— Надо бы поставить опыты шире, — сказал Виктор Иванович. — Вы не слыхали, тестюшка, про пласты, что еланский поп выдумал?

— Как же, слыхал. Идет дело. Но ведь это в засушливые годы. А если пойдут дожди — одна цена: родится столько же, как и без пластов.

— Однако вы же сами записывали: из сорока лет — двадцать два засушливых. Надо будет мне съездить, поговорить с этим попом, посмотреть. Вы его знаете?

— Как же, знаю! — Василий Севастьянович рассмеялся. — Не поп, а наш брат купец. Пятьсот десятин засевает. И аллилуйя поет, и деньги наживает. И мужикам говорит без стеснения: молиться молитесь, а сами не ленитесь.

— Нам надо и чужой опыт использовать, и свой ставить, — сказал Виктор Иванович.

Иван Михайлович все смотрел в окно. Потом обернулся, прошел по кабинету:

— А нуте-ка, будет вам о делах разговаривать! Не пора ли нам, сват, с тобой о душе подумать? Что дела? Дела, сам видишь, — лучше быть не надо!

Виктор Иванович удивленно посмотрел на отца.

— Что ты, папа?

— Я ничего. Я вот сейчас слушал вас и подумал: деньги да деньги, а умрешь, чем тебя помянут? Надо бы нам… для людей чего-нибудь сделать.

Эти слова он сказал с трудом.

— Это ты правильно, сват! Я и сам про это думаю. Намедни у меня был Макшанов. Знаешь? Из Воскресенска. «Вот, говорит, школу строю на помин души». А я про себя подумал: «Что же я-то сделаю?» Надо, надо подумать! Нам пора в дальнюю дорогу собираться.

— Ехали, ехали по степи — ан остановка недалеко…

И в эту ночь, ложась спать, Виктор Иванович, взволнованный разговорами, за множество лет впервые подумал: правильно ли он живет? Разговор со стариками его расстроил. Он прикинул, что видел в Америке, в Германии: эта исключительная погоня за деньгами — именно эта погоня — создает фабрики, заводы, дороги, города. Чем больше погони, тем больше размаха и житейских удобств. Этот путь выходил правильным. «Россия нуждается в нас: мы побеждаем пустыню».

С открытыми глазами он лежал в темноте.

«Созидание капитала созидает культуру. Вычитал, что ли, я где?»

Рядом на другой кровати спала жена, дышала глубоко и ровно, и от ее дыхания веяло спокойствием.

«Ну, что там? Что это я?» — тревожно подумал Виктор Иванович. Он хотел успокоиться. А сердце что-то усиленно билось…

Скупка потребовала новых людей — доверенных, которых можно было бы послать на места: в Чардым, Уфу, Новоузенск, Николаевск, Бугульму, Уральск и другие города и села, где еще не было отделений «Торгового дома Андроновы и Зеленов». Старики — Зеленов и Андронов — тайком долго совещались, кого выбрать и послать. Обычно совещались дома, без лишних ушей, а не в конторе, где толкалось много народа. Виктор Иванович понимал, что в вопросах такого выбора он беспомощен: он еще мало знал местных людей и поэтому только слушал, не вмешивался. Однажды старики долго совещались при Викторе Ивановиче. Иван Михайлович сказал:

— Вот, сват, Федьку Птицына надо послать.

Зеленов подумал, зажал бороду в кулак, покрутил головой.

— Жулик большой! Как бы чего не вышло…

— Жулик-то жулик, но подходящий. Может действовать.

— Что ж, пошлем его в Новоузенск.

— А в Бирске я думаю передать дело Кашину.

— Кашину? Семену Ивановичу? Пожалуй, объегорит сильно.

— Ну, посматривать будем. Кого ни пошли — за всеми нужен глаз.

Они называли имена — все новые, Виктору Ивановичу неизвестные — и к каждому прибавляли слова: жулик, объегорит, обойдет, следить за ним надо. Виктор Иванович рассмеялся.

— Да вы кого же выбираете? Все жулики да жулики!

— А выбираем самых нужных людей для дела, — сказал серьезно Зеленов.

— Жулики для дела не годятся.

— Нет, зятек, ты зря не говори. Скупку-то жулики как раз и ведут хорошо!

— Как же так? Я не понимаю.

— А очень просто. Вот мы выбираем какого-нибудь Кашина. Заранее знаем: он будет нас обманывать. Ему надо обязательно нажиться на нас. И мы миримся — наживай, сделай милость! Но не забывай о хозяйском деле. Девяносто процентов — в хозяйский карман, а десять в свой…

— Но ведь ему вы платите жалованье!

— Что там жалованье! Кто из торговых людей живет на жалованье? Конторщики, работники вот. А живому человеку в торговле, кроме жалованья, нужны доходы. Без доходов он не так будет шевелиться. Жалованье — это могила. У нас в деле не чиновники, а живые люди.

— Как же будут наживать эти живые люди? Вы уже заранее знаете?

— Конечно, знаю! — гордо воскликнул Зеленов. — Знаю, чем каждый из них дышит.

«Сам прошел ту же школу», — насмешливо подумал Виктор Иванович.

— Мы выбираем таких, которые сами желают быть купцами, — пояснил Иван Михайлович.

— Вот, вот! — подтвердил Зеленов. — Нам давай такого, который сам мечтает стать богатеем. Он вертится, крутится, ночи не спит, все выдумывает, как бы оборот побольше сделать, потому что знает: при обороте и сам сильно наживется. Ему надо скопить первую тысячу — сделать дело самое трудное.

— Разве первая тысяча — самое трудное?

— Самое трудное. Потом уж десять тысяч наживаешь — труда столько же. Три ступеньки ровных, тысяча, десять тысяч, сто тысяч… Вот мы и выбираем: кто на первой ступеньке стоит — эти самые ярые наживатели.

— А они у нас целиком тысячу-то и сбреют.

— Ни в каком разе! Им надо так нажить, чтоб честь не уронить, чтоб все было шито-крыто. Если возьмут нахрапом, мы их со службы прогоним. Кто им тогда будет верить?

— Вы все-таки мне объясните, в чем тут сок. Где и на чем они наживаются?

— А наживаются так: мужик привез ему на двор двадцать два пуда… У Кашина весы свои — гляди, у мужика полпуда не оказалось. У одного, другого, третьего. В базарный день двадцать тысяч пудов ссыпят — вот тебе пятьсот пудов. А мужик нешто из-за полпуда поднимет крик? Да его сейчас же со двора в шею! И ни фунта у него не купят, ежели что!..

Виктор Иванович нахмурился.

— Одним словом, наживают на мужичьей шее.

— Это главный доход, — спокойно сказал Зеленов, как будто говорил о самом обычном деле. — Ну потом с нас четверть копейки на пуде присчитывает. Курочка по зернышку клюет, а сыта бывает. Мужики так и зовут наших скупщиков: «зерноклюй». Нешто не слыхал?

— Да-а, дела! — поморщился Виктор Иванович.

— Что же дела? Так во веки веков ведутся. А нешто в Америках по-другому?

— Конечно, по-другому! Без обману. Доверенный там только жалованье получает да проценты.

— То Америка. У нас пока мало честных людей. Доверенный что? Дай доверенному жалованье, дай проценты — все равно он будет наживаться.

— А не будет наживать — будет спать, — сказал Иван Михайлович.

— Значит, правильно говорит поговорка: «нет богатств праведных».

— Что же, может, и правильно! — с вызовом сказал Зеленов. — Да нешто в этом суть? Мы свое дело ведем честно. Кто от нас плачет?

— А плачут мужики, которых обманывают ваши приказчики.

— Это не наш грех. Это грех приказчика. Нас не касается, кто там плачет, кто кается. Не было бы наших скупок, что получилось бы? Мужик вдвое дешевле продал бы свое зерно. Мы даем самую хорошую цену…

Зеленов заговорил задорно, и его лысоватый лоб зарозовел.

— Ну, ну, Витя, что там! — сказал примиряюще Иван Михайлович. — Ты об этом не думай. Мы ставили дело без обмана.

…Зеленов сам вызвал телеграммами в Цветогорье доверенных. Приходили бородатые, стриженные в кружок, молодые и пожилые, бойкие и медлительные — все с лукавинкой в глазах, все заискивающие, почтительные. Виктор Иванович всматривался в них, беседовал часами. Ему хотелось знать, что это за люди, какие у них планы. Доверенные смотрели на него с изумлением.

— Планы? Что ж, особых планов у нас будто нет, — откровенно говорили те. — Амбары пока возьмем в аренду. Потом зерно будем скупать…

— А потом?

Доверенные удивлялись еще больше, шевелили бровями, чтобы только не показывать свое непочтительное удивление.

— Потом нагрузим и отправим, куда прикажете.