Сейчас еретики стреляли уже не ядрами, а кусками рубленного метала или малыми камнями, для покрытия выстрелом большего числа людей противника: гвардия, по новому приказу Магинария Имерия, отошла прочь в сторону главной дороги, по которой вся армия империи и добиралась на данную равнину совсем недавно, утром.

Наследники, потеряв от новых залпом бомбардиров «честных» во множестве людей — стали отводить свои отряды прочь.

Наследник Джанелло и ранее сбежал со своими ромлеянами одним из первых. Гарданцы Борелла и Поллиона, видя панику своих вождей, просто прорвались к лесу и бросив собственные шатры и большую часть лошадей — скрылись в его чаще. Они были людьми привыкшими к подобным чащобным местам и Поллион был уверен что сможет, в гуще леса, отбиться, будь то контратака или что подобное, от любого наседавшего на них врага.

Уммландцы и их лидеры, наследник Лиутпранд и богатейший банкир империи Туджерри — отошли ближе к императорской гвардии и сговорившись о совместных действиях, принялись неспеша, в порядке, отступать. Впрочем, также босив всё своё лагерное имущество.

Кельрики, среди которых было до трети кавалеристов, ещё пытались как контратаковать еретиков, но великий инквизитор Корсо, завидев что прочие все наследники уводят свои провинциальные рати куда подальше из сражения, махнул рукой и с отчаянием в голосе всё же проговорил: «Господин мой Амвросий… есть задачи, которые даже отчаянным и стойким в Вере людям — непосильны! Армия бежит, прочие наследники уже отошли с равнины и не пора ли и нам последовать их задумке? — во спасение наших жизней и оставшихся верными Светилу, наших славных воинов…»

Кельрики, последними из отрядов наследных принцев, уходили, точнее просто прорывались, на главную дорогу. Прочь с равнины, запертой между густым огромным лесом и холмом, чуть было не ставшей им всем ловушкой.

Еретики добивали смешавшиеся первую и вторую линию имперской армии, обстреливали отряды наследников, что уходили прочь далее из битвы, вслед кондотьерам и полисным милициям из резервов, когда паникующий и мечущийся, словно перепёлка под ногами собак что её почуяли, министр Дезидерий нашёл таки своего секретаря Тарасия и схватив того за одежду, начал орать, с визгом в голосе: «Что? Что делать?! Как всё это исправить, что ты идиот натворил?! Мы сдохнем вместе с этим отребьем! Скотина, придурок — я убью тебя!!!»

Пока Дезидерий стучал дробно, но не больно, своими пухлыми кулачками по груди Тарасия, тот, сам в лихорадочном возбуждении, отчаянно искал выход из сложившегося опаснейшего положения: «Бомбарды! У нас же их почти две сотни! Срочно выставляем и даём залпы по еретикам, а когда те вернутся в страхе в свой лагерь — добиваем их обстрелами днём и ночью! Пока не уйдут прочь! У нас артиллерийский парк такой, что десять городов по камню разобрать сможем!»

Главный имперский министр сел на колесницу, с которой недавно так уверенно выступал перед армией и расплакался, а Тарасий, не ожидая его нового приказа, бросился исполнять собственную задумку.

В самом имперском лагере, орудийный парк и пороховой перевозимый запас располагались на некотором отдалении от основных палаток, ближе к лесу, расположенного с противной стороны от лагеря, чем холм, с которого сейчас всё новыми, яростно вопящими волнами, скатывали очередные сотни еретиков, что бы крушить и ломать строй запаниковавших бойцов карательного похода по подавлению их ереси.

Тарасию удалось не без труда объяснить бомбардирам чего он от них добивается, ибо эти люди находились в таком удалённом месте, огромного лагеря имперцев, куда почти не добирались гонцы с приказами от отступающей в постыдной спешке остальной армии и канониры всё ещё пребывали в уверенности что идёт успешное наступление колонны штурмовиков империи на холм с укрепившимися на вершине его еретиками, а вся кутерьма что разразилась — происходит от головокружительных успехов армии, возглавляемой главным имперским министром Дезидерием.

— Ставьте скорее бомбарды! Все что сможете! — орал, на медленно встававших с повозок инженеров бомбардиров, секретарь министра Тарасий. — Скорее!!!

— Так это… — важно пробасил толстяк, в берете и смешных полосатых штанах, видимо бывший главным среди артиллерийской прислуги и инженеров, приставленных к орудиям. — Как это? Нам приказали ранее даже не начинать что делать, а тут вы, без письменного приказа…

— Ты что?! Протри глаза!!! — вызверился Тарасий на стоявшего перед ним толстяка в берете. — Какие приказы — разгром у нас! Срочно нужно спасать ситуацию, срочно! Ставьте что сможете на упоры и начинайте бомбардировку еретиков, пока они, сам наш лагерь, не захватили!

Немного шокированные услышанной новостью, артиллерийская прислуга было начала готовить самые большие бомбарды, сложенные в нескольких повозках каждая, что хотел секретарь Тарасий первыми пустить в дело, но почти сразу же прекратила эту затею.

Толстяк, глава бомбардиров, вежливо внове обратился к секретарю Дезидерия: «Господин наш. Мы же не сможем их никак ранее завтрашнего дня: снять с повозок, собрать, установить на станки, зарядить, навести…. Стоит ли даже начинать с ними возиться?»

— Какого дня?! — вытаращился неверящим взором, на говорившего, Тарасий. Всё что с ним происходило в последние часы, казалось доверенному секретарю министра дурным страшным сном, что такого быть на самом деле не могло. — О чём вы тут лопочете?!

— Тяжёленькие стволы у противостенных бомбард. — Твёрдо объяснял свою позицию толстяк, видимо осознавая что прибежавший к ним в панике Тарасий — страшно далёк от понимания сложностей выставления бомбард на позиции. — Полста человек, да несколько коняг — потом собрать воедино, далее станок и прилажевание на нём. После зарядка порохом и ядром, выставление с помощью чушек ствол выше или ниже, поворот с помощью десятка служек и…

— Сейчас! Что можно пустить в бой уже самым скорейшим образом?! — чуть не захлёбываясь в истерических рыданиях и воздевая руки к небу, где вовсю светило Солнце, вопрошал обступивших его людей, Тарасий. — Скорее! Как можно скорее, пока есть возможность исправить ситуацию, молю вас всех! Заклинаю святым Светилом! Если поторопитесь и выведите орудия в течении десяти минут — выдам каждому по сотне золотых монет!

Бомбардиры мигом посовещались и через полминуты толстяк в берете, что и разговаривал ранее с Тарасием, предложил: «Серпентины на колёсных станках и пожалуй многоствольные бомбарды, на телегах. Мы сможем их приготовить в течении трети часа к бою и легко отвезём с помощью коней, куда ваша милость прикажет.»

Секретарь устало махнул рукой и потребовал что бы все приступали немедля исполнять данное его поручение.

Сам Тарасий уже сильно сомневался, что даже залп из данных орудий сможет остановить наступление армии «честных», что так лихо сбили имперскую штурмовую колонну с холма, где располагался их лагерь и сейчас уже прорывались, пока что небольшими группками — через откровенно начавшие бежать с поля боя, порядки имперской армии, еретики же подходили всё ближе к самому лагерю похода.

Вскоре однако Тарасия уже позвали и оказалось что бомбардиры постарались, и смогли зарядить четыре серпентины, небольших полевых орудия с длинными тонкими стволами применяемыми против строя бронированных бойцов, и одну телегу — с расположеными на ней в ряд пятью малыми бомбардами, а также привязанными спереди телеги щитами, что защищали стрелков и заряжающую обслугу, от возможного обстрела.

Когда небольшой отряд, который вёл Тарасий на подмогу гибнущим имперцам, наконец покинул пределы имперского походного лагеря, секретарь сразу же понял всю сложность его нынешней задачи: повсюду кавалерия и пехота, своя и чужая, поднимали тучи пыли и было сложно распознать где и кто располагался. Залпы с холма артиллерии «честных» окутывали сам холм дымом и сейчас на нём почти не видны были расположенные на нём батареями бомбарды самих еретиков.

Когда бомбардиры спросили Тарасия где их цель — секретарь вначале даже растерялся. Однако заметив что одна из групп в месиве встречного боя отчаянно дерётся, используя нередко двуручные мечи или полуторный, и «кошкодава», вместо щита, с уверенностью указал на них и скомандовал: «Еретики! Жги по ним!»