Мамырбай пошел быстрее. Он держал Керез за руку и чувствовал, что девушка потихоньку дрожит. Может быть, оттого, что боится, а может, потому, что замерзла…

Мамырбай привел девушку в пещеру, большую, как комната. Здесь было еще темнее, чем снаружи, зато тихо: шум дождя остался за стеной. В пещере бились два молодых сердца, ее согревало пламенное дыхание двоих, и казалось, что пещера подслушивает, пещера радуется и чувствует, что наполнилась тем, чего ей не хватало весь ее долгий век, — жизнью, молодостью, теплом.

Мамырбай снял с себя рубашку, выжал. Девушка не видела его в темноте пещеры. Она достала из чемодана сухое платье — ей тоже надо было переодеться. Оба знали, что каждый из них открыл чемодан и достает сухую одежду, но притворились, что не слышат, не замечают. На мгновение у обоих как будто замерло дыхание. А потом оба легко вздохнули, когда надели сухое.

Мамырбай разложил свою мокрую одежду на камнях в пещере и уже принялся было искать в чемодане карманный фонарик, как вдруг над головой раздался страшный грохот — казалось, обваливается потолок пещеры. Сверху, мимо выходного отверстия, покатились камни — словно оторвалась и обрушилась вершина горы. Девушка вскочила с криком, Мамырбай обнял ее и ласково начал успокаивать — ему чудилось, он слышит, как колотится в испуге ее сердечко. Но тут голова девушки беспомощно склонилась — она потеряла сознание. Мамырбай включил фонарик, посветил: лицо Керез казалось мертвенно бледным, только губы вздрагивали. Руки повисли беспомощно, две толстые косы касались земли…

Мамырбай вытащил скорее из своего чемодана что попало под руку, постелил свою одежду, опустил на нее девушку, подложил ей повыше под голову. Накрыл ее своим пиджаком, шерстяным свитером. Больше не нашлось ничего подходящего… Он пожалел теперь, что отправил недавно с оказией свои теплые вещи. Хотя кто мог знать, что придется провести такую ночь в пещере!

Потом он выбежал из пещеры, подставил руки под шелестящие потоки дождя. Не успел и глазом моргнуть, как сложенные ковшиком ладони наполнились водой. Поспешил обратно, осторожно влил воду в рот девушки. Еще раз сбегал под дождь и опять напоил Керез. Минуту спустя девушка глубоко и порывисто вздохнула, открыла глаза. Словно в тумане увидела джигита с фонариком в руках — он растерянно глядел на нее; Керез еще не совсем пришла в себя и никак не могла понять, что с ней. «Где я? Почему — фонарик? Кто это с лохматой головой? Почему испуган? Я в больнице? Тогда отчего так темно кругом? И жестко лежать? На камнях я, что ли? Что же со мной случилось? Подожди-ка, я вспомню. Вот это… это ведь Мамырбай. А, да, ведь мы шли домой… А это пещера. Выходит, я потеряла сознание. Ну конечно — у меня потемнело в глазах, когда раздался тот страшный грохот… Что же это было?» — думала Керез. Подступила тошнота, но она сдержалась. Кружилась голова. Она закрыла руками глаза и отвернулась от света. Сознание опять оставило ее. Мамырбай не моргнул бы глазом, если бы вся гора обрушилась, — но тут он задрожал. Он звал девушку, упрашивал, умолял очнуться. Он вытащил из чемодана все, что там оставалось, и накрыл девушку, чтобы ей стало хоть немного теплее.

Проклятье дождю — как будто нарочно обрушил свою ярость на их головы! Хлещет так, будто где-то наверху целое озеро прорвало плотину; в ушах — сплошной шум, грохот.

В пещеру заносило порывами ветра водяную пыль. Больше всего Мамырбай боялся сейчас, как бы вода не залила пещеру. Если начнет заливать — выхода воде отсюда нет. Огромные камни у проема наружу не сдвинешь, хоть растряси всю гору.

Он посветил фонарем и увидел, что вода потоком стекает сверху и загораживает выход из пещеры, несет с собой камни, вырванные с корнем ели и можжевельник… Темнота, ни зги не видать. Как тут выйдешь наружу — легко можно угодить под какой-нибудь камень, так и погибнуть недолго — если не думая подставить голову.

Луч фонаря упирался в стену воды, преломлялся в ней, — казалось, что не может пробиться сквозь нее на ту сторону. Потом Мамырбай обследовал пещеру — до сих пор не было минуты разглядеть ее хорошенько. Вон там, в дальнем углу, кто-то разжигал костер — там лежат несколько поленьев, обгоревшие чурки, запасено немного травы. Настоящая удача — Мамырбай увидел и обрадовался. Достал из чемодана спички… Трава, видно уже давно лежавшая здесь и хорошо подсохшая, вначале затрещала, задымила, но потом пошла гореть. Пещера заполнилась дымом, но его вскоре вытянуло наружу. На разгоревшийся костерок легли поленья, сухие ветки можжевельника. Полетели искры, пламя разгорелось и стало лизать и без того уже закопченный потолок пещеры. Керез по-прежнему лежала без сознания. Изменилось лишь одно: в отсветах костра все ее тело, казалось, было из золота, и даже косы переливались золотыми нитями. Золотая девушка лежала перед глазами джигита. Это превращение, это чудесное видение заставило его затаить дыхание. Он подошел к ней ближе и стал глядеть на нее. Ее груди, напоминающие клюв куропатки, при вздохе поднимали платье и ясно обозначались. Видно, тепло костра согревало ее, от высыхающих волос понемногу начал подниматься легкий пар. Мамырбай наклонился, послушал, как бьется ее сердце, — услышал как бы перестук копыт скакового коня, выигравшего соревнование. Но все же заметно было, что щеки Керез чуть зарумянились, жизнь возвращалась к ней. Мамырбай поправил у нее под головой скатанную рубашку — и в этот момент сознание вернулось к девушке, она открыла глаза. Сразу узнала Мамырбая, а тот приподнял ее голову. Она села, тихонько отвела за спину косы, которые, спутавшись, лежали у нее на груди. Попыталась встать — но слабость еще не оставила ее. Еле шевеля посиневшими губами, сказала:

— Опозорилась я перед тобой, а… Не обвиняй меня, Мамыш. Вдруг, ни с того ни с сего… Мне показалось, гора покачнулась, у меня голова закружилась и потемнело в глазах, я чуть не умерла. Ты мне дал воды, да?

— Набрал в ладони и принес. Ты попила, стала свободнее дышать.

— Если бы не ты, я бы умерла…

— Зачем так говоришь.

— Это твоя тень на стене, да, Мамырбай? Какая большая! Я сразу не могла понять, где я. Еле вспомнила, что мы в пещере. Ого, гляди-ка, а дождь-то еще сильней припустил! — Тут она посмотрела на костер и улыбнулась успокоенно.

Мамырбай обрадовался — ну наконец-то опять все хорошо! Подал девушке руку:

— Вставай, погрейся у огня. Надо же, я, оказывается, накрыл тебя всем, что ни попало под руки. У меня чуть сердце не разорвалось, когда тебе стало плохо. Не пугайся, это мои брюки, — объяснил Мамырбай, увидев, что девушка удивленно откинула какую-то вещь, укрывавшую ей ноги. — Не для красоты, ради тепла. Хоть и брюки… ха-ха-ха! Будет, что рассказать потом — правда? — как когда-то употребили брюки вместо одеяла… смешно, да? Ведь это и есть жизнь. Пещера, блеск огня, проливной дождь, темная ночь… Две тени на стене, огромные, как чудовища… И это мы — Мамырбай и Керез, ха-ха-ха! Кто видел такое, а кто и не видел! Расскажи это ребятам из большого города, им покажется сказкой! — Говоря все это, Мамырбай помог Керез подняться, приблизиться к огню. — Интересно, когда видишь самую разную, неожиданную жизнь. В Москве метро, большие-большие многоэтажные дома, а здесь — свое. Я не был в Москве, но, судя по кино и по рассказам, там красивей, чем в раю. И все же я скучал бы по Кыз-Булаку, если бы мне пришлось учиться в Москве и провести там пять лет жизни. А ты, Керез?

— Хороший человек всюду отыщет красоту, плохому же и красивые места кажутся плохими. Человек сам украшает землю. Возьмем, к примеру, поселок нашего колхоза «Советский». Каким он был десять лет назад? — начала говорить Керез, удобно примостившись у огня. — Жили тесно, собрания, помнишь, проводили в коридоре школы. А теперь — Дворец культуры, красивые, удобные дома. Мы любим Москву. Но любим и свой поселок. Ведь родная земля — самое дорогое.

— Вот ответь, Керез, как мы, животноводы, должны жить дальше? Возьмем наш колхоз. Шестьдесят тысяч овец. Сколько человек нужно, чтобы смотреть за ними? Если в среднем считать по пятьсот голов в каждой отаре… да некоторые пасут по две отары. Тогда приблизительно будет сто отар. Если для каждой отары потребуется два человека, то для ста отар сколько? Двести человек, да? Но это ведь мало — только по два человека. Если по три человека считать будем, получается триста человек. Да еще прибавь, какая помощь нужна во время окота, — сама знаешь, сколько человек нужно на одну отару. А ведь с каждым годом окоты увеличиваются. И вот если все вместе посчитать — сколько же не хватает людей, в одном нашем аиле сколько не хватает! Хорошо — сейчас стали думать об этом. Много молодых ребят едут работать в аилы — вроде нас, хотят стать животноводами. Но ведь людям нужно создать условия…