Мужчина, который, как я понял, и был Лестрейд, стоял на пороге. Войдя в комнату, он с предосторожностью закрыл за собой дверь.
— Мне не следовало бы, но, по правде говоря, мне еще не представилось случая нарушить утренний пост, так что я вполне могу рассмотреть дело нескольких аппетитных колбасок.
Это был невысокий человек, и я не впервые встречал его в нашей квартире, по манере поведения он был похож скорее на путешественника, пристрастившегося ко всякого рода резиновым изобретениям и лекарствам, помогающим сразу от всех болезней.
Мой друг подождал, пока наша хозяйка покинула комнату, и произнес:
— Вне всяких сомнений, речь идет о деле национальной важности.
— Только не это. — Лестрейд побледнел. — Уже пошли слухи? Не может быть, не так быстро. Успокойте меня.
Он принялся сооружать на своей тарелке штабель из колбасок, филе селедки и киджери, приготовленного нашей хозяйкой из рыбы, риса и яиц, — руки посетителя слегка дрожали.
— Все в порядке, — ответил мой друг. — Мне хорошо известен скрип колес вашей двуколки, по крайней мере у меня было немало возможностей его изучить. Вибрирующее резкое «соль» на фоне высокого «до». И если инспектор Лестрейд из Скотланд-Ярда стремится к тому, чтобы его визит на квартиру единственного детектива-консультанта во всем Лондоне не привлек постороннего внимания, и все же появляется на пороге моей гостиной, причем позабыв о своем завтраке, совершенно очевидно: речь не идет о каком-нибудь обыкновенном расследовании. А значит, в нем замешаны сильные мира сего, и нам предстоит разбираться с делом национальной важности.
Я пристально смотрел на Лестрейда, вытиравшего салфеткой яичный желток, оставшийся на подбородке. Он не вполне соответствовал моим представлениям об инспекторе полиции, но мой друг, с какой стороны ни подойди, еще в меньшей степени был похож на детектива-консультанта.
— Наверное, нам следует обсудить дело с глазу на глаз, — произнес Лестрейд, окинув меня взглядом.
На лице моего друга появилась ехидная улыбка, он повел головой из стороны в сторону, так, словно хотел найти ей самое удобное расположение на своих плечах. Я заметил, что он непроизвольно поступает так всякий раз, когда собственная шутка доставляет ему удовольствие.
— Чепуха. Две головы лучше одной. То, что известно одному из нас, знаем мы оба.
— Не хотел быть назойливым… — произнес я угрюмо, но мой друг жестом прервал меня.
Лестрейд пожал плечами:
— Мне все равно, — сказал он, немного помедлив. — Если вы раскроете дело, я сохраню свой пост. Если нет, то лишусь работы. Вот что я вам скажу: используйте свои методы. Хуже все равно быть не может.
— Если история нас чему-то и учит, то первый ее урок состоит в том, что дела всегда могут обернуться еще хуже, — ответил мой друг. — Как скоро мы отправляемся в Шоредитч?
Лестрейд выронил вилку из рук:
— Хуже некуда! Вы тут сидите, подсмеиваетесь надо мной, а вам на самом деле давно известны все обстоятельства дела! Постыдились бы…
— Никто и ничего мне об этом деле не сообщал. Но если инспектор полиции входит в мою квартиру, а на его ботинках и брюках видны свежие брызги весьма специфического оттенка, предположение о том, что этот самый инспектор недавно побывал на Хобб-Лэйн в Шоредитче, там, где ведутся земляные работы, ибо только в этом месте Лондона встречается подобная глина характерного горчичного цвета, вполне извинительно.
Инспектор Лестерейд снова оказался в замешательстве:
— Когда вы изложили все подобным образом, это кажется очевидным.
Мой друг отодвинул тарелку в сторону:
— Конечно, так, — стараясь не показывать своего раздражения, подтвердил он.
Инспектор Лестрейд оставил нас одних и отправился пешком в сторону Мэрилбон-роуд — разыскивать свою двуколку. Мы взяли кэб и поехали в Ист-Энд.
— Так вы и вправду детектив-консультант? — спросил я.
— Единственный в Лондоне, а может быть, и во всем мире, — ответил мой друг. — Я не берусь за расследование, наоборот, я консультирую. Другие приходят ко мне со своими неразрешимыми проблемами, излагают суть дела, и иногда я нахожу решение.
— В таком случае те, кто приходит к вам…
— По большей части полицейские детективы или частные сыщики, вот именно.
Утро было прекрасным, наш кэб трясся по трущобам Сент-Джайлса, района воров и головорезов, который портит облик Лондона, словно раковая опухоль на лице миловидной цветочницы. Даже свет, который проникал в кэб снаружи, казался тусклым и слабым.
— Вы действительно хотите, чтобы я составил вам компанию?
В ответ мой друг посмотрел на меня не моргая:
— У меня предчувствие, — сказал он. — Да, у меня предчувствие: нам предназначено быть вместе. Так, словно мы сражались плечом к плечу, — вот только не понимаю, происходило это в будущем или в прошлом. Я человек рациональный и имею представление о том, насколько ценен хороший собеседник. Стоило мне взглянуть на вас, и я понял, что могу доверять вам, как самому себе. Конечно же, я хочу, чтобы вы отправились туда вместе со мною.
Я покраснел от смущения и произнес нечто невразумительное. Впервые после Афганистана я почувствовал, что мое существование имеет смысл.
2. Апартаменты
«Vitae»— аппарат Виктора! Электрические флюиды! Конечности и исподняя больше Вам не подвластны? Вы с завистью и ревностью вспоминаете дни своей молодости. Плотские удовольствия остались в далеком прошлом? Аппарат «Vitae» вернет жизнь туда, где давно уже нет жизни! Любой ветеран ощутит себя снова в строю! Обесточенные тела приходят в движение: старый фамильный секрет, помноженный на новейшие научные изобретения. Чтобы получить засвидетельствованные подписью поручительства в эффективности аппарата «Vitae», направляйте заявки по адресу: В. фон Ф. Компании, 1В Чип-стрит, Лондон.
* * *
Это оказался дом с дешевыми съемными квартирами в Шоредитче. Полисмен у входной двери — Лестрейд приветствовал его по имени и пригласил нас внутрь. Однако мой друг присел на корточки прямо на пороге и достал лупу из внутреннего кармана пальто. Он осмотрел кованый железный скребок, где осталась грязь, которую счищали с обуви, и, удовлетворенный полученными результатами, проследовал внутрь.
Мы поднялись наверх. С первого взгляда можно было сказать, в какой именно комнате совершено преступление, — вход караулили двое дородных констеблей. Лестрейд кивнул, и охрана расступилась. Мы вошли внутрь.
Я уже говорил, что никак не могу считать себя профессиональным писателем, поэтому попытаюсь просто изложить то, что мне довелось увидеть, хотя, боюсь, по моим словам вряд ли можно составить адекватное представление. И все же раз уж я взялся за это дело, то придется довести его до конца. Убийство было совершено в этой маленькой комнате на двоих. Тело, или то, что от него осталось, все еще лежало на полу. Я увидел его сразу, хотя поначалу не смог понять, что смотрю именно на тело жертвы. Моему взору предстало то, что вылилось и вытекло из горла и груди убитого: субстанция, окрашенная в зеленую гамму от бледно-желчного до ядовито-травянистого, она впиталась в истоптанный ковер и забрызгала обои. На мгновение я вообразил, что это произведение сумасшедшего художника, замыслившего создать этюд в изумрудных тонах.
Казалось, прошла целая вечность, пока я разглядывал тело, вспоротое, словно кролик, распластанный на столе мясника, и пытался осознать, что же именно я увидел. Мне показалось уместным снять шляпу, и мой друг поступил точно так же. Он опустился вниз и стал изучать тело, исследовал все порезы и раны. Затем он снова достал лупу, подошел к стене, чтобы получше рассмотреть капли застывшего ихора.
— Мы уже занимались этим, — сказал инспектор Лестрейд.
— В самом деле, — ответил мой друг. — И что вы об этом думаете? На мой взгляд, перед нами слово.
Лестрейд подошел к тому месту, где стоял мой друг, и посмотрел вверх. Да, это было слово, написанное прописными буквами зеленой кровью на выцветших желтых обоях чуть повыше того места, куда могла достать голова инспектора.