— А знаешь, — сказал Тоби, когда мы устроились на своих местах, — я в принципе еще ни разу в жизни не ездил первым классом.

— Ну, это ж тебе не Восточный экспресс.

— Нет, но все равно тут есть куда протянуть ноги, куда пристроить задницу, да еще и столик. Что, если подумать, — нахмурился он, — относится к самым элементарным удобствам.

— Да, первый класс — это не столько экстравагантно, сколько менее убого.

— И все равно здорово, — заулыбался он мне по другую сторону нашего роскошного столика.

— Скоро, наверное, и бесплатный чай принесут.

— Ого, шикуем. Ну держись, высший свет.

Когда поезд тронулся, Тоби перевесился через подлокотник и оглядел остальной вагон. На другом его конце сидел, уткнувшись в макбук, джентльмен в костюме, плюс женщина, которая, если еще не спала, то, кажется, уже засыпала, но кроме них весь вагон принадлежал нам. Тишину нарушал только стук колес.

Я не был уверен, окажется ли Тоби из тех путешественников, что любят поговорить, но, похоже, ему хватало общества плеера, что для меня стало самым лучшим вариантом. Я любил пустоту дороги — спокойствие и время, в которое можно ничего не делать — и оказалось, что их неожиданно приятно делить с Тоби. Спутником в моей тишине.

В телефоне нашлось бы множество способов скоротать время: нечитанные книги, неотвеченные письма, но вместо этого я позволил себе просто смотреть в окно, частично на зеленовато-серый пейзаж, но в основном на покачивающееся отражение Тоби.

Обычно я нормировал свои взгляды, чтобы не выдать слишком много собственной глупости, собственной привязанности, но сейчас решил побаловать себя. Даже пойти вразнос. При дневном свете Тоби смотрелся по-другому — одновременно бледнее, ярче и четче, словно наконец-то попал в фокус. А в очертаниях челюсти и изгибе щеки уже просматривались намеки на того мужчину, которым он станет. Но пока это был просто Тоби, мой Тоби — небесная синева глаз и блекнущие прыщи, щедрая улыбка, слегка вздернутый нос.

Он ссутулился пониже в кресле, в точности как типичный подросток, но вдруг вверх по моей лодыжке целенаправленно поехала облаченная в носок нога.

Я замер, сглотнул унизительный стон, который мог бы у меня вырваться, и отвернулся от окна.

Лицо Тоби было сама невинность, в то время как его стопа ползла все выше.

— Раздвинь ноги, — сказал он одними губами.

Я лихорадочно замотал головой.

— Раздвинь. Ноги. — Каждое беззвучное слово четко артикулировано. Приказ. Который невозможно нарушить. Перед которым невозможно устоять.

И я раздвинул. Конечно же я раздвинул. И, прикрытый столешницей, Тоби расставил их еще шире, лаская неожиданно проворными пальцами внутреннюю сторону моего бедра и… господи боже… ствол беспомощно твердеющего члена.

Его сверкающие глаза не отрывались от моих.

— Билеты от Паддингтона, пожалуйста.

Я уставился на проводницу, а в голове не было ни единого слова, ни единой мысли. Тоби перестал двигаться, но стопу не убрал. Между ног стало жарко от обещанного — или грозившего мне — прикосновения.

— Сэр, билеты от Паддингтона предъявите, пожалуйста.

— Ах да. Конечно.

У меня так тряслись руки, что Тоби пришлось помочь с бумажником. Он протянул билеты с милой и непринужденной улыбкой. Проводница улыбнулась в ответ, возвращая прокомпостированные талончики.

А я чувствовал себя… голым. Раскрасневшимся и смущенным созданием Тоби, словно тот, кем я был все остальное время — осторожный, сдержанный и компетентный мужчина — это всего лишь надетая мной личина.

— Чай, кофе не желаете?

— Чай, пожалуйста, — ответил ей Тоби, с лица которого все еще не сошла улыбка.

Слова вокруг меня смазались в один далекий звук. Практически бессмысленный.

— А вам, сэр?

— Ничего не нужно, спасибо.

— Апельсиновый сок? Вода?

— Нет, спасибо.

Я не мог толком слышать собственный голос. Как он звучал — нетерпеливо? Нормально? Я весь словно свелся к одной точке контакта, взрывающейся сверхновой в том месте, куда уперлась нога Тоби.

Проводница кивнула и пошла дальше по вагону. «Билеты от Паддингтона, билеты от Паддингтона, пожалуйста…»

Стоило ей выйти, как Тоби заулыбался во весь рот. Пошевелил пальцами ступни. А я сделал долгий выдох, который вполне можно было считать криком.

Тоби получил свой бесплатный чай и печенье, которое он выбирал из корзинки продавщицы, целую вечность колеблясь — о, коварный — между шоколадным со вкусом брауни и овсяным с изюмом. Словно я не был его пленником, прикованным легчайшим из прикосновений.

Он мучил меня практически всю дорогу до Оксфорда, держа на самой сводящей с ума грани желания — не слишком сильно, но и не слишком слабо. Следил за моим лицом и реакциями, которые не всегда получалось подавить, и время от времени двигался более откровенно — недвусмысленный тычок, чтобы не дать мне свести ноги, подъем стопы, подлезающий под мошонку — просто чтоб я покраснел, вздохнул или задрожал.

Эти прикосновения сделали меня бессильным, отчаянно желавшим, развратным. Превратили в терзаемую им игрушку.

И я был от них без ума.

Он убрал ногу, когда машинист объявил, что мы прибываем в Оксфорд, и это дало пару секунд, чтобы собрать в кучку все, что осталось от моих мозгов и чувства собственного достоинства, но даже тогда меня до абсурдного шатало при спуске на платформу.

Тоби спрыгнул следом. Сама беззаботность, черт его дери.

Мы могли бы взять такси, но до ужина оставалось еще много времени, а я пообещал ему поход в магазин. Он на секунду замер на ступенях у входа в вокзал.

— Что такое? — спросил я.

— Что, и вот это оно?

— А ты ожидал другого?

— Я-то думал, что Оксфорд — «город грезящих шпилей», а не, ну, типа кошмарная, забитая машинами развязка и внезапный бронзовый бык.

Я к Оксфорду привык, но Тоби был прав — данный угол города не сильно впечатлял. Приземистое серое здание вокзала, кутерьма на Ботли-роуд, бизнес-школа Саид с ее претенциозными экспериментами из песчаника.

— Вместо этого быка едва не случилась Маргарет Тэтчер, так что не жалуйся.

Он ответил слегка озадаченным взглядом, как будто слышал раньше само имя, но не мог вспомнить откуда или насколько оно важно. Что, откровенно говоря, наводило на меня ужас.

— Пошли? — спросил я, чтобы не думать об этом.

Он кивнул, и мы вышли в город мимо внезапного бронзового быка и кошмарной, забитой машинами развязки, направляясь в центр, где серый уступал место зеленому и золотому.

Тоби с его широко распахнутыми глазами был сам энтузиазм. Просто умилительно. Интересно, а что если бы мы на самом деле куда-то вместе поехали? Подальше, чем сто километров по М40. Все равно куда. Как бы здорово было просто иметь его рядом. И его тишину, и прикосновения, и жестокость, и радость.

Глупости. Сплошные глупости.

Мы с Робертом все собирались куда-нибудь съездить. Все двенадцать лет собирались, но нам все не хватало времени, и жизнь мешала планам. А теперь я стою и мечтаю о том, чтобы сбежать черт знает куда (Прага, Венеция, Париж) с девятнадцатилетним парнем, которого знаю всего лишь несколько месяцев.

— Я здесь жил недолгое время, когда был студентом, — сказал я, как будто собственные мысли можно утопить в разговоре. — Окна моей спальни выходили прямо на пути.

— Комната с видом, ничего не скажешь.

— На самом деле, она мне очень нравилась. Особенно ночью, когда видишь только движущиеся огни и тени людей. Золотые стены и зеленая трава — это, конечно, хорошо, но рядом с железной дорогой чувствуешь себя частью чего-то большего.

— Чего, индустриализации, что ли?

— Жизни, — улыбнулся я.

— Блин, какой же ты… — В голосе Тоби послышалась странная сердитая нотка.

— И что это значит?

— Значит, что я охренеть как люблю тебя.

— Спасибо.

Он хмыкнул.

— Ну, уже лучше, чем «ладно»… прогресс налицо.

— А что, по-твоему, я должен сказать?

— По традиции вроде как положено: «Я тоже тебя люблю, Тоби». Вот его было бы неплохо.