
Но…
Вся соль в этой секунде. В этом мгновении и во всем, что привело меня сюда, на нашу кухню в новой квартире, на стул, который Саске придирчиво подбирал под обои, на место, откуда я могу разглядывать его лохматый черный затылок и слышать тихое ровное дыхание, легкое, как утренний летний ветер.
И для меня нет в целом мире ничего прекраснее.
— Дурак ты, Учиха. Бросай курить, а?
