Виктор внутренне ахнул: «То же говорил папа!»

— …Нагнуться и взять. Всюду лежат наши богатства, — продолжал Лихов. — Поле требует работников. Такими работниками будете вы. Вы — организаторы труда. Вы — будители. Вы поведете страну к ее законному богатству. Будите же! Заставьте все силы — и свои, и другие, и силы земли — работать на создание богатства нашей страны.

Виктор вспомнил:

«Всему дело дадим. Земля работай! Лошадь работай! Мужик работай!»

— У нас мало в настоящем. Почти все в будущем. А будущее — это вы, молодые работники, потому что, если не ваша работа, мы так и останемся в потенции. Россия — пустынное поле, заросшее бурьяном. А на поле — полудикий крестьянин, ковыряющий землю допотопной сохой. Если наши западные соседи, и особенно американцы, в области промышленности и земледелия стоят на высоте нашего времени, то мы, Россия, живем еще в веке царя Гороха. Россия — еще пустыня.

Мелькнули: бескрайние заволжские степи, ветряк за селом на пригорке, по мягкой дороге лениво идет мужик…

«Пустыня Россия, пустыня!» — откликнулся сердцем Виктор.

Профессор заговорил цифрами. Он подошел к доске и быстро набросал несколько чисел столбиками.

— Вот у них, вот у нас.

И по аудитории пронесся вздох, как подавленный стон: «У-ух!»

«Пустыня Россия».

И вдруг новая картина — возможностей.

— …Если бы мы приложили минимум организованного труда, мы были бы первой страной в мире. Мы ленивы, потому что нам все дается легко. У нас легко создаются богатства, богатства честные и крепкие, но до сих пор почему-то обман, кража и грабеж считаются у нас преимущественными путями к богатству.

— …Но уже идет новый организатор труда. Он сделает Россию действительно самой богатой и самой сильной.

«Это я!» — возбужденно и задорно откликнулся мысленно Виктор.

Он слушал теперь с восторгом об этом новом человеке — великом организаторе. Придет, все построит, все победит. И отец говорил:

«Всему дело дадим! О-о-о!»

— …Вы — надежда России. Россия зовет вас к великому труду.

Профессор поклонился и вдруг стал маленьким, будто с последним словом уменьшился. Все вокруг завыли, захлопали в ладоши, стеной двинулись к нему.

Виктор, выкрикивая что-то, а что — и сам не разбирал, толкаясь, лез через толпу. Профессор шел к двери, шел еле-еле и улыбался, студенты восторженно орали, хлопали в ладоши, глядя ему в лицо.

Дверь закрылась. «Ф-фу-у-у!..» Сконфуженно и радостно смотрели студенты друг на друга. Виктору не снилась даже возможность такого торжества.

Весь день потом он уже не мог сосредоточиться, будто без вина был пьян.

«Это я — строитель!»

Дни пошли полные крепкого возбуждения. Академия была точно гора высокая, а видать с горы и вдаль и вширь бесконечно. Пошел Виктор на эту гору походкой деловой, упорной, с тихим восторгом заглядывая в дали. И вот тут пришло время удивлений необычайных. Разве одно Заволжье пустыня? О-го-го-го! Пустыня — это еще вся Россия. Какие просторы! Только работай! Все перед тобой. Но на этих просторах живет ленивое, неповоротливое существо — русский человек. Надо завоевать его, впрячь в колесницу великой культуры. Воюй же!

Не только Лихов на лекциях по сельскохозяйственной экономике, но и другие профессора, седые старички, познавшие вековую мудрость, а с ними молодые ассистенты и лаборанты, все они так и говорили о России в одно слово:

— Россия еще ждет своих делателей.

Лежит страна великая, силы непомерной — Россия.

— Поля, леса, горы, реки — если бы все отдать в работу, мир ходил бы в золотых одеждах, — так говорил Лихов, — но пока страна спит.

И, внутренне загораясь, Виктор готов был крикнуть, здесь вот, на лекции, стукнуть кулаком по парте:

— Я разбужу!

И все мускулы невольно напрягались, играла сила во всем теле.

Он ходил чуть нахмуренный, потому что в девятнадцать лет думают: дело — это хмурь. Он стучал ногами громко, шагал широко, и руки вздымались высоко при походке. В молодом задоре хотел показать: идет не просто студент, а Виктор Андронов — завоеватель России. Придет время, он скажет: «Встань!» И страна встанет.

И Лихов — седоголовый, неукротимый сказочник — своими лекциями подливал масла в этот молодой обжигающий огонь.

— Вы — будущие командиры великой армии земледельцев, единственной армии, что несет человечеству ничем не омраченную радость, потому что только работа земледельца создает крепкую первооснову человеческой жизни. Нет труда земледельца — и в наших условиях все общество опрокинуто.

И затаенный вздох проносился по студенческим рядам. И было видно: не один Виктор Андронов мечтал разбудить Россию.

На лекциях Лихова он впервые услышал об опытных полях, о селекционных семенах, о засухостойных растениях и тотчас в уме живо и энергично прикидывал, подойдет ли все это к Заволжью. Все подойдет! И сознание новой силы и возможностей тряхнуло его. Он писал отцу письма на восьми листах: «Вот как, папа, надо делать. Вот что надо завести». Ему казалось, что отец с восторгом примет его советы: в самом деле, работать так работать. Но отец отвечал пока холодно: «Учись, учись. Это ты заведешь. Мне, пожалуй, не надо. Мы и без того богатеем. Вот нешто насчет засухостойных растений обдумать надо бы. Засуха нас мучает. Из сорока годов двадцать два было неурожайных. Поговорить бы с Лиховым».

В упорной работе пошли месяц за месяцем однообразной лентой.

Виктор носил высокие сапоги на толстой подошве, всегда застегивал тужурку, хотя считалось у петровцев шиком показать сатиновую цветную (чаще красную) рубаху из-под расстегнутой тужурки. И волосы стриг коротко, как в реальном, — пусть у многих волосы по плечам. И весь он был четкий, подобранный, как пружина. Общежитие ему не нравилось. Было обычно: студенты шумной толпой ходили из комнаты в комнату, пели, спорили, курили. Кто-то пиликал на скверной скрипчонке, кто-то играл октавой гамму. От табака и крика стучало в висках, и трудно было сосредоточиться. Однажды утром Виктор не нашел своих сапог у двери комнаты. Кто-то в коридоре кричал:

— Егор! Где мои сапоги? Какого черта!..

Виктор в туфлях вышел в коридор. Изо всех комнат глядели лохматые головы, орали: «Где сапоги?» Растерявшийся Егор метался от двери к двери и исступленным тенорком дребезжал:

— Так невозможно, господа! Сами поглядите. Кто-то отнес все сапоги в залу. Кучей лежат.

Толпой — кто босиком, кто в туфлях — пошли в залу. Сапоги лежали огромной пирамидой, а на самой вершине пирамиды стояла изящная женская туфелька. Студенты громоносно хохотали, заплясали вокруг пирамиды. Но когда принялись разбирать сапоги, никто не мог найти свою пару. Веселье перешло в злость. Два часа шла кутерьма. Виктор нашел скоро свои сапоги по толстым подошвам, но за шумом и ругней прошло утро, и рабочий день был испорчен. А вся академия весь этот год щеголяла в разномастных сапогах.

Виктор хотел уйти на частную квартиру и не решился: боялся осуды товарищей. Однако уйти пришлось, и вот по какому случаю: раз ночью в дверь к нему постучали. Виктор открыл. Через порог в комнату шмыгнула поспешно девица, совсем голая. Она схватила одеяло с постели Виктора и закрылась им.

— Спасите меня, студентик! Спасите! — зашептала она. — Закройте скорее дверь, а то сторож увидит.

Виктор машинально закрыл дверь.

— Негодяй ваш сосед выгнал меня совсем без одежи. Все у него — и белье, и платье. Пожалуйста, сходите, добудьте. Да где у вас спички? Я огонь зажгу.

Она сама зажгла огонь. Виктор стоял перед ней олухом, длинный, в одном белье, не понимая, что случилось. Зажигая свет, девица спустила одеяло с плеч, потом одеяло упало на пол, и девица стояла перед Виктором нагая.

Товарищ Виктора по комнате, Ануфриев, проснулся, смотрел на девицу вытаращенными глазами. Девица опять подняла одеяло и закуталась им до пояса.

— Ну, идите же, выручайте мою одежу. Ой, свиньи какие!

Виктор шагнул в коридор.

— Вы наденьте шинель, — посоветовала девица. — Неудобно в одном белье ходить по коридору.