Так дважды, сменяя эскадрон Генрици, ходил я в Розовку. Идя вторично в охранение, мне было приказано командиром полка, оставив на день заставу в деревне, самому с эскадроном обследовать ряд находящихся впереди селений. Мы продвигались из деревни в деревню по заранее выработанному маршруту. Как правило, во избежание возможных засад и неожиданностей я высылал офицерский разъезд, подходя за версту к каждому населенному пункту, с целью осмотра местности, только после этого эскадрон входил в деревню.
Сделав короткий привал и поговорив с населением, мы шли дальше. Движение наше носило чисто мирный характер, никакого сопротивления нам нигде не оказывали.
На обратном пути по дороге моей лежала большая еврейская колония «Графское». На этот раз очередь идти в головной разъезд была корнету Алехину. Следом за ним минут через десять вошел в селение и я. Велико было мое удивление, когда, выйдя на площадь, я увидел громадную толпу народа, стоящую на коленях. Впереди толпы, с котелком в руках, в лисьей меховой шубе, с длинными седыми пейсами, стоял раввин. Я остановил лошадей и велел всем встать. Седой раввин приветствовал меня несколькими теплыми словами, указав, что в нашем лице он хочет видеть законную власть, которая их оградит от произвола и грабежа махновцев. Напуганные еврейчики, как могли, старались угодить чеченцам, вынося им молоко, хлеб, папиросы и даже охапки сена для лошадей.
Не задерживаясь долго в селении, мы продолжали свой путь, желая засветло вернуться в Розовку. По дороге я подозвал корнета Алехина и спросил: «Что это тебе в голову пришло издеваться над людьми и ставить их на колени?» — на что Алехин с явно довольным видом заявил: «Это все сделано для проявления жидовской покорности».
Дней через десять, пропуская на походе мимо себя эскадрон, я заметил на вьюке одного чеченца лисью шубу раввина. «Каким образом она у тебя?» — спросил я. Чеченец стал клясться и уверять, что купил шубу у раввина, чтобы сделать из нее на зиму попону для лошади. Чеченец, конечно, врал, но проверить это не было возможности, мы были уже в других краях. Мне было совершенно ясно, что, уходя, чеченец умудрился отстать от эскадрона и стащить шубу с плеча старика. Какой насмешкою при этом звучали слова приветствия раввина: «Мы хотим видеть в вашем лице представителей законной власти...»
14 октября мой 4-й эскадрон расквартирован был в одной деревне со штабом полка. Около 3-х часов дня я был вызван в канцелярию. Командир полка полковник Кучевский обратился ко мне со следующими словами: «Из штаба дивизии сообщили, что деревня Гайчур, верстах в 12-ти от нас, сегодня же утром оставлена красными, и поэтому тебе надлежит немедленно же выступить с эскадроном при одном пулемете. Проверь разъездами полученные сведения и по подтверждении их займи деревню, выставив охранение. Через 1—2 дня, очевидно, в Гайчур перейдет весь наш полк для дальнейшего наступления против Гуляй-поля. Мой совет — торопись все проделать до темноты». Вопросов у меня не было, все было ясно, время было дорого, в октябре темнеет рано. Выйдя из штаба, я приказал вахмистру седлать и строить эскадрон. Корнету Алехину с 15-ю всадниками я приказал немедленно же на рысях идти прямо в Гайчур и на месте выяснить всю обстановку, озаботиться о фураже и встретить меня при подходе. Сам я предполагал выступить с эскадроном минут через пятнадцать-двадцать.
Шел мелкий, беспрерывный дождик; единственная дорога на Гайчур шла через ровное, распаханное и размытое дождем поле. Кругом на версту все было отчетливо видно. Выслав головные дозоры, я повел эскадрон без бокового охранения, желая этим ускорить наше движение и не утомлять лошадей движением по пашне. Прошло более часа. Головные дозоры остановились, делая какие-то знаки. Я выехал вперед и увидел едущего навстречу корнета Алехина. Из опроса местных жителей и из всего виденного на месте он мне точно подтвердил все сведения командира полка, добавив, что большинство мужского населения ушло с Махно; по его первому впечатлению, жители относятся к нам весьма недоброжелательно и даже за деньги отказываются продавать фураж и продукты. Вызвав песенников вперед, мы втянулись в Гайчур. Богатое, зажиточное, в несколько сотен дворов село производило в то же время впечатление полувымершего. На улицах почти никого не было, и только из дворов на нас выглядывали озлобленные лица.
Дойдя до площади, я остановил эскадрон и, спешив, выслал тотчас же охранение. Село было сильно вытянуто и расположено на скрещении нескольких дорог. В охранение у меня ушло почти два взвода, то есть около 60-ти всадников. В направлении на Гуляй-поле — сторону отхода красных — я выставил главную заставу в один взвод, придав ей пулемет, под начальством корнета Лечи. Кроме того, я выставил еще несколько полевых караулов и выслал целую сеть подвижных дозоров. Оставшиеся всадники, в числе 70—80 человек, разбив коновязи на площади перед церковью, расположились со мной тут же в нескольких домах.
Было уже совершенно темно, когда, объехав все сторожевое охранение, я вернулся к эскадрону. Совершенно неизвестная обстановка, ночная темнота оказывали свое благотворное влияние; всадники нервничали, что давало мне известную гарантию исправного несения сторожевой службы. В отведенной мне хате меня ждал уже староста. Из десятиминутного разговора с ним мне вполне стало ясно крайне большевистское настроение села; поэтому нужно было обеспечить себя от всяких неожиданностей, тем более что отдельные ружейные выстрелы то и дело щелкали в стороне. Из разговора со старостой и с наиболее зажиточными и пострадавшими от махновцев крестьянами мне удалось составить список самого беспокойного и уголовного элемента деревни. Отпустив всех, кроме старосты, по домам, я приказал корнету Алехину с 10-ю чеченцами, взяв с собой старосту, произвести аресты и обыски в указанных домах. Яс вахмистром остался вдвоем в хате, обсуждая по карте направление разъездов, которые предполагал выслать с рассветом для освещения местности. Вскоре из охранения стали прибывать арестованные подозрительные типы; на двух было даже найдено opужие. Я препроводил всю эту теплую компанию в сарай, приставив к ним солидный караул. Прошел час-другой. Корнет Алехин вернулся, ведя с собой четырех арестованных. В одном из домов в него почти в упор кто-то выстрелил и скрылся в темноте. Взломав дверь, чеченцы обнаружили целый склад оружия. Большинство арестованных имело явно уголовный вид, за каждым из них числилось по нескольку преступлений. Корнет Алехин и большинство чеченцев просили меня немедленно же всех их бесшумно ликвидировать. Но я категорически запретил это, приказав отправить всех их в сарай под арест и предполагая наутро предать всех военно-полевому суду с целью придать делу хотя бы видимую законность. Через старосту я оповестил село, что все арестованные будут немедленно же расстреляны в случае каких-либо враждебных действий против моих чеченцев.
Послав подробное донесение командиру полка, я снова объехал все охранение: все было на месте, и служба неслась исправно. В течение ночи по моему приказанию еще дважды все посты объезжал корнет Алехин. Часов в пять утра, когда на дворе стало немного сереть, мы с корнетом Алехиным, напившись горячего молока, сидели и мирно дремали над столом в теплой хате. Вдруг очередь пулемета и сразу же поднявшаяся беспорядочная ружейная стрельба с стороны главной заставы заставили нас вскочить и выбежать на площадь. Со всех сторон, продирая глаза от сна, бежали чеченцы. Оглушительный разрыв снаряда на самой площади обдал нас грязью; лошади стали рваться с коновязи. Второй снаряд дал перелет в поле. «Первый взвод по коням! — приказывал я. — Корнет Алехин, полным ходом на главную заставу!» Вскакивая на ходу на лошадей, 1-й взвод срывается с места и скрывается в улице. Стрельба не утихает. По присутствию артиллерии (одной или двух пушек) и нескольких пулеметов становится ясно, что наступает сравнительно крупная часть. Надо быстро принимать решение. Разослав ординарцев, я стал собирать часть охранения, оставляя на местах только дозорных, желая иметь большую часть эскадрона в руках. Не успел я еще отдать все приказания, как мимо меня, пересекая площадь, с бледным лицом, что-то невнятно крича, полным карьером, с окровавленной рукой, держа ее как-то на весу, проскакал корнет Лечи с пятью-семью чеченцами. Никакие мои окрики остановить их не могли. Проскакав между домов, они скрылись в поле. Из охранения со всех сторон к площади неслись чеченцы, стреляя куда-то на ходу прямо с коней. Карьером пронеслась и пулеметная двуколка с прапорщиком Алексеевым. Что произошло на заставе — я ничего толком разобрать не мог. Вскочив на лошадь, я с двумя-тремя ординарцами встал поперек улицы, ведущей на главную заставу; пустив в ход нагайку, мне удалось наконец остановить охваченных паникой всадников. Подъехал корнет Алехин и доложил о происшедшем. Оказалось, что, благодаря туману и снятию по приказанию корнета Лечи с началом рассвета всех секретов и полевого караула главной заставы, махновцы смогли частью незаметно просочиться в деревню; другая же часть их подошла вплотную к заставе и окружила ее. В дальнейшем произошла короткая свалка, паника и общее бегство. По словам корнета Алехина, паника настолько охватила людей, что он уже ничего поделать не мог, даже и с подошедшими свежими силами. На нас, очевидно, наступали значительные силы, но, заняв окраину деревни, они остановились. Предполагая, что красные, подтянув свои части, войдут в деревню, я приказал корнету Алехину взять взвод и пулемет с прапорщиком Алексеевым, расположить их на площади поперек улицы и, заняв в пешем строю позицию, всячески задерживать красных. Я же, с оставшимися двумя взводами, обойдя деревню по полю, предполагал ударить в конном строю по хвосту наступающей колонны. При магическом воздействии кулака и нескольких крепких вахмистерских слов эскадрон был построен и, огибая церковь, начал выходить в поле. Давая последние распоряжения корнету Алехину, я задержался в деревне. В это время с шумом распахнулись зеленые ставни дома псаломщика и на подоконнике появился пулемет, давший сразу почти в упор очередь по оставшемуся на площади взводу. Трудно передать то, что случилось тут с людьми; давя друг друга, нахлестывая лошадей нагайками, всадники бросились врассыпную, спасаясь в поле. Из дворов бежали крестьяне с винтовками, дубинами, кто с чем попало; несколько мужиков на руках выкатывали подводу, желая преградить путь мне и моим ординарцам.
