Так что ты хоть за три часа приди на автостанцию, сесть тебе в автобусе никто не даст - все равно найдется тот, кому сидеть нужнее, старший. "Старшим надо уступать", - скажет он. Окей, уступаешь, стоишь рядом. Тут уже автобус начинает набиваться битком, и каждый новый входящий прямо из дверей обшаривает глазами салон: нет ли кого помладше, чтобы согнать, пока ситуация, наконец, не достигает своего равновесия - сидят все, кого согнать уже никак невозможно - альфа-пассажиры. Бета-пассажиры стоят, давятся, потеют, нюхают друг друга подмышки, ну и ты где-то между ними - гамма-пассажир. Мы еще никуда не едем - потому что начинается обилечивание.
Билеты вообще-то можно купить в кассе на автостанции, но там их почти никто никогда не покупает, потому что все знают: водитель все равно будет обилечивать. Водитель - это обычно такой маленький черномазый грек. Не то чтобы один и тот же грек, который веками водит этот маршрут, напротив - это самые разные греки, и они меняются, но, тем не менее, водитель всегда грек и он всегда невысок ростом. И всегда неприветливый. Помню, одно время среди местных считалось хорошим тоном водить дружбу с этими греками-шоферами, ну, хотя бы здороваться, притворяясь им другом. Не знаю, зачем, и какой от того был прок - скорее всего люди пытались подлизаться на случай, чтобы те, если что, подвезли поближе к селу, потому что автобус был не заходящий, а проходящий. Так вот никому это особенно не удавалось - все эти мелкорослые греки-водилы были страшно неприветливые, просто, как братья - черномазые, на одно лицо, и никогда не улыбались, почти ни слова не говорили, кроме: "э-э-э, а-а-а" и другого в таком же роде по ходу обилечивания. Еще они обычно носят белые рубашки с коротким рукавом, эти греки-водители.
Так вот, перед тем, как отъехать, шофер начинает сновать по салону, протискиваясь там, где протиснуться среди тесно переплетенных тел уже, кажется, невозможно, и обилечивать необилеченных, то есть, практически, всех. Минут десять он так лазит. Некоторые пытаются спрятаться, увильнуть, не обилетиться и уехать зайцами, но такое редко выгорает - эти греки очень цепкие глазом насчет того, чтобы собрать свои шестьдесят копеек. Раньше было шестьдесят, я вот помню, а сейчас бог его знает - вот буду ехать и узнаю. И вот, значит, когда все уже при смерти от вони и духоты, маленький грек, наконец, влезает на свой капитанский мостик, и мы со скрипом трогаемся. Ну, пускай не со скрипом, а со скрежетом - вы знаете, как ездят эти старые "лазики".
Лучшее время, лучшие минуты - едем. Это если вы взрослый. Детям нет счастья в автобусах - не забывайте о ювенальной дискриминации. Не успеет автобус отъехать от автостанции, как тебе какая-то жирная баба, обливающаяся потом: "Мальчик, открой люк, а то такая жара!" А люк-то черт знает где, росточку тебе не хватает, чтобы до люка добраться, и ты на цыпочки становишься, тянешься, кончиками пальцев толкаешь тот люк, открываешь. И тут же другая баба, худая, которая все это время сидела рядом с жирной: "Мальчик, ну что ты делаешь? Кто тебя просил? (это она говорит тебе, а не жирной бабе) Закрой немедленно, а то меня продует! Не видишь, какой сквозняк?" (ты закрываешь люк) Жирная баба: "Мальчик! Что ты делаешь? Тебе самому не жарко?! Задохнуться же можно!" (открываешь люк) Худая баба: "Мальчик, ты что, издеваешься? Вот сядь на мое место (это, конечно, фигура речи, никто вам по правде никогда не предложит сесть на его место). Тут сквозняк же!" Остановка. Жирная баба: "Мальчик, на тебе двадцать копеек, пойди купи мне ситра..."
- 18-й километр -
На восемнадцатом километре автобус останавливается надолго - это полдороги и поселок Першотравневое, который местные называют Первомайском. Здесь я когда-то родился и прожил лет до пяти, пока родители не развелись, и мы с мамой не уехали в город. Судьба забрасывала меня сюда и позже - именно здесь я работал в ДК, где жульничал с билетами, зарабатывая себе на грампластинки "Блэк Сэббэт" и торт "птичье молоко" - здесь его и покупал, в кафетерии гастронома, вот он, гастроном, виднеется на остановке.
Отсюда же я каждый вечер ездил домой автобусом с Анжеликой. На самом деле, я не помню, как ее звали - какое-то у нее редкое было имя: Виолетта, Изольда или Изабелла, поэтому пусть будет Анжеликой. Анжелика была рыжей (крашеной) и очень некрасивой девушкой, и мы с ней находились в близких транспортных отношениях (close transport liaisons) - то есть, мы каждый день в течение года ездили домой в одном автобусе, стояли при этом друг к другу близко и даже прижимались. Поэтому эти отношения можно назвать тесными. Бывают, вы знаете, и другие транспортные отношения между мужчиной и женщиной - это, например, когда вы десять лет ездите одним маршрутом, и всегда напротив вас сидит барышня, и вы все десять лет на нее таращитесь, а заговорить боитесь - просто фантазируете о том, что у вас с ней могло бы быть в идеальном мире. Это скрываемые или воображаемые транспортные отношения (hidden, secret or imaginary transport relations), хотя барышня наверняка обо всем знает - ну, о том, что вы о ней думаете. Да... так вот наши отношения с Анжеликой не были скрытыми - мы где-то случайно познакомились в самом начале (скорее всего, Анжелика сама со мной познакомилась - она была столь же наглой и бесцеремонной, сколько некрасивой), а потом год вместе ездили в тесных автобусных отношениях.
Я вам, пожалуй, расскажу еще кое-что об этом Першотравневом, раз уж вспомнил про Анжелику. Если подумать, здесь осталось многое из того, с чем я хотел попрощаться. Эти поездки, работа в ДК - это все чушь; мне тогда было семнадцать лет, я только-только закончил школу, был невнятным, неинтересным и зашуганным подростком, прятавшимся в свой кокон с пресловутыми грампластинками. У меня там было несколько подружек в ДК (библиотекарша, например), и ни с одной из них я не осмеливался заговорить на сколько-нибудь серьезные сексуальные темы, пригласить куда-то или еще что. С Анжеликой вот только не боялся, да и то, потому что она сама была девушкой развязной и без комплексов. Но и с ней у меня не было никаких шансов - несмотря на то, что она была страшная, как черт, у Анжелики в городе была куча взрослых поклонников, не мне чета - а со мной она просто ездила в автобусе, вынужденно. Нужно же ей было с кем-то общаться в дороге, убивать время. Кстати, она прекрасно одевалась, что компенсировало ее внешнюю некрасивость, и сильно, избыточно, ярко, красилась - что ее усугубляло. А я просто был никем, семнадцать лет для этого самый возраст.
Но в детстве все еще не выглядело так плохо - в Першотравневом я прожил первые годы своей жизни, когда мама с отцом еще были вместе. Мы жили в двухэтажном доме - чуть было не написал в "маленьком двухэтажном доме", когда вспомнил, что двухэтажные дома были самыми большими в поселке, их всего-то было три, и они стояли в ряд наискось в самом центре, на улице, названия которой не помню, а только то, что она была длинная и покатая - из-за чего по ней все время съезжали дети на самодельных тачках с колесами из подшипников.
Вы знаете эти двухэтажные дома - когда человек, родившийся и живущий в большом городе, или даже родившийся в селе, но переехавший в большой город и там живущий, вдруг волею случая, путешествуя, проезжает маленький поселок (который не село и не город) и видит там такие двухэтажные дома, стоящие где-то на отшибе в поле, среди каких-то цистерн, или на опушке леса, то он себе думает: "Кого и как угораздило там жить?" Даже я так думаю, когда проезжаю такие поселки, а потом вдруг вспоминаю - да я же сам в таком жил!
Обычным образом меня угораздило - отцу там дали квартиру; работал он электриком, играл в футбол и прочие спортивные игры за местные трудовые коллективы (колхозы, кажется), вот и дали квартиру, спортсменов тогда привечали. А жили нормально - на втором этаже, четыре квартиры там было на этаж и зеленая буква " " на картонке. Эта буква означала: "Дежурный", каждое утро она стояла под новой дверью, раз в восемь дней - перед нашей. Это означало, что наша очередь мыть пол в подъезде (конечно же, пол мыла мама). Почему-то буква была зеленой, хотя ее явно срисовывали с буквы-логотипа киевского "Динамо", которая, как известно, синяя. Но бог его знает, наверное, не было синей краски. Самой нашей квартиры не помню - только эту букву " " из коридора. Хотя нет, еще кое-что...
