Люди подошли и остановились возле дерева.
«Посмотри, Учитель, вот, смоковница покрытая листвой, а те, что мы прежде видели, были голые. Поищем плоды на ней», – голос был молодой, но не звонкий – не такой, как у Иова, с баском, а какой-то певучий. Не видя юноши, я мог бы сказать, что ему около двадцати. Хотел выглянуть, чтобы проверить свои догадки, но ил противно чавкнул, не желая меня отпускать.
«Дивное дело… Идет месяц первых плодов, а плодов нет, – вновь зазвучал тот же голос, что предлагал поискать плодов. «Да не будет же впредь от тебя плода вовек». Я узнал голос. О чем сказал мой Господин, я не понял. Не видя говорящих, я мог только догадываться, что там делается и о чём идет речь.
«Оооо…, – возглас всеобщего удивления прокатился по склону. Учитель, посмотри, смоковница засохла» – сказал кто-то – и тень говорившего легла на меня. Я задрал голову, разглядывая фигуру, закрывшую мне свет. Человек стоял ко мне спиной, но я сразу узнал его – тот самый кучерявый здоровяк с мечом, что вчера кричал: «Молитесь за обижающих и гонящих нас!». Кажется, его зовут Петр… или Симон? Я запутался… или меня специально запутали те, кто называл его то Петром, то Симоном. Надо будет спросить у Атнат, кто он – «камень» или «слышащий». Наверно, все-таки камень: ишь какой мощный.
«Истинно говорю вам, если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, – будет; и всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите184».
Так, одновременно строго спрашивая и нежно лаская, мог говорить только мой Господин.
«За кого почитаете Меня?» – спросил Он. «Ты – Христос, Сын Бога Живаго», – тень качнулась, склоняя голову в поклоне. «Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах; и Я говорю тебе: ты – Петр185, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах186».
Все-таки он «камень».
И тут же я вспомнил притчу про дом на камнях, услышанную в прошлом году. На праздник Кущей187 приходил к Симону родственник издалека и, сев под пальмой, постоянно озираясь, стал рассказывать горшечнику, что творится у них в Галилее. В какой-то момент родственник отхлебнул вина и, притянув Симона за шею, зашептал ему в самое ухо: «И говорит тогда пророк сей: «Что вы зовете Меня: Господи! Господи! – и не делаете того, что Я говорю? Всякий, приходящий ко Мне и слушающий слова Мои и исполняющий их, скажу вам, кому подобен. Он подобен человеку, строящему дом, который копал, углубился и положил основание на камне; почему, когда случилось наводнение и вода напёрла на этот дом, то не могла поколебать его, потому что он основан был на камне. А слушающий и не исполняющий подобен человеку, построившему дом на земле без основания, который, когда напёрла на него вода, тотчас обрушился; и разрушение дома сего было великое188».
Больше всего мне понравилось про слушающих и исполняющих – подобных строителям, что на камне возводят дом свой.
Пока я копался в памяти, разбирая вспоминая, – прослушал всё, что было сказано возле смоковницы. Голоса удалялись, и пришлось сильно напрячься, чтобы расслышать, что рассказывал мой Господин: «…некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел; и сказал виноградарю: вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает? Но он сказал ему в ответ: господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом, – не принесет ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь её189».
Люди ушли, и я остался один.
«Пора вылезать!» – решил я и стал выбираться из липкой вонючей каши. Но не тут-то было: все попытки залезть наверх обрекались на провал. Копыта буксовали по мокрому склону, и я все время падал на брюхо, сползая в канаву. Даже куста не было, чтобы я мог зацепиться за него зубами и вытянуть себя из болота. Так и барахтался, пока не выбился из сил.
Кажется, я капитально влип…
Я робко позвал: «Иаа…» Постоял, прислушиваясь, в надежде что меня услышат. Ни звука. Прочистил горло и крикнул: «Иа!», – и тут же чуть громче: «Иа-иа!». И наконец заорал во все горло: «Иаааа!..». Ответом мне была идеальная тишина: даже смоковница не шелестела.
«Надо было раньше кричать, когда здесь люди стояли, кинули бы веревку на шею и вытянули», – внутренний голос, как всегда, был прав. – «Прости! Я оробел». – «Оробел он! Давай вон вниз по канаве». – «А зачем по канаве-то идти?» – «Дурак ты, осёл. Вниз, не вверх. Навались грудью и греби копытами, как веслами: авось к вечеру дойдешь до Кедрона. Там и помоешься».
***
Все-таки я вернулся, чтобы посмотреть, что произошло со смоковницей. Как говорил мой дед, которого я никогда не видел, любопытство – не порок, а черта нашего ослиного характера. На дерево, некогда украшенное пышной шевелюрой, страшно было смотреть. Те листочки, что шептали мне «ши-ши-ши», теперь издавали сухой треск, рассыпаясь и опадая от малейшего дуновения ветерка. Белый ствол с ввалившейся, рассохшейся седловиной и высохшими ветвями был похож на обглоданный скелет. Под деревом лежала его крона, которая таяла на глазах, разносимая по долине ветром.
«В чём же ты провинилась, неразумная смоковница?» Дерево молчало… издавая душераздирающий хруст. Его жизнь была закончена, я это знал, поэтому оно и молчало. Я вздохнул тяжело и протяжно.
– Грустишь?
От неожиданности я шарахнулся в сторону, косясь на канаву. Рядом со мной стоял Иов, неслышно подошедший и вставший рядом. На плече у него был топор, только что купленный на рынке в Иерусалиме. Гадоль со всего размаха всадил топор в безжизненный ствол.
– Посторонись, – он отодвинул меня от дерева, снял плащ, подаренный ему Сарой, подоткнул тунику за пояс, поплевал на руки и выдернул топор. – Пока я буду рубить, я расскажу тебе кое-что… Ты же у нас осёл ученый, всё понимаешь, всё знаешь, только не говоришь. А спросить хочешь – ведь так? – Иов посмотрел на меня и подмигнул.
Скрываться было бессмысленно, и я кивнул.
– Я так и знал… Когда я первый раз тебя увидел – стоящего под пальмой, свернувшего уши вместе с шеей в сторону вечно празднословящего левита, – еще тогда у меня зародились подозрения о твоих особенностях, – Иов размахнулся и рубанул дерево. Хрясь!.. Лезвие наполовину вошло в ствол, высекая щепки и гулкое эхо. – Итак! Слушай и не говори, что не слышал: «Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах. И как Моисей вознес змию в пустыне190, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него. Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия191».
И тут до меня дошло. Хозяин виноградника – человек в белых одеждах. Иов говорил и говорил, но я уже не слушал его. Я понял, что имел в виду Господин мой, когда сказал: «Вот я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает?»
