Митроха покачал головой. И вдруг глянул на Ивана. Халтуркин лесник, и ему, видно, не понять его. За «так» Иван ничего не делает, без рубля и шага не ступит. Если ему платят, он работает, а если не платят, не работает. Высокий, стройный, в подшитых белых валенках, в длинном полушубке и с каракулевой папахой на голове он больше походит на начальника, чем на лесника. На правой руке его сиял серебряный перстень. Сигареты он курил только с фильтром. Всех он называл халтурщиками, за исключением «темноты». Она почему-то его удивляла и даже трогала.

«Это надо же!.. — часто говорил Митрохе он. — Какие еще люди у нас есть совестливые! Кому скажешь, не поверят, засмеют. Словно они ни в чем и не нуждаются. Это надо же. Жить просто так. Без всякой халтуры. Право, не верится. Лично я так бы не смог. Жизнь — борьба. И в ней нужно только хапать и хапать. Если все хапают, почему бы и мне не хапать».

«Темноту» Иван называл грачами. Увидев ее, он божественно снимал с головы шапку и с волнением произносил:

— Никак, опять грачи полетели, — и вздыхал. — Эх, если бы я не халтурил, то я бы обязательно им помог. Ох и замучился я. Света белого не вижу. И столько мне заказов подхалтурить надавали, что не только за два, но и за три года мне их не переделать.

— То сдуру прешь, а то приутих, — глядя на Митроху, улыбнулся Иван и, сняв папаху, положил ее на стол. Лысина его заблестела. Длинные волосы около ушей он тут же расчесал гребенкой. Затем, посмотревшись в зеркало, которое висело напротив Яшкиного стола, достал мундштук, фирменную сигаретку и, закурив ее, стал пускать дым колечками.

— Страшно… «темнота» замучила… — с дрожью в голосе произнес наконец Митроха. Он еще хотел что-то сказать, но тут же захлебнулся, поперхнулся. А потом, вдруг жалко и пугливо заморгав, стал кашлять. А откашлявшись, с какой-то острой наивностью посмотрел на Ивана и, к удивлению того, повинно опустил голову.

«С ума, что ли, спятил!» — подумал Иван, немножко даже струхнув.

— Заспался ты небось…

Но Митроха вдруг поспешно перебил Халтуркина:

— Когда-нибудь и тебе будет страшно. Понял?

— Послушай… — заерепенился было Иван.

— А нечего слушать… «Темнота» — это не пустяк. Предостережение. В нашем поселке обязательно что-то должно случиться. Лично я не в силах больше этого видеть. С этого дня я решил носить им дрова и ложить их под станционную лестницу. Они их обязательно будут видеть и возьмут.

— Как? Просто так?.. Ты все это будешь делать?.. — удивился Иван, — То есть за спасибо, за доброе слово. Ну ты даешь.

— Да, да, просто так… — продолжил радостно Митроха. — Иван, и ты тоже… поначалу мы вдвоем начнем, а за нами все остальные.

Иван натянул на голову папаху. А потом вдруг, ядовито усмехнувшись, сказал:

— Слава Богу, я еще не дурак. Если бы на этом деле можно было схалтурить… А за так пусть им Яшка дрова делает. Понял? — и хлопнув дверью, он вышел.

Накануне, поздним вечером ударился голово йв дверь Лилькиной дачи Яшка. Скрипнув, дверь открылась. Лилька никогда ее не запирала, считала, если кому что надо украсть, то украдут из-под любого замка. Лилька была фаталисткой. «У каждого своя судьба», — обычно это говорят по отношению к людям. А Лилька считала, что действие судьбы точно так же правомерно распространяется не только на одушевленные предметы, но и на неодушевленные. Исповедовала такую чудную философию.

— Успокой мою душу, инспекторша Лиля!.. — залепетал Яшка, войдя в ярко освещенную залу, и грохнулся на ковер.

— Котик, это ты!.. — воскликнула та. Лиля принимала душ. В ванной, как и во всех остальных помещениях дачи, дверей не было.

— Ведьма, подай хоть воды, глотка пересохла, — прохрипел Яшка и от боли во всем теле зашуршал на полу, подминая под себя ковер. Руки и ноги его были точно палки, они не слушались. Нутро пекло огнем. И он уже ощущал запах поджаренного мяса.

— Котик, ой котик! Где тебя так, — и она, в накинутом впопыхах халатике, нагнулась к Яшке.

Он исподлобья, поняв, что находится уже на дружественной территории, с восторгом посмотрел на нее и чуть не плача сказал:

— Лилечка, а ты знаешь, я, кажется, живой… Успокой мою душу, инспекторша Лиля!

Она поцеловала его. Обняла. Ее мокрые теплые волосы защекотали ему лицо.

— Е-ко-ко!.. Е-ко-ко!.. — верещал он при виде нестареющей женщины. Руки его задрожали. Но он все же поднялся навстречу ей.

— Лиля, я порой ночами не сплю… Стоит о тебе подумать, и мне сразу легчает.

— Помолчи, ну будет тебе, будет… — и она, слегка смущаясь его волнения, подбежала к шкафу и, достав оттуда спирт, начала растирать его руки и ноги. А потом, укутав Яшку в верблюжье одеяло, уложила позднего гостя на диван и, устроившись рядом, стала ложечкой поить его теплым чаем.

— Е-ко-ко!.. Е-ко-ко!.. — верещал счастливо Яшка, чувствуя, как вновь обретает он силу и уверенность.

— Понимаешь, Лиль, «темнота»… — чуть погодя начал он ей объяснять. — Даже рассказать невозможно. Такая от пенсионеров тоска. Но ведь при чем я? Транспорта не хватает. А во-вторых, у меня семья, двое гавриков. Да разве я могу их один на свою микронную зарплату прокормить. Конечно, нет. Мне нужна халтура. Без халтуры я пропаду. А «темнота»… Конечно, я сочувствую их несчастным судьбам. Э, Лиль, Лиль. Да разве мы при теперешней жизни до их возраста доживем. Конечно, нет. Тут гонки каждый день. Сегодня не украл. Значит, завтра пропал. Если до сорока доживешь, и на том спасибо. А там уж точно окочуришься.

Лиля, улыбаясь, посмотрела на него. Вытерла душистым платочком пот с его лица. Ловко поправила под Яшкиной головой подушку. Яшкина жена так не может. Да и некогда ей. Не до него. Ей с двумя гавриками приходится вертеться день и ночь.

— Да что это вы, на «темноте» все помешались… — улыбнулась Лиля. — «Темноты» никакой нет, в наше время есть один свет.

Яшка покачал головой.

— Нет, Лилечка…

— Хорошо, пусть будет по-твоему… — сказала она, вздыхая. — Ну, а теперь ложечку малинового варенья. Береги себя, а сберегая себя, ты сбережешь и меня. Понял, миленький.

— Понял, понял… Да и как тут не понять… — улыбнулся Яшка. Руки его задвигались. Он прикоснулся к ее плечу. — Ты счастливая, ты не видела еще «темноту».

— Так это та темнота, что сейчас за окном? — засмеялась Лиля.

— Да нет…

Лиля внимательно посмотрела на него. И поставила на стол чашку, ощупала ладошкой Яшкин лоб и нежно сказала:

— Тебе, видно, милый, надо поспать. Ты бредишь, тебе плохо… Я сейчас принесу градусничек, и мы измерим температурку. И если вдруг она у тебя окажется высокой, я дам тебе таблеточек.

— А они горькие?.. — захныкал Яшка.

— Нет, нет, миленький, сладенькие… — И Лиля нежно обняла его и поцеловала.

— А от «темноты» у тебя, Лиль, нет таблеточек?..

— Будут и от темноты… — засмеялась она, по-своему понимая его. — Вот только я немножечко приведу себя в порядок, и тогда мы с тобой поговорим… Понял, миленький?…

— Я-то пойму, да вот «темнота» не поймет… — и Яшка пристально посмотрел в окно.

И хотя Лиля раньше без всякого труда понимала Якова, но сейчас она вдруг растерялась. Бывало, Яшка по-разному бредил. Но чтобы вот так, темнота казалась ему живой, такого еще с ним не было.

— Может, приоткрыть окно?.. — вежливо спросила она его.

— Нет, нет… — испуганно зашептал Яшка, отодвигаясь к стене. — Сюда их ни в коем случае пускать нельзя. Иначе они убьют меня.

— Орелчик ты мой святой… — зачастила Лиля. — Учти, покуда ты со мной, тебя не в силах никто тронуть. Слава Богу, я не только гипнотизер, но и обладательница обширнейшего положительного биополя… — и она, расстегнув халат, в какой-то экзальтированной задумчивости посмотрела на свой живот. Яшка разволновался, а вдруг она беременна. Хотя, кроме него, таких гостей, как он, бывало у нее превеликое множество, и всех она лечила, и всех она успокаивала.

Наконец Лилька икнула. Это означало, что концентрация положительного биополя в ее теле достигла максимальной величины.