Саске тоже подползает поближе. И первая же фотография вводит нас в замешательство.
Неджи фотографировал Итачи во время танца – и с этими кадрами лучше не связываться, если правда не хочешь получить сердечный приступ.
Какой он здесь… словами не опишешь и красками не нарисуешь. Чудовищно красивый, гибкий, текучий, живой настолько, что, рассматривая случайную фотографию, невольно задыхаешься.
Саске быстро понимает, что это зрелище не для него – и с видом максимально флегматичным, возвращается в свою уютную песочную ямку-окопик.
А мне хватает десяти кадров, чтобы понять, что пошутил я неудачно. Но звонкий смех быстро прекращает мою игру в прострацию.
Молодая семейка, в составе Конан и Кабуто, тащит огромные тяжелые пакеты с едой, и я откладываю фотоаппарат на шезлонг, чтобы помочь. Краем глаза замечаю, что Неджи с восторженно-величественным видом плетет Итачи косичку, а рука-паук Саске ползет к фотоаппарату.
Рефлексы. Хочется сбросить напряжение и расслабиться хоть на секунду. Не получается. Не получается: слышу малейшие шорохи, вижу периферией, думаю наперед.
Интересно, сколько еще я буду ждать удара в спину…
***
Ночь стекает с небесных плеч невесомой бархатной тьмой. Жаркое пятно костра соединяет рассевшихся кругом людей в маленький сплочённый ореол. Тихо и умиротворенно потрескивают дрова в объятиях огненных языков, где-то вдалеке насекомые собирают маленький ночной оркестр. Хочется остановить время, и навсегда остаться в этом кругу, с этими людьми…
Еще бы Акамару и Кибу с Гаарой под бок, но эти черти угнали в путешествие.
– Знаете, я и не ожидала чего-то другого, – хмыкает Конан. Ее голова удобно лежит на коленях Кабуто, пока тот молча рассматривает волшебную россыпь звезд на небе – в обычное время Наруко не дает им и минутку расслабиться, так что это редкий момент покоя. – Когда я бежала, у Данзо уже шарики за ролики начали заходить…
– Как только разум людей, обладающих властью, мутнеет, случается непоправимое, – хрипловато откликается Итачи. – Я до сих пор не могу определиться – рад я… или зол, что всё так вышло.
– Ну, закончилось хорошо, – на фоне их голосов мой звучит неправильно, льдисто, отрывисто. Тон резко выбивается из атмосферы. – Никто, кроме ублюдков, не пострадал.
– Внешних ран нет, – голос Итачи тоже меняется, а затем он садится ближе к огню, плотнее обернув плед вокруг себя. От его взгляда хочется увернуться, как от пули, которые были моими неизменными спутниками долгий год…
Короткое обрывистое дыхание, россыпь меди под ногами – как крупа. Прорастут смертью, стоит только на мгновение замешкаться.
Я сжимаю кольцо, подаренное Саске, в окровавленной горячей ладони и, кажется, молюсь ему. Что прошу – не помню. Губы сухие, горло дерет и от боли в кровоточащих ранах хочется кричать в голос, но нельзя. Я не могу выдать себя и так глупо умереть.
Только не так, не здесь.
Потому что он ждет меня.
Саске не поверил бы, если ему сказали «подстрелили». Вот же чушь, правда? Я же не собака.
Черные жженые разводы на сером потолке похожи на гниль, но это всего лишь след от пожара. На языке ощущается вкус гари.
Как же больно.
… пальцы в стекле. Соскабливаю прилипший к бетону осколок, чтобы защищаться хоть чем-то. Драка – размытая кровавая каша, всё на автопилоте, в лихорадочном сне. Победа.
Хидан не зря каждую субботу забивал меня в угол. Полгода. Потом я начал побеждать.
– Внешних ран, может уже и нет, – повторяет Итачи, выдергивая меня из полутрансового состояния и подмечая, что выражение лица изменилось. Стало под стать голосу – непрошибаемо-отстраненным. – Но я, кажется, начинаю тебя понимать. С Саске сложнее, он зачастую сам себе не верит – не может решить, плохо ему или хорошо. У тебя ведь нет таких проблем, правда, Наруто?
Саске шлепает тапками по песку, с пакетом сосисок и колонками наперевес, и нам приходится закончить разговор.
Ему не стоит лишний раз окунаться в эту тьму.
***
Синяя гладь расползается от моих ног мелкими игривыми волнами в безбрежно-далекую пустоту. Волны ползут, крадутся, разбегаются в разные стороны и сталкиваются друг с другом – большие и маленькие, длинные, короткие. Исчезают, поглощенные чужим объемом, умудряются вырваться и рвануть дальше – в восхитительное никуда…
– О чем думаешь?
Саске садится рядом на песок, скрестив ноги. Веки опускаются и задерживаются в плену нижних ресниц на секунду-другую.
– Посмотри… – киваю в сторону тонкой линии горизонта. Учиха послушно переводит взгляд. – Вот мы когда-то умрем, а эти волны даже не всколыхнутся. Здорово, правда?
– Они не сдвинутся с места даже если исчезнет всё живое на планете, так что, думаю, да. Здорово. Природа непостижимо хладнокровна.
– В итоге человеческая жизнь ничего не значит. Какая разница – жизнью больше, жизнью меньше, если волнам наплевать, а звезды сияют всё так же…
– Странно слышать это от человека, который не так давно спасал незнакомых людей из чужих темниц.
– Я делал это не ради них, – когда я облокачиваюсь на руки, Учиха, наоборот, переносит вес вперед и подгребает к себе сырой песок. Копошения его пальцев оживляют воспоминания о познавательных передачах про крабов-отшельников.
– Где-то я это уже слышал. Всегда хотелось спросить – ради кого тогда?
– Ради себя. Любая добродетель, даже жертва, совершается ради себя – это тоже эгоизм, если называть вещи своими именами. Я хотел этого. Поэтому и делал. Но в итоге…
– Рядом с нами всегда были фундаментальные вещи – почему ты начал думать об этом только сейчас? Похоже на синдром бессмысленности. «А зачем что-то делать, если всё равно когда-нибудь сдохнешь?» Такие вопросы ты теперь задаешь?
– Не совсем. Будь я умней, я бы нашел ответ лучше, чем «для себя».
– Будь ты умней, ты был бы мне не интересен.
Соорудив что-то отдаленно похожее на пирамиду, Саске тоже откидывается на спину, а потом и вовсе ложится на утомленный солнцем, гладкий песок.
– И всё-таки, почему ты не сдвинулся с места?
– Я знал, что нет ничего лучше, чем… быть живым. Только это и могло тебя остановить. Остановить и удержать. Итачи издевался – какого черта ты не двигаешься, брат? Тебе, конечно, нельзя выходить на улицу без Суйгецу и Джууго, но разве ты когда-нибудь подчинялся правилам и запретам? Но… ломанись я за тобой – что тогда? Что было бы, если бы я нарушил ход твоих действий и заставил подставиться под удар? Я не мог рисковать тобой. Собой – да хоть сто раз, но…
– Ты впервые подумал головой, а не задницей. Спасибо.
– Кто-то ведь должен учиться на своих ошибках. Думаешь, ты такой непредсказуемый?
– Слава богу, что нет.
Мы замолкаем, вслушиваясь в приглушенные всплески наплывающей воды. Молчим долго, наслаждаясь знакомым ощущением – восстанавливаются связи, заживают разорванные нити.
– Если бы ты умер… Мне пришлось бы жить для Итачи. Ничего особенного в этом нет.
Саске касается ладонью моих волос, пачкает песком – это уже превратилось в привычку. Зарывается пальцами в пряди, приглаживает. Я чувствую, он слишком много раз гонял в голове эту мысль «что, если…», и ответ каждый раз менялся. На самом деле глупо с моей стороны позволять ему об этом думать.
– Так лучше. Намного.
– Само собой. Я не стригся, потому что так маскироваться под бабу было проще – знаешь, как хорошо работало против киллеров? У них заказ на одно, а тут… Звездочка. Мой идиотизм сотню раз спасал мне жизнь. Хидан так и сказал: «Ты до сих пор жив, потому что идиот».
– Что ж, соглашусь. Только ты мог придумать такую чушь. Наруто… – Саске привстает, нависает сверху и пристально вглядевшись в мое лицо, наигранно-спокойно интересуется:
– Я хочу знать, скольких ты убил.
– Только Хаку. Этим занимался не я. Я, в основном, координировал действия и генерировал идеи. Хидан сопротивлялся – но в итоге сдался под давлением Нагато. Они с ним вообще… как кошка с собакой. Даже из-за начинки сэндвичей ругались чуть ли не до перестрелки. Я одно время абсолютно не въезжал, зачем при каждом удобном случае размахивать пистолетом, а потом понял – это для них развлечение, как для нас фокусы. Но когда дело доходило до работы – команды круче на всей Земле не сыщешь, и каждый готов подставить плечо. Знаешь… они научили меня одной важной вещи. Не важно, как человек выживает. Преступник он или законник. Черно-белого не существует и то, что внутри, под ярлыком не спрячешь. А если все-таки сможешь – то станешь похож на Хаку. Обезличенность… немного хуже, чем позорное клеймо.
