Что за чудо этот мутантский фольклор! Обязательно надо будет прислать кого-то из учёных, а лучше пару человек, чтобы записали в этнографические блокноты историю про медведя.
Правда, ещё лучше - найти кого-то другого, кто эту же историю про медведя хорошо рассказывает, а к Дыре - не посылать. А то ведь известно, чем дело кончится. Дыра - она для всех Дыра. Для всех и с каждым.
- Нет, пришли-и! - капризно надувает губы Дыра, выдёргивая седеющий волос из пучка, растущего на профессорской груди. - Пришли мне того, молоденького! Его зовут Хомак? Вот Хомака мне и пришли. Других можешь пока не присылать, а этого я хочу!
- Всё, что скажешь, любимая! - с ласковой улыбкой отвечает пан Кшиштоф. - Приведу тебе всякого. Я ведь знаю, ты ненасытна!
Промискуитет, будь он неладен. Профессор Щепаньски меньше всего хотел бы делить одну и ту же пани с кем-то из своих подчинённых, но - в этой игре на желания назначать фанты не ему. К тому же самые дикие желания Дыры настолько быстро становятся его собственными, что диву даёшься! Кто знает, может её отношения с молодым чехом что-то добавят в арсенал наслаждений профессора, дадут ему взамен постыдно-сладкое ощущение ещё большей полноты жизни?
- Так ты всё про меня знаешь? - Дыра отодвигается на расстояние вытянутой руки, чтобы лучше видеть лицо пана Кшиштофа. - Всё-всё?
- Никто не может знать всего о тебе, любимая! - поспешно произносит профессор. - О ком угодно, только не о Дыре!
- Ответ правильный! - смеётся мутантка, сладострастно выгибая на медвежьей шкуре свой изящный красноватый торс.
Профессор польщён, словно только что сдал труднейший зачёт в своей университетской жизни.
- Так ты не хочешь знать всё о Дыре? - ухмылка мутантки становится хищной, выдаёт заброшенную ловушку. Если ответишь "нет", Дыра накажет за недостаток интереса, если "да" - за самонадеянность. Лучше отвечать "да": за самонадеянность Дыра бьёт мужчин всего чувственней и нежней, а за невнимание - агрессивно, как истинный палач-профессионал.
Но вместо удара следует дразнящий разговор. Дыра не верит в "да":
- Нет, пан Кшиштоф, главного о Дыре ты знать боишься!
- Боюсь, и в то же время хочу! - выкручивается пан.
Мутантка нагибается к самому профессорскому уху и жарко шепчет, обжигая ушную раковину:
- А слышал ли ты новости о моих привычках? Рассказал ли тебе Сопля, какая судьба ждёт моих любовников?
- Э... да, конечно!
- Он рассказал, что любовников я убиваю? - на последнем слове Дыра демонстративно облизнулась.
- Э... да, рассказал, - профессору трудно говорить внятно, так как мутантка в этот момент отстранённо теребит его за щёки, словно недавно подаренную куклу из неведомого материала.
- И ты не боишься?
- Нет! - с горячностью воскликнул пан. - Мне желанны твои проделки.
- А если я убью и тебя?
- Я готов! - пан Кшиштоф выставил вперёд седовласую грудь, словно специально под расстрел. - Всё, чтобы только обрадовать мою ласточку!
Пока он это говорил, у него словно звоночки в висках зазвонили: тревожный сигнал! Но пан Щепаньски отмахнулся от охранной системы. Он будет действовать по-старинке. Если искренне готов пойти под нож из любви к прекрасной мутантке, она тебя милует. Раньше бывало так.
- И Хомака привести готов? - с недоверием проговорила Дыра. - Чтобы я его тоже убила?
Профессор Щепаньски закивал:
- И Хомака, и меня, и всю экспедицию - режь, если надо. Если только доставит тебе удовольствие!
- Не веришь, - констатировала Дыра, - много говоришь, а ни одному слову не веришь. Эх ты, этнограф! Спец по культуре мутантов... Что за ерунду твоя экспедиция берёт для изучения? Сказки, песни, танцы, народные промыслы?
- Да! - подтвердил пан Кшиштоф, влюблено глядя ей в глаза.
- А главного - того, что делает мутанта мутантом - никто не изучает. Ни разу никто не изучил.
- Что же это?
- Так я тебе и сказала! - хихикнула правительница Столичной Елани.
Умеет пани держать интригу.
Чу! Что это за жуткие звуки доносятся из окна? Вой? Пан Шепаньски такого никогда не слышал, и всё же знакомые нотки проскальзывают. На тягучие фальшивые ноты голосовой основы наложены отрывистые хриплые судороги. Ах да, вот что это такое: собачий вой с поправкой на свиные глотки. Звуки теперь понятны, но страх всё равно невольно пробирает до костей. Животные, которые так звучат, не могут не быть смертельно опасными.
Вой стих. Теперь из-за окна раздался дробный топот копытец, сопение, злобно хрюкающее рычание, сквозь которое едва пробился приглушённый человеческий вопль. Дальше вопль оборвался, пошёл мерный хруст.
- Что это за звуки? - пан Щепаньски приподнялся на локте.
- Не волнуйся, милый. Это просто мои сторожевые свинки поймали прохожего.
Надо предупредить участников экспедиции, подумал пан Щепаньски, засыпая. Чтобы по ночам во дворе не гуляли. Мало ли что.
8. Карел Мантл, антрополог
Березань учёные посмотрели в чисто "туристическом" режиме (все, кроме Панайотова и Грдлички), а вот в Столичной Елани началась работа. И вовремя. Так долго тряслись в русских БТРах, месили ногами болотную жижу - пора уже, наконец, и пользу делу приносить.
Негласный расчёт профессора Щепаньски был таков: антропологи работают в парах с этнографами-специалистами, помогают, чем могут, организуют процесс, направляют на познание тех культурных форм, которые желательно высветить.
Следуя этому правилу, при Панайотове в Березани остался Грдличка. Панайотов и возражать не стал, признал разумность решения руководства.
Да и отчего бы не признать? Ибо все же понимают: у антропологии - своя специфика, изучает она в человеке и мутанте больше биологическую сторону, чем культурную. О происхождении человеческого вида, о различных расах, включая мутантские, антрополог расскажет лучше всякого этнографа - собирателя вышитых тряпок и обрывков песен. Но тряпки и песни собирать надо тоже. Вот с каталогизацией этих фактов этнографы справляются лучше.
Жаль, разумную инициативу начальника экспедиции приняли не все. Ратко Милорадович - вот упёртый осёл - захотел себе в напарники второго серба, Славомира Костича. А ведь оба - этнографы, или там этнолингвисты - то есть люди одного и того же типа компетенции.
В свою очередь Вацлав Клавичек и Братислав Хомак тоже были вынуждены объединиться в чисто "антропологическую" диаду. Что и "не добже", и "не здрово", как во всеуслышание объявил пан Щепаньски.
А вот Мантлу повезло: работал он в паре с Гориславом Чечичем. Македонец оказался человеком понятливым. Сработались прекрасно.
Изучали устный фольклор Столичной Елани. Притчи, сказки, загадки, заговоры, легенды, предания - всё такое.
Роли в процессе с македонцем распределили чётко. Мутанты наизусть рассказывали свои народные предания, Чечич их дословно записывал, а Мантл следил по методичке, всё ли они точно излагают.
Большинство воспроизводило свои тексты достаточно точно, но некоторые - в основном те, которые плохо научились читать, забывали и перевирали важные места, несли отсебятину. Таким Карел Мантл сам зачитывал выдержки из методички - ведь просто показать без толку. Порой неразумные индивиды и тут не понимали, чего от них требуется, тогда Карел зачитывал методичку напрямую фольклористу, минуя представителей изучаемого народа.
Чечич сперва пытался протестовать, потом - махнул рукой: чего там! А как сам дополнительно мозгами пораскинул, даже предложил полезную рационализацию:
- А что, если я буду всё выписывать прямо из вашей методички?
Но тут уж Карел почуял доведение важного дела до абсурда.
- Так нельзя, - сказал он убедительно, - переписать методички от руки мы бы могли ещё дома. Зачем же мы сюда ехали, с мутантами знакомились?
- И то правда! - вздохнул Горислав. - Ну, коллега, диктуйте!
