— Слава Каргаполов. Они с папой когда–то вместе учились. — И поправляя волосы, вдруг уставилась на дочь. — А как ты узнала, что от нас?

Лена с любопытством ждала, как в театре, как же выкрутится Валя.

— А я и не узнавала… Слышу — бормочет: эх, Татьяна Сергеевна, Татьяна Сергеевна… Мам, никаких новостей?

Мать нахмурилась, покачала головой. Лена дитячьим голоском заумоляла:

— Теть Таня, может, отпустите до одиннадцати? Посмотрим у нас киношку про бегемотов.

— Нет. Сидите здесь.

— Но я боюсь, мы вам помешаем.

— Чем это вы мне помешаете?

— Ну, когда человек придет. К вам же сейчас Юлиан придет.

Мать в ужасе посмотрела на нее.

— Какой такой Юлиан?!

— Так вам наша бабуля не звонила?! Она должна была позвонить! Ясновидец Юлиан. Вот глянет на фотокарточку и говорит, где нынче этот человек. Я бабке рассказываю, что дядю Миню никак не найдут, а бабка и говорит: я Юлиана приведу. Они тут рядом, возле церкви. Она же сама на костылях раньше ходила, вы же помните нашу бабку?.. с белыми кудрями… а сейчас спокойно без костылей! И это все Юлиан!

— Погоди тараторить. И вынь жвачку. Я вовсе не просила приводить ко мне всяких сумасшедших.

— Он никакой не сумасшедший. Только внешне. Борода, крест. А так он умный. Глаза, как у… Менделеева!

— Ну, хватит. Нам с Валей пора ложиться.

— Смотрите, тетя Тань… Человек, может, уж по лестнице поднимается… добро хотел сделать… А ведь в Библии как сказано? Как там у Матвея… «Возлюби ближнего твоего, как самого себя».

Мать, помолчав, негромко сказала:.

— Не сегодня. Завтра или послезавтра. Он один придет?

— Может, с моей бабкой.

— Лучше с вашей бабкой.

— Я скажу. Пойдем, Валька… предупредим, чтобы завтра.

И девочки убежали. Господи, только ясновидца не хватало!

12

— Выдать всем больным собственную одежду! — распорядился главврач Олег Анатольевич.

— Нас закрывают?!. — ахнул кто–то из опечаленных больных.

— Срочно послать в Кремль коллективную телеграмму! — предложил граждански активный Ленин.

— Да нет же… — ослепительно улыбнулся золотыми зубами главврач. — Нас пригласили…

— На танцы в школу?!. — обрадовался Батагов, прыгавший с крыши и оставшийся невредимым..

— Да нет, господа. Физиотерапия. — И главврач снова померк лицом. Он все же что–то скрывал.

Смущенных и радостных психов повели колонной по двое в город, на горбатую улицу им. Партизана Железняка. Там стоял грузовик, и с него раздавали метлы, ведра. Как выяснилось, сегодня ждут приезда губернатора, необходима срочная и тщательная чистка улиц. Тем более что губернатор прилетает будто бы не просто так, а чтобы снять с работы мэра.

Об этом всех известил Ефимов, бывший сотрудник бывшего губернатора.

— Новая метла, — говорил он, тряся губастой улыбкой, напоминающей краковскую колбасу. — И правильно! Заворовались они тут. Мэр второй себе коттедж строит… три магазина на жену переписал…

Рядом на тротуаре и проезжей части переминались студенты в синих китайских костюмах, зевали, шаркали метлами для виду и слушали.

Кто–то из прохожих остановился, опасливо зашептал:

— Потише. У нас тут как в старое время.

— Как это? — спросил Дмитрий Иванович, больной человек из народа. — До или после?

Местный человек пояснил:

— Я лично, товарищи, куда бы ни вошел, первым делом в любую розетку: «Да здравствует наш любимый мэр!» Он же из тени вышел… ему докладывают…

— Он раньше в областном городе работал, — охотно стал рассказывать далее Ефимов, — я его помню. Жулик! Сюда отъехал, как в ссылку, и, уж конечно, время зря не тратит. Не я, а он жулик! — возвысил голос Ефимов, оглядываясь на соседей по палате, «суровых людей из народа».

Услышав, как псих ругает местную власть, к нему быстро подступил молодцеватого вида парень в рабочей серой одежде и казенных ботинках (явно переодетый милиционер или оперативник из ФСБ) и, шепнув:

— Ты чего вякаешь? — грубо толкнул в грудь.

— А вы?! — завизжал Ефимов. — Свободу слова душить?

В ответ на это парень в рабочей одежде ткнул ему кулаком в шею и попал, видимо, в сонную артерию — Ефимов свалился, как куль, захрипел. Миня бросился к Ефимову, стал его тормошить, гладить горло, и человек пришел в себя.

— За что?.. — сипел он. — Больного…

Но ударивший его парень уже смылся. А стоявшая неподалеку старушка с сизыми глазами (о, эти бессмертные старушки России!) молвила:

— А ты, милый, потише. У нас и убить могут, ежли язык распустишь. Вот на днях Ирка из нашего барака вешает белье, говорит: вот бы сюда и этих на веревку… ворюги нами руководят… И вечером же под машиной оказалась.

— Ну, это, возможно, и случайно, — пытаясь быть объективным, но втянув голову в плечи, буркнул Ефимов. — Хотя… хотя…

— Да, да, — кивнул Ленин. — Я здесь вырос. У мэра такая разведка… все бывшие из органов… Антанте не снилось.

Толпа больных и медбратья — Миня и Вадим — стояли растерянно. Студенты по–прежнему ничего не делали, покуривали и хихикали. И вдруг подкатили на дымящем джипе телевизионщики с камерами, и народ сразу подтянулся: кому охота в эфире выглядеть лентяем? Ленин с метлой широко заулыбался в объектив.

Но что касается Мини Лаврикова (Тихонова), он испуганно отвернулся от камеры. Вдруг пленка в областной центр попадет и Татьяна увидит или знакомые какие! Однако журналисты — ушлый народ. Во–первых, кто–то им уже сказал, что Миня помог упавшему человеку, во–вторых, тот факт, что герой отворачивается от объектива, в то время когда вся страна желает быть запечатленной, все это заинтриговало журналиста с курносой мордой и косичкой на затылке:

— Можно задать вопросик? Как вы относитесь к нашему мэру?

— К мэлу?.. — картавя больше обычного, переспросил Миня, все отворачиваясь и отворачиваясь. К тому же он еще заметил — на него из–за плеча журналиста грозно воззрился тот самый парень, что ударил Ефимова.

— Да, к мэру, к мэру? Вы ведь смелый человек… не боитесь губернатора. К мэру родного города как относитесь?

И Миня, страшась непонятно чего, кивнул:

— Хорошо. — И закашлялся. Страшно закашлялся.

Но тележурналист не уходил, ждал, он приблизил объектив почти к самому лицу Лаврикова.

— Почему прячете лицо? — спросил вкрадчиво журналист. — У вас такое открытое русское лицо. И не кашляйте! Говорите! За что именно вы любите нашего мэра?

— Улицы чистые… — прошептал кто–то сбоку.

— Улицы чистые, — прохрипел Миня.

— Еще.

— Фонтан построил… — шепнули ему.

— Фонтан построил… — повторил Миня. И почему–то добавил (угодливо, угодливо!): — Как в Италии.

— Вот–вот–вот, — удовлетворенно закудахтал тележурналист и пошел снимать на пленку других зевак. Но вскоре, выяснив от молодцеватого парня в рабочей одежде, что тут большинство — психи из больницы, уехал.

Вспотев от гадкого чувства стыда, Миня долго стоял, уставясь в неровный изломанный асфальт, не имея никакого желания мести мусор. Но нужно, нужно, вон на него смотрит как–то странно, тускло Марина из больничного медперсонала, и Миня зашевелил руками. Вновь вспомнилась ужасная ночь. Бежать, бежать! До наступления ночи! Миня третий раз изменил своей Татьяне!

«Трижды петух не прокричит, как ты изменишь мне…» Чьи это слова? Откуда?

Да еще телевизионщику поддакнул… похвалил неведомого мэра, вора и жулика! Жить неохота после этого! Бежать отсюда, бежать!

Но бежать не удалось… Оказалось, что утром один из безумцев угадал — больницу закрывали. И Лавриков не мог вот так взять и бросить своих товарищей, это было бы не по–христиански…

13

Главврач перед ужином пригласил к себе в кабинет всех трех врачей–женщин, в том числе и Марину, и обоих санитаров, в том числе и Миню, и налил по полстакана коньяка.

— Коллеги! — сказал он. — Спасибо. Наши больные хорошо поработали. Но боюсь, это плохо. — Он сверкнул золотыми зубами. — Райотдел здравоохранения убедился, что наши пациенты все выздоровели, завтра с утра явится начальство. Не говорю, чтобы симулировали… как есть, так есть… Но могут случиться истерики… прошу быть рядом. Пейте!