— Разве он не чудо? Не могу представить, где они его нашли, но он просто изумителен, скажи?

И Алиса бочком-бочком попятилась к вешалке, стараясь ускользнуть прежде, чем Натали скажет свое «simpatico»; ей хотелось одного — схватить пальто и выскочить из квартиры, одной вернуться домой, удостовериться, что с Бобби все хорошо, лечь в постель и плакать, что она и сделала.

Так что это было не просто приятной неожиданностью, когда на следующее же утро она подняла трубку звонящего телефона и услышала:

— Миссис Прентис? Это Стерлинг Нельсон.

Когда он навестил ее в студии, она поначалу слегка беспокоилась, что ему не понравятся ее скульптуры, но он доброжелательно и с уважением высказался о некоторых вещах, которые она осмелилась ему показать, и скоро она совершенно успокоилась. Она знала, что сегодня выглядит лучше — ради такого случая купила новое платье и провела уйму времени перед зеркалом, — и была настолько уверена в себе, что позволила ему вести разговор. Она чувствовала, что многие из ее редких высказываний попадают в точку — скупые, но интересные, — а два или три, кажется, даже поразили его своей глубиной.

Он повел ее в уличное кафе при отеле «Бриворт» на Пятой авеню, куда ее давненько никто не водил и которому, решила она сейчас, нет равных среди всех ресторанов и кафе, где она когда-либо бывала. Они сидели за элегантным столиком в последних лучах закатного солнца, почти невидимые прохожим за живой изгородью из аккуратных кустов в горшках, и она надеялась, что кто-нибудь из знакомых пройдет мимо и заметит их, она даже надеялась, что и незнакомцы обратят на них внимание и завистливо подумают: что за интересная пара!

Потом он повез ее к себе — в роскошные апартаменты возле Грамерси-парк,[29] которые оказались полны чудес. Стены сплошь заставлены книгами, увешаны темными картинами таких стилей и эпох, какие, как обычно, не привлекли бы ее внимания, разве лишь тем, что сами по себе это определенно были шедевры, — в позолоченных рамах и подсвеченные крохотными музейными светильниками.

— Это Пуссен, — пояснял он, — а повыше Мурильо, одно из его ранних произведений. Всегда любил испанцев этой школы; да вы, полагаю, знаете о подобных вещах, конечно, куда больше меня.

Но картины были только начало: квартира была обставлена богатой антикварной мебелью — мавританской, итальянской, французской, — среди прочего два чудесных, грубо сработанных трехногих кресла, реликвии примитивных вкусов елизаветинской Англии. Напоминанием о годах, проведенных им на Востоке, были тяжелый меч с рукояткой слоновой кости, который он называл «бирманским даром»,[30] и огромный яркий гобелен purdah,[31] украшающий одну из длинных стен спальни.

Если последовательно рассматривать фигуры на нем, открывается своего рода рассказ в картинках, повествующий об обряде эксгумации и перезахоронении косточек пальца Будды. На наш взгляд, все это, боюсь, выглядит несколько пестро — краски и прочее; поэтому я отправил его сюда, в спальню. — Говоря это, он стоял в дверях спальни, разливая коньяк по двум бокалам. Украдкой взглянув на нее, пока она изучала занавес, добавил: — Хотя расставаться с ним жалко. Мне его чрезвычайно торжественно преподнесли на память, так сказать, когда я покидал колонию.

— А по-моему, совсем не пестро, — сказала она, принимая бокал. — По мне, так очень красиво. — Она осторожно проскользнула мимо него, чтобы еще раз осмотреть другие комнаты, а он шел за ней по пятам. — В самом деле, Стерлинг, у вас тут очень красиво. Все эти вещи такие разные, но вам тем не менее удалось гармонично сочетать их. О нет, я не так выразилась, словно какой-нибудь дизайнер. Я хотела сказать, что вы создали… создали некое единство. Добились… добились…

Но Стерлинг Нельсон не дал ей ни единого шанса договорить, чего он там добился. Он забрал у нее бокал и поставил на стол; потом взял ее за плечо, развернул и крепко поцеловал в губы.

На несколько кратких недель его квартира стала жарким центром ее мира. Не обошлось и без трудностей — только в сказках их не бывает, — но временами казалось, что нет таких трудностей на свете, которые нельзя было бы преодолеть, если б только судьба позволила ей остаться с этим умным, спокойным, блистательным человеком.

Главная сложность была в том, что Стерлинг Нельсон имел жену в Англии, с которой он еще не развелся официально, и иногда заговаривал о короткой поездке в Англию ближайшей осенью, чтобы оформить развод окончательно. Она не знала, что ответить ему, когда он упоминал об этом, но он каждый раз давал ей ясно понять, что дело лишь в утомительных юридических формальностях, которые надо как можно скорее урегулировать и забыть.

Другая проблема, по крайней мере первоначально, заключалась в Бобби. Она понимала: для Бобби естественно обижаться, что она так часто и подолгу отсутствует дома, но понимала и то, что Стерлинга, не имевшего собственных детей, может стеснить присутствие ребенка. К тому же тревожила натянутость в ее с сыном отношениях. Бобби всегда был молодцом, здороваясь и прощаясь со Стерлингом: «Здравствуйте, мистер Нельсон!», «До свидания, мистер Нельсон!» — и ей доставляло удовольствие смотреть, как они с серьезным видом пожимают друг другу руки, маленький мужчина и большой; но однажды вечером Бобби устроил ужасную сцену. Весь день после обеда был нервным и раздражительным, жаловался на живот, крутился под ногами, мешая ей одеваться, а потом уселся на пол посреди комнаты и проговорил сквозь рыдания:

— Не хочу, чтобы ты уходила!

Она не знала, прикрикнуть на него или броситься успокаивать; попробовала и то и другое, но только усугубила положение. «Ненавижу мистера Нельсона!» — кричал он, отбиваясь от нее, когда она попыталась обнять его, и появившийся Стерлинг стоял и озадаченно смотрел, как он продолжает истерически рыдать.

— Стерлинг, очень сожалею. Он просто… расстроен, что я… что мы…

Но Бобби, пряча лицо от стыда, что его видят плачущим, вскочил, с несчастным видом бросился в свою комнату и захлопнул дверь.

Стерлинг смущенно сел.

— Ему нездоровится?

— Нет, не думаю. Он жаловался на живот, но, по-моему, это не более чем каприз.

Она беспомощно посмотрела на закрытую дверь детской.

— Он уже достаточно большой для капризов, не считаешь?

— Пожалуй. Не знаю. Дело в том, что я слишком часто оставляла его одного, и он чувствует себя… Мне кажется, что он чувствует себя заброшенным.

— Мм, — промычал Стерлинг, закидывая ногу на ногу и складывая руки на колене. — Ну, в любом случае миссис как-ее-там сможет приглядеть за ним сегодня вечером, не так ли? Женщина, которая сидит с ним?

— Полагаю, сможет.

Но душа ее стремилась за молчаливую дверь детской. Ей представлялось, как он лежит в темнеющей комнате лицом вниз поперек постели, измученный, стыдящийся себя и одинокий, слишком несчастный, даже чтобы плакать, и ждет ее.

— Стерлинг, налей себе, а я схожу к нему и поговорю. Я быстро.

— Поговоришь? Не вижу смысла, Алиса. Ты же не желаешь, чтобы эта глупая история началась заново?

И тут в ее собственном голосе едва не зазвучали слезы:

— Стерлинг, пожалуйста, попытайся понять. — Они никогда не были так близки к ссоре и, когда ее голос зазвенел над его испуганным лицом, она почувствовала панику: что, если он не способен понять? — Его просто нельзя оставлять в таком состоянии, неужели не ясно? Будь у него отец — другое дело, но у него только я одна в целом мире… Неужели не ясно?

В конце концов они взяли его с собой и отправились в «Бриворт» обедать. Он умылся, оделся во все лучшее и был, как следствие пережитой истерики, то угрюм, то чересчур оживлен. Сначала они не могли добиться от него ни слова: он шел, опустив голову и отворачиваясь от терпеливого, доброго взгляда Стерлинга; затем вдруг заговорил как ни в чем не бывало. Он все смешал на тарелке в одно неприглядное месиво, при этом долго объясняя, подробно и надоедливо: