Въ восторгѣ пылкаго желанья,

Творю поспѣшно заклинанья,

Зову духовъ – и виноватъ! —

Безумный, дерзостный грабитель,

Достойный Черномора братъ,

Я сталъ Наины похититель.

Лишь загадалъ – во тмѣ лѣсной

Стрѣла промчалась громовая,

Волшебный вихорь поднялъ вой,

Земля вздрогнула подъ ногой…

И вдругъ сидитъ передо мной

Старушка дряхлая, сѣдая,

Глазами впалыми сверкая,

Съ горбомъ, съ трясучей головой —

Печальной ветхости картина —

Ахъ, витязь! то была Наина!.....

Я ужаснулся и молчалъ,

Глазами страшный призракъ мѣрилъ,

Въ сомнѣньи все еще не вѣрилъ,

И вдругъ заплакалъ, закричалъ:

Возможно ль! ахъ, Наина! ты ли!

Наина! гдѣ твоя краса?

Скажи, ужели небеса

Тебя такъ страшно измѣнили?

Скажи, давно ль оставя свѣтъ

Разстался я съ душой и съ милой?

Давно ли?… – „Ровно сорокъ лѣтъ,

Былъ дѣвы роковой отвѣтъ:

Сегодня семьдесять мнѣ било.

Что дѣлать! мнѣ пищитъ она,

Толпою годы пролетѣли,

Прошла моя, твоя весна —

Мы оба постарѣть успѣли,

Но что же! право не бѣда

Невѣрной младости утрата.

Конечно, я теперь сѣда,

Немножко можетъ быть горбата;

Не то что въ старину была,

Не такъ жива, не такъ мила;

За то, (прибавила болтунья),

Открою тайну: я колдунья!“

И было въ самомъ дѣлѣ такъ.

Нѣмой, недвижный передъ нею,

Я совершенный былъ дуракъ

Со всей премудростью моею,

Но вотъ забавно: колдовство

Вполнѣ свершилось по несчастью.

Мое сѣдое божество

Ко мнѣ пылало сильной страстью.

Могильнымъ голосомъ уродъ,

Скрививъ улыбкой страшный ротъ,

Бормочетъ мнѣ любви признанье.

Вообрази мое страданье!

Я трепеталъ, потупя взоръ;

Она же съ кашлемъ продолжала

Тяжелый, страстный разговоръ:

„Такъ, сердце я теперь узнала,

Я вижу, вѣрный другъ, оно

Для нѣжной страсти рождено;

Проснулись чувства, я сгараю,

Томлюсь желаньями любви….

Приди въ объятія мои….

О милый, милый! Умираю…..“

И между тѣмъ она, Русланъ,

Косилась томными глазами;

И между тѣмъ за мой кафтанъ

Держалась тощими руками;

И между тѣмъ – я обмиралъ,

Отъ ужаса зажмуря очи;

И вдругъ терпѣть не стало мочи;

Я съ крикомъ вырвался, бѣжалъ.

Она во слѣдъ: „о недостойный!

Ты возмутилъ мой вѣкъ спокойный,

Невинной дѣвы ясны дни!

Добился ты любви Наины,

И презираешь – вотъ мущины!

Измѣной дышутъ всѣ они!

Увы! сама себя вини;

Онъ обольстилъ меня, несчастной!

Я отдалась любови страстной….

Измѣнникъ! извергъ! о позоръ!

Но трепещи, дѣвичій воръ!“

Такъ мы разстались. Съ этихъ поръ

Живу въ моемъ уединеньѣ

Съ разочарованной душой;

И въ мірѣ старцу утѣшенье

Природа, мудрость и покой.

Уже зоветъ меня могила,

Но чувства прежнія свои

Еще старушка не забыла,

И пламя поздное любви

Съ досады въ злобу превратила.

Душою черной зло любя,

Колдунья старая конечно

Возненавидитъ и тебя;

Но горе на землѣ не вѣчно.“ —

Нашъ витязь съ жадностью внималъ

Разсказы старца; ясны очи

Дремотой легкой не смыкалъ,

И тихаго полета ночи

Въ глубокой думѣ не слыхалъ.

Но день блистаетъ лучезарный….

Со вздохомъ витязь благодарный

Объемлетъ старца колдуна;

Душа надеждою полна;

Выходитъ вонъ. Ногами стиснулъ

Русланъ заржавшаго коня;

Въ сѣдлѣ оправился, присвиснулъ:

„Отецъ мой, не оставь меня!“ —

И скачетъ по пустому лугу.

Сѣдой мудрецъ младому другу

Кричитъ вослѣдъ: „счастливый путь!

Прости! люби свою супругу,

Совѣтовъ старца не забудь!“

Соперники въ искуствѣ брани,

Не знайте мира межъ собой;

Несите мрачной славѣ дани,

И упивайтеся враждой!

Пусть міръ предъ вами цепенѣетъ,

Дивяся грознымъ торжествамъ:

Никто объ васъ не пожалѣетъ.

Никто не помѣшаетъ вамъ.

Соперники другаго рода,

Вы, рыцари Парнасскихъ горъ,

Старайтесь не смѣшить народа

Нескромнымъ шумомъ вашихъ ссоръ;

Бранитесь – только осторожно.

Но вы, соперники въ любви,

Живите дружно, если можно!

Повѣрьте мнѣ, друзья мои,

Кому судьбою непремѣнной

Дѣвичье сердце суждено,

Тотъ будетъ милъ на зло вселенной;

Сердиться глупо и грѣшно.

Ужели Богъ намъ далъ одно

Въ подлунномъ мірѣ наслажденье?

Вамъ остаются въ утѣшенье

Война и Музы и вино.

Когда Рогдай неукротимый,

Глухимъ предчувствіемъ томимый,

Оставя спутниковъ своихъ,

Пустился въ край уединенный

И ѣхалъ межъ пустынь лѣсныхъ,

Въ глубоку думу погруженный —

Злой духъ тревожилъ и смущалъ

Его тоскующую душу,

И витязь пасмурный шепталъ:

„Убью!.... преграды всѣ разрушу….

Русланъ!.... узнаешь ты меня….

Теперь-то дѣвица поплачетъ….“

И вдругъ, поворотивъ коня,

Во весь опоръ назадъ онъ скачетъ.

Въ то время доблестный Фарлафъ,

Все утро сладко подремавъ,

Укрывшись отъ лучей полдневныхъ,

У ручейка, наединѣ,

Для подкрѣпленья силъ душевныхъ,

Обѣдалъ въ мирной тишинѣ.

Какъ вдругъ, онъ видитъ, кто-то въ полѣ

Какъ буря, мчится на конѣ;

И времени не тратя болѣ,

Фарлафъ, покинувъ свой обѣдъ,

Копье, кольчугу, шлемъ, перчатки.

Вскочилъ въ сѣдло – и безъ оглядки

Летитъ – а тотъ за нимъ во слѣдъ.

„Остановись, бѣглецъ безчестный!

Кричитъ Фарлафу неизвѣстный.

Презрѣнный! дай себя догнать!

Дай голову съ тебя сорвать!“

Фарлафъ, узнавши гласъ Рогдая,

Со страха скорчась, обмиралъ;

И вѣрной смерти ожидая,

Коня еще быстрѣе гналъ.

Такъ точно заяцъ торопливой,

Прижавши уши боязливо,

По кочкамъ, полемъ, сквозь лѣса

Скачками мчитася ото пса.

На мѣстѣ славнаго побѣга

Весной растопленнаго снѣга

Потоки мутные текли

И рыли влажну грудь земли.

Ко рву примчался конь ретивой,

Взмахнулъ хвостомъ и бѣлой гривой,

Бразды стальныя закусилъ,

Взвился – и вмигъ перескочилъ;

Но робкій всадникъ вверхъ ногами

Свалился тяжко въ грязный ровъ,

Земли не взвидѣлъ съ небесами,

И смерть принять ужь былъ готовъ,

Рогдай къ оврагу подлетаетъ;

Жестокій мечь ужъ занесенъ;

Погибни, трусъ! умри! Вѣщаетъ….

Вдругъ узнаетъ Фарлафа онъ;

Глядитъ, и руки опустились;

Досада, изумленье, гнѣвъ

Въ его чертахъ изобразились;

Скрыпя зубами, онѣмѣвъ,

Герой съ поникшею главою

Скорѣй отъѣхавши отъ рва,

Бѣсился… но едва, едва

Самъ не смѣялся надъ собою.

Тогда онъ встрѣтилъ подъ горой

Старушечку чуть чуть живую,

Горбатую, совсѣмъ сѣдую.

Она дрожащею клюкой

Ему на сѣверъ указала.

Ты тамъ найдешь его, сказала,

Рогдай весельемъ закипѣлъ

И къ вѣрной смерти полетѣлъ.

А нашъ Фарлафъ? Во рву остался,

Дохнуть не смѣя; про себя

Онъ, лежа, думалъ: живъ-ли я?

Куда соперникъ злой дѣвался?

Вдругъ слышитъ прямо надъ собой

Старухи голосъ гробовой:

„Встань, молодецъ; все тихо въ полѣ;

„Ты никого не встрѣтишь болѣ;

„Я привела тебѣ коня,

„Вставай, послушайся меня,“

Смущенный витязь по неволѣ

Ползкомъ оставилъ грязный ровъ;