И именно в тот момент он повторил движение еще раз. И еще раз. Пока его пальцы не начали оставлять дорожки холодного жжения, с каждым разом становившиеся все глубже и выраженней.

— Пожалуйста. — Даже не знаю, о чем я просил. Точно не прекратить.

Он нагнулся и лизнул, разжигая новое пламя на всех саднящих после него местах.

— Чтоб ты обо мне помнил.

Я ошеломленно вскинулся.

— До следующей недели, в смысле. Извини, как-то слишком напыщенно получилось.

Наверное, именно из-за этого обещания грядущей боли меня и повело:

— Ты и так уже глубоко под кожей.

Он прижался крепче, отчего оставленные им отметины заиграли жаркой жизнью.

— Не хочу уходить, но сам понимаешь — пацанам надо зарабатывать свои гроши.

Я чуть было не попросил его уволиться, взять выходной, да что угодно. Лишь бы остаться со мной. Но из нас двоих взрослым номинально числился тоже я, так что пришлось целовать его в висок и смотреть, как он исчезает за дверью в поисках одежды.

Я подобрал с пола брошенный халат. Ничего не изменилось, сундук остался на прежнем месте, но комната производила уже другое впечатление. В ней пахло нами.

— А, Лори, — донесся голос Тоби с нижнего этажа, — забыл сказать. Тебе тут письмо пришло. От королевы, кажется.

— Что?

Я спустился в спальню. Тоби, извиваясь, влезал в джинсы, что всегда занимало какое-то время и отвлекало на себя все внимание.

— Вон, сбоку лежит. И кто вообще в наши дни еще шлет бумажные письма, а?

— Ты поэтому пришел к выводу, что я состою в переписке с королевой?

— Ха. Неа, оно просто пафосное такое. С позолотой и тому подобной хренотенью.

Письмо лежало на комоде. Я взглянул на него, узнал стиль и рассмеялся.

— Это не королева, а мой старый друг.

— Странные у тебя друзья, чувак.

— Ничего не говори. Он академик.

Я присел на край кровати, подцепил ногтем восковую печать и выудил приглашение из конверта. Оно было далеко не первым, так что я прекрасно знал, что там написано: «Профессор Джаспер Ли имеет честь пригласить Вас разделить трапезу за почетным столом…» — и так далее.

Тоби натянул футболку, вынырнув из горловины еще более взлохмаченным, если такое вообще возможно, и прошлепал босыми ногами к моему концу кровати.

— Что, на свадьбу приглашает?

— Нет, просто на ужин.

— Да уж, наверное, не просто ужин. Покажешь? — Я протянул ему карточку элегантного кремового цвета, золоченую по краям. — Э, это что, серьезно?

— Боюсь, что так.

Он посмотрел на меня со странной смесью волнения и надежды в глазах.

— Тут написано, что можно прийти с сопровождающим лицом.

— Да, но…

— Можно я буду твоим сопровождающим лицом?

— Ты же не хочешь идти на университетский ужин для выпускников, — был мой инстинктивный ответ.

— С тобой? Еще как хочу.

Я поднял на него глаза и практически взмолился:

— Там будет скучно, Тоби.

— «Там будет скучно, Тоби» или, — возмущенно сверлил он меня глазами, — «Я тебя стыжусь, Тоби»?

— Господи, да не стыжусь я тебя. Уж если и стыдиться кого, то это себя самого.

Он упер руки в боки, как маленькая, но очень упорная торговка.

— Немногим лучше. Я не хочу, чтобы ты вообще кого-то стыдился. Просто… — Он вздохнул, ярость в голосе растаяла, оставив после себя одну нежность и какое-то томление. — Просто хочу, чтобы со мной ты был таким же счастливым, как и я с тобой.

У меня перед глазами так и вставала ухмылка Джаспера, появись я в университете под руку с Тоби. У этой зловредной язвы вообще само лицо создано для ухмылок — с его-то тонкими губами и блеском во взгляде. «Душа моя, — сказал бы он, — какое впечатляющее проявление уранизма с твоей стороны». После чего мне придется напомнить себе, что это вообще-то один из моих старейших друзей. Либо так, либо врезать.

В прошлом данные суровые меры не всегда срабатывали.

Но такова уж странная прелесть долгой дружбы — ленты фамильярности и давней любви, вплетенные в твою жизнь.

Я взял руки Тоби в свои и притянул его ближе.

— Обещай, что не будешь винить меня, если окажется, что ты такое на дух не переносишь.

— Не буду, — выдохнул он, — ни винить, ни не переносить.

— И там соблюдается парадный дресс-код, так что нам с тобой стоит сходить…

— Слушай, ну я, по-твоему, что, совсем быдло, что ли? У меня есть парадный костюм.

— Правда?

Он рассмеялся и поцеловал меня.

— И не надо так пугаться. Я не заставлю тебя краснеть.

— И, — продолжил я строго, — возьми с собой разрешение от родителя, учителя или опекуна, потому что мы останемся там на ночь.

— В Оксфорде?

Я кивнул.

— Как мини-отпуск?

— Нет, Тоби, как однодневная ночевка в другом городе.

Он заерзал между моими коленями.

— И чего? Это считается. И ты же мне покажешь все лучшие места, да?

— Да, — услышал я собственный голос, — я тебе покажу все лучшие места.

В следующую пятницу он был у меня уже в обед с полиэтиленовым пакетом в руках, в котором, похоже, лежал ворох одежды. Я наклонился для поцелуя и отшатнулся, чувствуя, как к глазам подступили слезы.

— Боже мой, от тебя пахнет, как от моего отца. — Я осторожно принюхался, и ноздри атаковали древесина и цитрусовые. — Зачем ты надушился Олд спайсом?

Он переступил с ноги на ногу.

— Не знаю… Ну… Подумал, что круто будет иметь свой фирменный запах и все такое…

— И в качестве него выбрал Олд спайс?

— Он мне напоминает о деде. И потом, вроде ж рекламу опять везде понавешали, и Олд спайс снова тема, разве нет?

Я отвел Тоби за руку в ванную на первом этаже. Он не возражал, когда я стянул с него толстовку с футболкой и по-быстрому прошелся по телу губкой, пока от него не стало вновь пахнуть чем-то похожим на моего мальчика.

— Прости, Тоби, но Олд спайс никогда не будет темой, и тебе он совершенно не подходит.

— А.

Один очень маленький звук от очень маленького Тоби. Твоюжмать. Я его совсем раздавил. Если и есть возраст для провальных экспериментов со стилем и гардеробом, то это как раз девятнадцать лет.

— Я, наверное, слишком резко высказался. Ты меня просто… застал врасплох.

— Да нет, — повесил он голову. — Ты прав. Он на мне странно выглядит. А может, я слишком сильно надушился.

— У каждого человека запах на коже раскрывается по-разному. Возможно, тебе просто нужно перепробовать несколько из них, пока не найдешь свой. — Я ободряюще, надеюсь, улыбнулся. — Но сама мысль хорошая.

— Правда?

— Абсолютно. И знаешь, если выехать сейчас, то у нас наверняка останется время до ужина, и… если хочешь… мы могли бы…

— Что?

— Сходить в магазин, — предложил я. — Попробовать подыскать что-то для тебя.

— Серьезно? Мы с тобой? Вдвоем? Ты и я?

«Нет, Тоби, кто-то другой».

— Да. Мы с тобой. Вдвоем. Ты и я.

Он одарил меня улыбкой, которую я до этого ни разу не видел. Настолько застенчивой, что она едва не разбила мне сердце.

— И ты не против? Вот так сходить со мной?

— Нет, что ты. Будет весело. — Почему-то стало немного неловко от его неприкрытой радости. — И потом, с моей стороны это главным образом эгоизм, потому что я правда не переношу Олд спайс.

Он ликующе рванул из ванной.

— Э, Тоби… Футболка…

Он со смехом вернулся, после чего сбегал наверх за загадочным «кое-чем», но наконец мы были полностью одетые, с сумками в руках и готовые к выходу. До Паддингтона нас довезло такси, потому что мне совершенно не хотелось штурмовать метро, и, невзирая на упорные, хоть и несколько робкие, намерения Тоби заплатить, я приобрел нам два билета первого класса до Оксфорда. Что, наверное, было чересчур для часа езды, и да — глаза у Тоби при этом стали очень большие. Но одно из преимуществ хорошо оплачиваемой работы, которая оставляет крайне мало свободного времени, как раз в том, что определенная роскошь — как поездки в относительном комфорте — становится уже самим собой разумеющимся.