— Райних, ты в курсе, что мелкий гаденыш нас в субботу слабительным опоил? — хихикнула ему на ухо Чинэ-ли в курилке в понедельник. Курить они не курили, просто сидели на подоконнике и пили кофе. — Лисса чуть в машине не обгадилась.

— А ты? — фыркнул он и погладил ее по сочной грудке, по новому бейджику, на котором гордо красовалось: “др. Чинэ-ли Штиммен-Сиэнь”. Через пару лет имя старого клана исчезнет из ее документов и бейджиков, все будут знать ее только как Штиммен, и эта роскошная кошка окончательно станет их.

— Я чуть не лопнула! — засмеялась она. — Еле добежала.

— И я! — с восторгом сообщил он. — На столе сидел, чуть там же и не навалил!

— Надо наказать студентика! — она зловеще пошевелила ушами: — Вот будет у них практика... запросим на него к нам в клинику направление.

— О, он тоже медик? — засмеялся Райних. — Накажем!

Напоминание о ревнивом члене новоприобретенного прайда подвигло Райниха проведать его папочку. Как там старина Ан-ши, что скажет о психе...

— О, — сказал Ан-ши, вдохновенно потирая лапы, — это не просто пост-травматический синдром, это последствия жесткой и целенаправленной ломки личности.

— До чего эти змеи дошли, — хмыкнул Райних, они шли по коридору в палату к папочке, — уже умеют отличить личность от жопы. Открытие в зоопсихологии, дорогой друг!

— Господи, Райних, — хохотнул профессор, — когда ты начнешь думать о чем-либо, кроме жоп!

— Никогда, — скорбно признался он, — это основа моей личности, ее нельзя ломать...

— Мммм... какая приятная у тебя личность...

Они смеялись и флиртовали, в их анамнезе значился бурный, но короткий романчик, а Райних сохранял со всеми своими бывшими самые душевные отношения.

Папочка лежал, свернувшись колечком, и тихо плакал. Даже не отреагировал на приветствие, только задрожал еще больше. Райних недоуменно оглянулся на профессора:

— Раньше он легко шел на контакт, коллега.

— Реактивный психоз, форма сменилась на депрессивную, — откликнулся Ан-ши.

— Как внушительно, а главное полно это характеризует его состояние... Что ты там говорил о целенаправленной ломке личности? — Райних с любопытством потрогал убогого за ухо, и то даже не дернулось.

— Его ломали, явно фиксируя на сексе. Сделали безотказную игрушку, всегда готовую удовлетворить. Более того — жаждущую этого, как единственного способа и смысла своего существования.

— И это все змеи? — поразился Райних, присаживаясь к папочке на кровать.

— Не тупи, зачем змеям это. Неки поработали.

Райних нервно поежился: “Кажется, я знаю этих нек... двух...” Было как-то неловко. Он принялся гладить папочку по голове.

— Хотя, змеями его явно наказывали во время ломки, — задумчиво заметил Ан-ши, — возможно, даже в змеиные ямы кидали. Чертовы кокосовые плантаторы...

— Плантаторы, почему? — удивился Райних.

— Ну, кто там еще на тех территориях промышляет, — нетерпеливо дернул ухом профессор, — плантаторы, контрабандисты, не важно.

— Террористы, — с облегчением брякнул Райних, уверившись в собственной невиновности. И потеребил папочку за загривок.

— Злой... — едва слышно прошептал несчастный и всхлипнул.

— Я не злой, я твой родич, забочусь о тебе, неблагодарный, — обиделся Райних. Нет, ну, что такое! Обычно он всем нравился.

— Ты обманываешь... — Энкем снова тихо разрыдался: — все обманывают... и он... бросил... оставил...

— Он не бросил, — быстро сориентировался Райних, — он меня послал о тебе позаботиться, полечить. Я же врач и твой родич, помнишь?

— Нет... — плакал Энкем, — злой, не верю...

— Стресс, — поморщился профессор, нажимая на кнопку вызова. — Очевидно, последствия отделения от альфы, тот для него был якорем.

В палату зашел медбрат с инъектором.

— Да, — растерянно произнес Райних, глядя, как папочке вкалывают нечто, и тот, всхлипывая, затихает. — Альфа — для любого якорь.

— Да, даже для таких, как мы, — согласился Ан-ши, он тоже был гаммой, свободолюбивым, страстным и увлекающимся, как все они. — Слышал, и тебя заловили в прайд?

— Ага, — засмеялся Райних, — кошки, умело осадили.

— Любого гамму легко поймать на уют и любовь, — наставительно произнес Ан-ши профессорским тоном.

— Меня только на уют, увы, — отозвался Райних, строя глазки и печально шевеля ушами.

Ах, дорогой Дитте его не любил, увы, даже трахать тогда не хотел, в беседке... Хотя, это и к счастью, а то вдруг бы Дитте его возлюбил, возтрахал — а Райниха бы как раз понос пробрал!!! Ужас страшный.

Папочку надо было срочно забирать, пока тот спит, и впредь все обследования проводить в присутствии родичей (тех, которым бедняга доверял). Райних вызвался отвезти убогого домой, даже с работы отпросился на пару часов, такие жертвы ради прайда.

А у брата в поместье он застал жуткую сцену: рыдающего в наручниках студентика, пистолет на столе и злющего Дитте, готового, кажется, этим пистолетом младшего своего прибить.

— Братишка, братишка, что случилось, — залепетал он, трясущимися лапами вцепляясь Дитте в плечи, ярость альфы была ощутима просто физически, и Райних погнал совершеннейший бред: — Не надо никого убивать, подумаешь, слабительное, никто ведь не обосрался...

— Ты что несешь, — рявкнул брат, встряхивая плечом, отчего Райниха отбросило в сторону, — на вот, полюбуйся, что случилось.

Райних проследил за указующим перстом, уставился на фотографии, постоял несколько секунд в ступоре, а потом нервно расхохотался:

— Это... это дурацкая традиция, Дитте, не злись... — он утер выступившие от смеха слезы: — студенты-медики на посвящение воруют из морга хвосты... Не бей его за это, все так делают.

— Посвящение? — процедил Дитте, а потом вдруг тоже заржал: — Чертовы доктора-извращенцы.

И склонился над мелким, дабы расковать.

— Я сейчас, принесу пацану водички с витаминчиками, — улыбнулся Райних и смылся в ванную.

Там он отыскал аптечку и, гадко хихикая, смешал в стакане снотворное с лошадиной дозой слабительного, забацав и витаминчиков для вкуса. “Так тебе, гаденыш, обосрешься на постельке”, — мстительно думал он. — “Весь послеоргазменный кайф мне тогда обломил”.

Гаденыш на стакан в его руках смотрел с подозрением и мяукал, что, мол, не хочется как-то...

— Пей! — приказал Дитте, и тот, дернувшись, зажмурился и залпом запрокинул в себя все до капли.

У Райниха аж встало от злорадства.

Дитте

— Эй, не спи, — ему показалось, что Неймо начал странно дергать глазом после витаминного коктейльчика. — Расскажи-ка мне лучше, где там у вас трупы. Сможешь показать, от каких отрезал хвосты?

— Я не отрезал... они сами...

— Скорее всего они уже были отделены, — Райних как-то нехорошо поглядывал на мелкого и ухмылялся, — по традиции надо утащить именно такие.

Неймо присел на краешек дивана, взгляд его блуждал, а сам он вдруг начал издавать неприличные булькающие звуки, напоминающие смех. Перебздел, бедняга.

— Ну все, все, Райниху скажи спасибо, что я тебя не прибил, — Дитте потрепал его легонько за ухо.

— Спасибо, сэр, — пробубнил мелкий.

Дитте думал о том, будет ли достаточно заявления из университета о пропаже учебного материала, чтобы закрыть дело. И хорошо бы к хвостам нашлась пара подходящих дохляков. И еще он думал о том, что в конце недели они все переберутся в новый дом, и Райних будет так близко. Надо будет взять отпуск и отдохнуть хорошенько, дня три или четыре. Может быть, даже съездить куда-нибудь с Райнихом, вдруг он захочет.

— Оставайся обедать, — сказал он братишке и ущипнул Неймо.

Тот удалился в сторону кухни, покаянно опустив уши, а Дитте вроде как в шутку прыгнул на брата.

— Присмотришь за Неймо на практике? — “Как же ты пахнешь, Райних”, — за этим придурком глаз да глаз нужен.

Дитте уткнулся носом в его волосы. Хорошо, что они в одном прайде.

В прихожей что-то упало с глухим стуком, разрушая волшебство момента, и Райних вдруг вспомнил: