— Конечно, мэм. Я могу сообщить вам, что вместе с вашим племянником в апартаментах в Шоредитче находились еще два человека, следы, пусть даже нечеткие, нельзя перепутать. — И затем: — Да. Я понимаю… Я так полагаю… Конечно.
На обратном пути, пока мы ехали по Бейкер-стрит, он не проронил ни слова. Было уже темно, я подумал о том, сколько именно времени мы провели во дворце. У себя в квартире на Бейкер-стрит я осмотрел свое плечо, встав перед зеркалом. Белая пересохшая кожа приобрела розоватый оттенок. Через окно в комнату проникал лунный свет, но все же я понадеялся, что улучшение произошло на самом деле и это не привиделось моему воображению.
4. Представление
БОЛИ В ПЕЧЕНИ?! РАЗЛИТИЕ ЖЕЛЧИ?! ПРИСТУПЫ НЕВРАСТЕНИИ?! ОСТРЫЙ ТОНЗИЛЛИТ?! АРТРИТ?!Целый список жалоб, а где избавление? Профессиональное КРОВООТСАСЫВАНИЕ. В нашей приемной свитки подлинных СВИДЕТЕЛЬСТВ, которые могут быть представлены на суд публики в любой момент. Не доверяйте свое здоровье любителям! Мы занимаемся этим уже долгое время. Вл. ЦЕПЕШ — ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ КРОВООТСАСЫВАТЕЛЬ (Запомните! Надо произносить «Цэп-пешшь»!) Румыния. Париж. Лондон. Уитби. Применяли много разного — ИСПЫТАЙТЕ САМОЕ ПРЕКРАСНОЕ!
* * *
То, что мой друг является подлинным мастером изменять свой облик, вовсе не должно было меня удивить, однако сколь велико было мое изумление, когда на протяжении последующих десяти дней целая галерея персонажей входила в двери нашей квартиры на улице Бейкер-стрит. Старик китаец, молодой повеса, рыжеволосая женщина, профессия которой не вызывала никаких сомнений, почтенный хрыч, чья перебинтованная нога тряслась от подагры. Каждый из них направлялся прямиком в комнату моего друга, откуда со стремительностью эстрадного артиста тут же появлялся он сам.
Не демонстрируя ни малейшего желания рассказывать о том, какие результаты приносили эти вылазки, он располагался, чтобы отдохнуть, сидел, уставившись в пустоту, и время от времени делал заметки на любом клочке бумаги, какой только попадался ему под руку, — заметки, откровенно говоря, абсолютно непостижимые. Он был настолько поглощен своим делом, что, признаться, я уже стал беспокоиться о его самочувствии. Наконец однажды вечером он появился дома в собственной одежде, на его лице отпечаталась легкая усмешка — тут-то он и спросил, интересуюсь ли я театром.
— Как и любой другой, — ответил я ему.
— Тогда возьмите свой театральный бинокль, мы отправляемся на Друри-лейн.
Я надеялся увидеть оперетту или что-нибудь в этом роде, но вместо этого мне предстояло оказаться в худшем из театров, какие только существуют на Друри-лэйн, к тому же носившем вывеску «королевского двора», хотя едва ли можно было сказать, что это заведение располагалось даже на Друри-лэйн — так, тупик рядом с Шафтсбэри-авеню, там, где эта улица упирается в трущобы Сент-Джайлса. По совету друга я спрятал поглубже свой кошелек и, следуя его примеру, прихватил с собой тяжелую трость.
Едва мы заняли места в партере (я купил трехпенсовый апельсин у одной миловидной леди — из тех, что ходят по рядам и предлагают публике угощения, — и высосал его, пока тянулось ожидание), как мой друг сказал шепотом:
— Благодарите, что вам не пришлось сопровождать меня по борделям, притонам и игорным домам. Или сумасшедшим домам, которые принц Франц особенно любил посещать, как мне стало известно. Но никуда он не наведывался больше одного раза. Никуда, кроме…
Заиграл оркестр, подняли занавес, и мой друг умолк.
Представление оказалось вполне приличным: три одноактные пьесы следовали одна за другой. В антрактах исполнялись комические куплеты. Главные роли играл высокий апатичный мужчина с приятным голосом. Прима — женщина вполне элегантная, ее пение разносилось по всему театру, комедиант великолепно справлялся с куплетными репризами. Первая пьеса представляла собой комедию ошибок самой чистой воды. Актер в главной роли изображал двух близнецов, которые никогда не встречались, но умудрились благодаря цепи комичных случайностей обручиться с одной и той же девушкой, которая, вот занимательно, была абсолютно уверена, что заключила помолвку с одним и тем же человеком. Каждый раз, когда актер перевоплощался из одного образа в другой, двери сначала распахивались, а потом закрывались снова.
Вторая пьеса — душещипательная история о девочке-сироте, продающей фиалки, которая замерзает от холода на зимних заснеженных улицах. Внезапно родная бабушка опознает свою внучку и клянется, что это и есть то самое дитя, которое десять лет назад похитили бандиты, но слишком поздно — девочка испускает последний вздох. Признаюсь, мне неоднократно пришлось промокать глаза льняным платком.
В финале представления — воодушевляющее историческое повествование: вся труппа играла женщин и мужчин, живших в деревне на берегу океана примерно за семь сотен лет до наступления современной эпохи. Вдруг они увидели, как на горизонте посреди моря появились какие-то очертания. Главный герой с радостью объявляет своим соседям, что это и есть «Бывшие», чье пришествие было предсказано, они возвращаются к нам из Р'лайха, с сумеречной Каркосы, с равнин Ленга, где они спали, ожидали или проводили время, пока оставались мертвы. Комедийный актер высказывает соображение о том, что все жители деревни объелись пирогов и перепили эля, поэтому им и мерещатся какие-то очертания. Дородный джентльмен, играющий роль священника римского бога, объявляет селянам, что очертания в море — это демоны и чудовища, которых следует уничтожить.
В кульминации главный герой забивает священника принадлежащим ему распятием и готовится встретить Их, как только Они придут. Героиня исполняет навязчивую арию, во время которой на заднем плане в лучах волшебного фонаря (все сделано прямо изумительно) появляются Их тени, скользящие по небу:
Королева Альбиона собственной персоной, Зловещий Смуглец Египта (тень, похожая на человека), за ним — Старейший Козел, Отец Тысячи, Император Всея Китая, Царь Неопровержимого, Соединенный Президент Нового Света, Белая Дама Антарктической Стремительности и другие. Каждый раз, когда новая тень появляется на сцене, с галереи доносится единодушное непрошеное громкое «Ура!», пока наконец воздух во всем театре не начинает вибрировать от этих криков. На нарисованном небе постепенно восходит луна, но стоит ей достичь своего зенита — из мертвенно-бледного, как это было в старых сказках, она преображается в кроваво-красное светило, которое мы лицезреем сегодня.
Труппа выходит кланяться: смех, аплодисменты, наконец занавес опускается в последний раз. Представление закончено.
— Вот! — говорит мой друг. — Ну что вы об этом думаете?
— Смешно, по-настоящему смешно! — Я даже признался, что у меня руки заболели от аплодисментов.
— Дородный парень, — сказал он с улыбкой. — Давайте отправимся за кулисы.
Мы вышли наружу, повернули на аллею, которая шла вдоль задворков театра, нашли дверь, ведущую на сцену, где тонкая дама с жировиком на шее оглядела нас, с подозрением нахмурив брови. Мой друг показал ей свою визитную карточку, и она пропустила нас внутрь здания и дальше по ступеням туда, где располагалась общая гримерная.
Масляные лампы и свечи мерцали перед дешевыми, заплывшими зеркалами, мужчины и женщины снимали грим, расстегивали костюмы — никакого стеснения. Я отвел взгляд, но моего друга, кажется, ничто не смущало.
— Могу ли я поговорить с мистером Вернэ? — спросил он во весь голос.
Молодая дама, которая в первой пьесе играла подружку главной героини, а в последней предстала в образе дерзкой дочери хозяина корчмы, указала нам на дальний угол комнаты:
— Шерри! Шерри Вернэ! — позвала она.
В ответ встал худощавый человек вполне приятной наружности, куда приятнее, чем это могло показаться при свете рампы. Он посмотрел на нас с искренним удивлением: