Кончать вместе Тимуру нравилось. То ли потому, что спазмы моего тела усиливали ощущения, то ли из-за романтично-любовных настроений, чёрт его разберёт. Так что освободился я только к тому моменту, как насытился он сам. И, кажется, вместе со спермой из меня вышла душа — едва последняя волна оргазма отпустила мышцы, я почувствовал себя мёртвым в самом прямом смысле этого слова.
Тимур, отлепившись и вернувшись в более-менее трезвое состояние, принёс водички и великодушно напоил с губ.
— Это было жестоко, — прохрипел я.
— Понравилось?
— Ага.
— Блядский мазохист.
Тимур фыркнул и сел на край кровати. Было прекрасно — надо, конечно, вставать, приводить в порядок комнату, менять постельное бельё, идти травиться его стряпнёй, но так лень. И неохота.
Подумав о неохоте, я вспомнил кое о чём и приподнялся.
— Тимур, ты вроде хотел разрушить мои табу.
Он покосился, отставив бутылку с водой и стерев полотенцем капли пота с лица.
— Хотел. Но не теперь. Ты и так почти ничего не боишься.
— Я хочу на Красную сцену, — шепнул я. — С тобой.
— Публичность, — заинтересовался Тимур. — Боюсь, я не удержусь от секса и арбитр меня уволит.
Я рассмеялся.
— Но зато какой простор — представь.
Он представил. Представил и помрачнел.
— Знаешь, что… нет. Всё это, — он красноречиво обвёл рукой место преступления, — только моё. Не хочу, чтобы кто-то видел тебя таким и уж тем более хотел.
— Тимур… это всего лишь игра.
Он притянул меня к себе за шею и усмехнулся в губы.
— Мы оба знаем, что любую игру надо прекращать вовремя. И больше я не стану играть в игры, которые причиняют одну только боль.
Он был так искренен, что я с радостью капитулировал. Похоже, от этой мечты придётся отказаться — что поделать, если у моего всемогущего садиста тоже есть слабые места?
Но…
Мы же люди, в конце концов. Мы все — всего-навсего люди.
И у каждого из нас свой уникальный Путь.
- Конец -
От автора: Уф. Кажется, мне тоже надо сходить за водичкой…
Ребята, это было здорово. ОВ оказался очень сложным в плане подбора информации (я такого начиталась и насмотрелась, что в процессе повзрослела лет на десять), характеров, ситуаций, и я надеюсь, что справилась.
Конечно, в какие-то моменты хотелось плюнуть на всё и свести чертей в кучу, облив банальностью из пеномёта любви, но тогда от тренировки не было бы смысла, а ОВ получилась бы слишком типикал-Эш-сопливой-историей. Так что сорян за ангст! Но мы же справились!
Хотя всё равно в итоге кончилось хорошо, конечно. Если вы спросите, были ли задумки с плохим концом, то я скажу, что автор точно вела к чему-то унылому, а Тимур спас положение, встав на колени. Хе-хе.
Мне хочется написать спэшл про Артемия с Совушкой, пусть они остались второстепенными и за кадром, но так запали в душу, что надо-надо. Так что, скорее всего, оно будет, но не сейчас, не в ближайшее, мне надо отвлечься, иначе уже эти ребята точно будут обстреляны из пеномёта.
Ещё были какие-то всплывающие, но отброшенные за ненадобностью сцены с Эриком, он остался очень теневой личностью, а ведь тоже мог в герои. Может и он засветит своими накачанными ягодицами в спэшле, вместе с Андрюхой. Но ничего не обещаю!
Спасибо всем, кто следил, писал отзывы, поддерживал и был рядом. Отдельное ВОТ ТАКЕННОЕ СПАСИБО и открытое признание в любви бете - ты для меня вот буквально Тимур, который спас историю, то бишь меня, от краха и уныния в вечном безбетном заточении (ну, понесло) :DD
Вот. И всё, собственно.
Тут была ваша Эш!
Песенки для пьяного расслабончика после читки фанфика:
Провода - Садо-мазо (BDSM)
Китай - Я хочу быть с тобой
The First Station - BDSM (Original Mix)
========== Спэшл: невредимый и птица с Марса ==========
Артемий не любил зиму.
С самого раннего детства его организм отрицал её как процесс. Сначала бунт против природы проявлялся болезнями — он простужался, страдал гриппами, ангинами, отитами. В итоге расстался с гландами, трижды полностью терял голос. Пережив двадцать восьмой год, Артемий разработал безотказную тактику войны с холодом и уже не сваливался с температурой под сорок с первыми морозами. Превращался в обороняющуюся улитку и запаковывал себя в крепчайшую защитную раковину из комплексов витаминов, одежды, медицинских масок и обогревателей. Тихо презирая холода, ветра и белую хрустящую землю.
Тридцать шестая зима смогла пробить брешь в его защите.
Тридцать шестая зима попыталась забрать единственное, что было ему дорого.
При всём желании Артемий не смог бы забыть ту ночь. Ледяные щупальца ужаса, облепившие сердце и каплю за каплей выжимающие из него жизнь. И жуткую тёмную пелену перед глазами. Опасностей было много — больница, вирусы, оголённая шея, долгое курение на свежем воздухе. И ничего.
Ни-че-го.
Она словно смеялась над ним.
Да, дорогой, я пыталась тебя убить. Тридцать шесть лет, между прочим. А сегодня — сегодня я дам тебе уйти, потому что ты убьёшь себя сам. Отпускаю. Живи недолго и несчастливо.
Или, может быть, мне стоит забрать Его жизнь?
Как думаешь, Репухов?
— Тварь… — рычал он, прижимаясь лбом к холодным перилам на крыльце больницы. Нужно ждать — долго, мучительно долго, ему сказали не меньше четырёх часов, но каждая минута тянулась, как резина. — Отпусти его. Ну хочешь, возьми меня, а его отпусти…
Он давно не позволял себе опускаться до оскорблений и разговоров с воздухом. Уже больше полутора лет — айсберг в костюме. Дом-клуб-клуб-дом. Попытки отвлечься на чью-нибудь боль, редкие всплески энергии живых людей на ВИПках. Бессмысленно.
Ощущение пустеющих песочных часов живыми линиями где-то под кожей, не выцарапать. Не избавиться.
Сейчас эти чувства словно кошмарный сон. Надрывный хохот сжалившейся зимы звучит эхом. Только сжалилась она не над ним — над Валерой. Может быть, потому что у него не было с ней конфликтов?
— Если совушка, то полярная, — улыбнулся он, прикрывая за собой дверь и снимая верхнюю одежду. Полумрак кабинета гасил невыносимое сияние взгляда и блеск растрёпанных светлых волос. — Ну правда. У меня теперь есть второй зимний день рождения. Кстати, где мой ошейник?
— Зачем он сейчас? — вопросом на вопрос в бархатистой тишине. Почти как прежде.
Будто не было никаких месяцев горячки и паники. Вечеров с сигарой, виски, раздражающе-удушливой петлёй галстука и волчьей тоской — не было. И пустующего сердца. Точнее, не пустующего, а запертого. Вроде даже навсегда.
— Чтобы не хотелось тебя перебивать и шутить не по делу, — отозвался Валера.
— Тогда обойдёмся без него.
Он не пошёл навстречу протянутой руке, и замешательство тоненьким скальпелем резануло нервы. Вроде бы мелочь, а жутко так, что тяжело дышать.
— Что такое?
— Эм… может быть, нужно ещё немного времени?
— Зачем?
— Пока затянутся эти ужасные швы.
Валера опустил голову и попытался занавеситься улыбкой. Вечная защита от всего и вся — очень действенная, обмануться проще простого. Но Артемий слишком хорошо знал эти приёмы, так хорошо, будто каждый изобретал сам. Когда он переживает, всегда держит дистанцию, прячет руки, улыбается, смеётся.
Несёт околесицу.
— Я помню, что ты любишь красивые вещи… — вот оно.
Снова по накатанной. Совсем как в тот день, когда узнал о том, что болен. Слова сыплются, как из дырявого мешка с чушью.
— Что?
— Мне надо будет что-то с этим сделать, удалить их как-нибудь, а то я на чучело похож перештопанное…
— Валера.
Вздрогнул всем телом, словно от удара, и замолчал. Беспокойство идёт впереди, вместо громкой славы, и поза скомканная, наигранно-расслабленная.
— Подойди ко мне, пожалуйста.
