— Транспорт 15-27, подтвердите курс, — ожил вдруг передатчик, Паша как раз вытирал Андрею задницу дезинфицирующей салфеткой, немного щипало, но других здесь не было.

— Москва-7, — ответил Андрей хрипло, — на борту одиннадцать человек.

— Почему на связь не вышли по графику? — недовольно сказал голос из передатчика.

— Еблись! — крикнул Паша, — контроль через сорок минут, конец связи.

Андрей покраснел и отвернулся, застегиваясь. Он старался думать о чем-то постороннем, например, выплатят ли им страховку в связи с прерванным контрактом, появление слизней — явный форс-мажор.

***

Андрей отошел от него, и Павел подумал — неужели тот собирается сразу свалить?

— Куда? — он поймал Андрея поперек живота и притянул к себе. — А поговорить?

— Разговаривать еще с тобой… подлый изменщик… — насмешливо фыркнул Андрей, делая вид, что сопротивляется, а потом вдруг поглядел ему прямо в глаза, без улыбки, словно сказать что-то хотел.

Но отвернулся, передумал. Павел нервно сглотнул:

— Андрей… — но не решился начать, вместо этого прижался губами к его виску, закрыл глаза…

Андрей простил его за обман и насилие, снова пришел к нему, сам… Хоть и дал по морде, ну так за дело ведь, Павел бы за такие дела и вовсе уебал. И вместо всего, о чем хотел поговорить, он вдруг брякнул:

— А почему изменщик-то? Я очень верный, ты знаешь?

— Откуда мне… — Андрей снова нахмурился.

— Прости, — зашептал Павел, страстно тиская напряженное тело, — прости, что не рассказал тебе всего, но я так тебя люблю. Хочу, чтобы все было как с чистого листа.

— И тогда… когда впятером… тоже любил?

— Меня заставили, — убежденно сказал ему Павел.

И правда ведь — заставили его, а то, что сам хотел, так ведь… полюбил.

— Заставили? — Андрей быстро взглянул на него, осторожно улыбнулся…

— Да. Веришь? — он поймал любовника за уши, на давая отвести взгляд, и слегка потискал их. Такие теплые, приятно.

Андрей долго медлил с ответом, и Павел тянул его за уши назад, заставлял закидывать голову, пока тот не зашипел:

— Верю, верю, отпусти…

Но Павел лишь слегка ослабил давление, наклонился над беззащитно выставленной шеей и впился в нее жестким поцелуем, оставляя засос:

— Мой теперь…

Он не понимал, почему Андрей ему подчиняется, что заставляет этого сильного мужчину терпеть его садистские (да, садистские, уж с собой-то стоит быть честным) заебы сейчас, когда он здоров и больше никто не шантажирует его, все шантажисты наверняка сдохли. Но это сводило с ума, его покорность.

— Любишь меня? Скажи, что любишь.

— А ты? — Андрей попытался вдруг вывернуться, мотнул головой.

— Люблю, конечно.

— Тогда для кого презики таскаешь?

— Для тебя, конечно, — удивился Павел. — Думал, встречу тебя в офисе, и все аккуратно будет, даже труселя не испачкаешь…

— Ты!.. — Андрей возмущенно его оттолкнул, заливаясь краской. — Какие труселя нахуй!

— Твои, — смеялся Павел, снова пытаясь его поймать, — я кидал в машинку, видел, что испачкались, вот, думаю, нехорошо будет, если на работе подтечет, брюки-то белые…

— Ты бы еще их полизал и понюхал, — негодовал Андрей, а Павел целовал его горячие от смущения щеки и губы:

— Не, нюхать не стал, чего я там не нюхивал еще…

Так весело было его доводить, они сидели на полу, в кресле тесно было, сосались и тискались, как подростки, и говорили то о всякой ерунде типа машин и снова труселей, то обсуждали слизней… Было немного страшно, словно на вершине горы перед головокружительным спуском. А еще весело, и это было как-то неправильно, неправильный восторг на развалинах.

“Как пир во время чумы”, сказал Андрей, а Павел не догнал, при чем здесь чума, но понял, что тот имеет ввиду, и укусил его за губу:

— Мы-то выжили… я уже и не надеялся.

До точки встречи было четыре с половиной часа езды, и они даже еще разок трахнуться успели, в пашиной любимой позе, раком. А еще Павел держал Андрея при этом за шею и чувствовал, как ходит под его ладонью кадык, как бьется жилка. Андрей начинал задыхаться слегка, если ему сжимать горло, и от этого задница тоже сжималась, почти до боли. А Павел чувствовал, что любит его — так особенно остро…

А потом они догнали станцию спасателей, и им велели переходить на нее, а транспортер забрали: собирались снова возвращаться на нем в поисках выживших. На них с Андреем смотрели с ухмылками, когда они из кабины вылезли.

— Как, мужики, не тесно вам было? — спросил Павел перед тем как шлем застегнуть.

— Ох, и красавец ты, Паш, — хохотнул в ответ прораб, — сразу видно — на слизней голыми руками.

Все тоже засмеялись, а Павел вспомнил, что так и не вытер рожу от крови как следует, вот же ж герой… Андрей уже надел шлем и теперь делал вид, что его тут нет. Павел сжал его плечо и гордо заявил:

— Не подкатывайся, Семен, я ведь верный чтопиздец.

На станции им обрадовались:

— Ну, хоть кто из гражданского начальства, — полковник безопасности энергично пожал руку Андрею, — и даже с заместителем.

— А Максим?.. — подал голос Павел, услышав про заместителя.

— Жив ваш Максим, — заржал безопасник, — но не трудоспособен.

— Очень смешно, — разозлился Андрей.

— Тут понимаете, такое дело… Защемило ему важнейший орган, — полковник все еще веселился. — От ужаса. В бабе. А врачи не хотят их лечить, говорят, медикаменты изводить только, сами расцепятся со временем.

— В бабе?.. Ну, мужик… Это кого ж ему завалить удалось… — загомонили вокруг.

***

Спасательная станция медленно ползла в сторону Москвы-7, Андрей стащил с головы шлем и решил поспать, совсем разморило. Наглый Пашка тут же уложил его голову к себе на колени, ничуть не стесняясь ребят. А ведь до этого скрывался, Андрей никогда бы не подумал, что Паша любит мужчин. С кем же тот спал на станции… или целый год на Андрея хуй точил… Мысли путались, он почти засыпал, и его тихонько гладили по вискам и за ушами, было так хорошо и немного тревожно, вдруг это странное счастье возьмет и опять закончится, и все станет обычным, как раньше.

— Паш… — он разлепил глаза и передумал спрашивать. Как ему убедить любовника, что надо завязывать со всеми этими темными делишками, Павел говорил, что его тогда заставили, но могут и снова заставить, или арестовать. Андрей не знал, чего боится больше.

— Спи.

И Андрей проспал все несколько часов пути, отлежал ухо и руку, а в щеку ему упирался стоящий Пашин член. Хорошо, хоть сквозь брюки.

Москва-7 была гораздо меньше их станции, ее построили одной из первых, но место выбрали не совсем удачно. Разработки еще велись, но иридия было маловато, однако станцию не закрывали, поговаривали даже, что туристическую зону откроют. Пока же там все было, как двести лет назад, коридоры из тусклого пластика и никаких веселых окошек с земными пейзажами. Эта станция тоже принадлежала корпорации, и встретивший их заспанный небритый мужик выразил горячее желание побеседовать о постигшем Москву-11 кошмаре, еле отвязались.

Им с Павлом досталась небольшая, захламленная вещами предыдущих жильцов квартира. “Полгода назад задавило у нас пятерых человек с прорабом вместе, царство небесное”, — смешно пробормотал их сонный провожатый и удалился. Андрей, выдрыхшись в дороге, пошел проверить, как разместили остальных, заодно и рассмотреть получше Москву-7. Здесь был только один купол, все находилось в нем, жилая зона, сплошной коридор с кучей дверей, офис, закрытый ночью, клиника и несколько магазинов.

На коммуникатор Андрею пришло сообщение со списком пострадавших, как мало осталось выживших, а потом он наткнулся на Женькину фамилию. Накупил местных вкусняшек, собираясь навестить ее, нехорошо все-таки с ней поступил, навешал лапши и прокинул.

— Нет-нет, жизнь Топазовой Евгении вне опасности, — врач, встретивший его, откровенно ржал, — но навестить нельзя.

— Почему? Скажите хотя бы, что с ней.

Доктор замотал головой.