Второе место - еще одна дорожка к морю, начало ее между нашим домом и домом Кириченок, других наших соседей; дорожка поначалу идет между нашим с Кириченковым заборами (не забывайте, это же все реминисценции - этой дорожки давно уже нет, Кириченки ее прихватили еще в начале 90-х), потом круто поворачивает направо, идет между забором пионерлагеря и заборами Кириченок, бабы Нади Буги, Кирьякуловых (это дядя Коля Шпак, наш родич), еще одних Кирьякуловых (ясно, что тоже родичи, тетя Тина Кирьякулова - двоюродная сестра моей бабушки), Порохней (тоже родичи, но очень дальние), а потом круто налево и уже идет между лагерем "Волна" и лагерем "Огонек", а потом выходит к деревянной лестнице на пляж. Вот эта дорожка тоже всегда была засрана, как адова клоака. А все потому, что скрыта от глаз, и всякий на море бегущий ("среди бегущих первых нет и отстающих" - вспомнилось из песни; когда выпьешь глоток, сразу начинаешь из песен всякое вспоминать) не упустит шанса облегчиться. Эта дорожка тоже ведь была местом сакральным - как бы так объяснить, ну что-то вроде портала к морю для своих. Чужие идут к морю в центре, возле магазинов, клуба и того знаменитого сортира со сталактитами, а про эту дорожку между нашим и Кириченковым двором не все знают. Опять же - я иначе как по ней к морю не ходил, потому и сакральная лично для меня. Для меня, Ивахненок, Кирьякуловых, только, пожалуй, не для Кириченок, которые умудрились ее к огороду захапать, а на море с тех пор ходят кругом.
А третье место - дикий пляж, который местные называют: "Гирло". О нем чуть позже расскажу, когда дойду.
- Дальше берегом -
Дальше - та самая деревянная лестница, что спускается от "сакральной" дорожки к морю, описанной в предыдущем скетче "О говне". Концептуально, ценность любой лестницы в вашем личном мироздании зависит от того, сколько раз на нее ступала ваша нога. К примеру, лестницы в вашем доме, в котором вы прожили десятки лет, ходя туда-сюда вверх-вниз (если же дом с лифтом, лестница теряет свое значение, возможно, вы за многие годы так и не посетите некоторые из ее пролетов). Я сейчас не имею в виду привычку некоторых людей проводить время на лестничных площадках - пить там и курить, эта привычка - удивительная "совковая" гнусность, происходящая от неуюта людских жилищ и дефицита иных, приличных, мест для общения, а имею в виду лестницу-копилку твоих настроений. Вы понимаете, о чем я: идешь ты с утра в школу - отвратительное настроение, из школы - наоборот, приподнятое; или там с родителями на демонстрацию, в кино; или выезжаете на юга с чемоданами, гупаете ими по ступенькам; или девушку к себе ведете (паче чаяния); или тащите новогоднюю елку; а другой раз несут вас вниз на носилках санитары, а то и, например, покойником в гробу, если санитары не успели - лестница все это собирает, помнит. Я так думаю всегда, когда по старым лестницам хожу в домах, скажем, где-нибудь во Львове. Думаю, сколько людей прошли здесь своими ногами - возможно, это были приличные и интересные люди, оставили свой след (не бойтесь, я не буду снова употреблять слово "эманация"). Однако же, не исключено, что есть дома, а в них подъезды и квартиры, где сроду никто приличный не жил, а веками живет всякая сволочь - например, есть такие дома в центрах городов, где всяким заслуженным коммунистам выдавали квартиры и прочей подобной сволочи - ментам, кагэбистам или советским писателям, и лестницы там тоже веками накапливают их сволочизм (это я, конечно, не серьезно, я не очень верю в экстрасенсов, а самолично не могу отличить сволочную лестницу от несволочной - никакое внутреннее чувство мне ничего не подсказывает). Но я отвлекся от лестницы к морю. Эта деревянная лестница чрезвычайно ценна для моего внутреннего мира - быть может, именно по ней я ходил чаще, чем по любой иной лестнице. Я и мои детские товарищи (вернее, наши ноги) так хорошо выучили эти ступеньки, что мы привыкли сбегать по ним вниз с сумасшедшей скоростью, удивляя и пугая тем самым новоприбывших отдыхающих - лестничных новичков, осторожно отсчитывавших ногами ступеньку за ступенькой. Так можно было всегда отличить автохтона от приезжего - по скорости спуска по лестнице.
Еще метров пятьдесят дальше по берегу - лагерь "Огонек". Кажется, сейчас он банкрот, жизни в нем не видно. Вообще, невезучий лагерь, давно лишившийся своего пляжа - еще в мою здесь бытность. Не по корыстному умыслу людей, как это обычно бывает, а по воле природы - море часто подмывает берег, иногда отхватывая куски пляжа и даже откусывая чуток от горы - в некоторых местах, например, у лагеря "Волна", под описанным выше отхожим местом отдыха, гора раньше была покатой, а сейчас стала совсем отвесной - море выело, но пляж пощадило, а вот "Огоньку" не повезло - там море отхватило почти всю полосу пляжа, оставив немножко места под самой горой, где и ютились несчастные пионеры, с завистью поглядывая на соседние лагеря, где у пионеров были огромные пляжи и целые залежи песка. Например, как в следующем по ходу лагере - "Чайке".
У "Чайки" пляж огромный (я как раз здесь иду), еще и с неровностями такими, как дюны и барханы в пустыне, там особенно приятно было лежать пузом в песке, кататься по этим барханам. Здесь, напротив "Чайки", любил рыбачить отец, в те редкие разы, когда он приезжал к нам в село. Заходил по пояс в воду с поплавочной удочкой и ловил там тарань. Почему-то он излюбовал именно это место - напротив "Чайки", я никогда не понимал, почему - я любил другие места, а это не считал особенно рыбным, но отца все устраивало, да и ловил он там, на удивление, неплохо.
За "Чайкой" - несколько микро-пансионатов, названий которых я не помню, по паре деревянных фанерных домиков на каждый; в каких-то из них иногда останавливался отец (возможно, потому он и ловил рыбу возле "Чайки" - идти было недалеко), там же были какие-то развлекательные заведения вроде бильярда и старого аттракциона советских отдыхающих - "набрось кольцо на палку" (сейчас, вижу, вместо них стоят какие-то питейные ларьки). А уже за ними - Гирло.
- Гирло -
В этом месте в море впадает невидимая река Камышеватка, которую можно увидеть только на карте. Посмотрит какой-нибудь географ-любитель на карту, увидит голубую полоску и вправду поверит, что там есть какая-то река, а на деле ее там сроду не было - только камыши и мокрая грязь под ногами. Но у самого моря эта мелкая, невидимая глазу река набирает во время приливов морской воды и разливается в такой себе приличный по размеру водоем, который (вместе с его окрестностями) у нас и называют Гирлом.
Раньше Гирло было излюбленной стоянкой "дикарей" - автотуристов, которые избегали становиться "на квартиру" или жить в пансионатах, а вместо того располагались палатками вокруг камышиного озера, образовывая большое летнее поселение, сообщество, которое местные жители звали "Гирлом" (по месту) или "Дикарями" (по его обитателям).
Детьми мы любили Гирло и "дикарей", часто навещали их стоянку, следуя карго-культу: увидеть чужих, приехавших издалека людей и привезенные этими людьми диковинные предметы (зажигалки, термосы, кипятильники, шезлонги, спиннинги, резиновые лодки, маски и трубки для подводного плавания, надувные матрасы, раскладные ножи, импортные сигареты и жвачки) мы могли и в селе, когда отдыхающие останавливались "на квартирах", но здесь, на Гирле, в Дикарях, они жили все вместе, коммуной, все было на виду, все предметы культа карго - девушки в солнцезащитных очках, лежа на надувных матрасах, подкуривали сигареты "Интер" красивыми бензиновыми зажигалками, мужчины открывали консервы швейцарскими ножами и готовили еду на керосинках, у каждой палатки стоял транзисторный радиоприемник, в воздухе пахло гарью от керосинок, озерным илом, бензином и дерьмом - оборудованных отхожих мест в "Дикарях" не было, да и не могло быть, место-то стихийное, неучтенное, а потому "дикари" ходили по нужде тут же - в камыши, туда же выбрасывали всякие отходы - объедки, бутылки, консервные банки. Однажды, купаясь на Гирле, я распорол себе ступню консервной банкой чуть не надвое - кровь хлестала, как из шланга, мой друг Ленчик бежал к лагерю "дикарей", крича как тот мужик с картины Эдварда Мунка, вокруг меня сразу собралась толпа туристов: поливали ногу зеленкой, заматывали бинтом, успокаивали, давали нюхать нашатырь, а после, уже дома, дед орал на меня так, что чуть стены не трескались - дед всегда на меня орал, когда я травмировался - то же самое было, когда я разбил себе колено, ныряя в море со старой баржи.
