Чем дольше говорил Малх, тем сильнее искажалось лицо первосвященника: ничего не смог найти он в словах пророка из Назарета, чего не сказал бы Господь Моисею и чего не было бы в скрижалях. Зубы скрипнули.

– Довольно! – город сразу поблек, потеряв краски и привлекательность. – Ты не сказал: «Помни день субботний, чтобы святить его; шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни пришлец, который в жилищах твоих; ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и всё, что в них, а в день седьмой почил; посему благословил Господь день субботний и освятил его¹⁰⁵».

– Учил, исцелял, воскрешал, прощал грехи, говоря: «Суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы¹⁰⁶».

– Кто не почитает субботу¹⁰⁷, тот не почитает Бога. Кто сей, что прощает грехи и говорит, что он Господин субботы? – возвысил голос Каиафа.

– Он называет себя Сыном Божьим! – стук посоха и старческий скрипучий голос возвестили мужчинам, что они не одни в горнице.

Каиафа дернулся, словно его перепоясали ниже поясницы бичом. Развернулся и кинулся к вошедшему старику, падая на одно колено. Следом за хозяином рухнул Малх, припал губами к босым ногам владыки синедриона, чмокнул – и тут же отполз в сторону.

– Отец, – первосвященник подхватил рукой край его симлы, прижимая к лицу. – Прости, что я не встретил тебя, как подобает сыну и твоим заслугам. Да благословен Господь, Бог наш, приведший в мой дом такого гостя!

– Благословен Создающий детей послушных и разумных, – Анна чуть наклонился и подхватил зятя под локоть, поднимая с пола.

Старик был высок, выше среднего роста, с карими проникновенными глазами. Его худоба, небольшая сутулость и длинная, покрытая проседью борода только подчеркивали его живость, дотошность и невероятную силу ума. Тяжелый нос, словно клюв, нависал над верхней губой, придавая ему вид хищной, вечно, недовольной птицы. Владыка Синедриона был похож на коршуна, вот уже тридцать лет не спускающего глаз со своей «голубятни». Седых волосинок в его бороде было пятьдесят пять – ровно столько, сколько было ему лет. Анна очень этим гордился, считая, что это знак Божий. Недоброжелатели же рассказывали, будто рабы ежедневно пересчитывают седые волосинки, и если появляется лишняя, её тут же удаляют. На что владелец бороды невозмутимо отвечал: «Если это так, приходите каждое утро и считайте…».

– Слышал ли ты, сын мой, что говорят мудрецы про субботу? – тесть подошел к окну, вдыхая полной грудью свежий ветер, пришедший с влажных Самарийских гор.

– Учи меня, учитель, учи! – первосвященник произнес фразу, прочно засевшую в его голове еще со времен обучения в синагоге.

– Растение, высаженное в субботу, вырывается, если оно посажено умышленно, а посаженное в субботний год вырывается как при умышленной, так и при неумышленной посадке¹⁰⁸.

Каиафа кивнул, соглашаясь со всем сказанным. Как он сам не догадался! Ведь год-то был субботний – или, как говорили, суббота Господня¹⁰⁹.

– Каждая суббота в субботний год велика, потому что она двойная, – надо было реабилитироваться, и первосвященник подал голос. Но тесть будто не слышал его.

– Во времена праотцов наших пришли мужи́¹¹⁰ из старейшин Израилевых, и сели перед лицом Иезекииля¹¹¹, и стали вопрошать его о промысле Божьем. И было к пророку слово Господне: «Я Господь, освящающий их¹¹². Но дом Израилев возмутился против Меня в пустыне: по заповедям Моим не поступали и отвергли постановления Мои, исполняя которые человек жив был бы через них, и субботы Мои нарушали, и Я сказал: изолью на них ярость Мою в пустыне, чтобы истребить их¹¹³», – бывший первосвященник замер, ожидая от зятя, продолжения, что тот и сделал.

– И сказал Господь Моисею: «…ибо слово Господне он презрел и заповедь Его нарушил; истребится душа та; грех ее на ней. Когда сыны Израилевы были в пустыне, нашли человека, собиравшего дрова в день субботы; и привели его нашедшие его собирающим дрова в день субботы к Моисею и Аарону и ко всему обществу сынов Израилевых; и посадили его под стражу, потому что не было еще определено, что должно с ним сделать. И сказал Господь Моисею: должен умереть человек сей; пусть побьет его камнями всё общество вне стана¹¹⁴».

– Всё так, сын мой, – Анна взял в руки кисти талеса, свисающие на груди. – Собери Синедрион, нам есть что им сказать.

– Я обойду всех и всех приведу, – Малх склонился в поклоне, ожидая ответа.

Каифа и Анна одновременно повернули головы и посмотрели на раба, всё это время стоявшего в стороне.

– Да будет на всё воля Божья. Аминь! – их голоса слились, а руки одновременно пробежали сверху вниз, поглаживая ухоженные бороды.

…послал двух учеников Своих, сказав: пойдите в противолежащее селение; войдя в него, найдете молодого осла привязанного, на которого никто из людей никогда не садился; отвязав его, приведите; и если кто спросит вас: зачем отвязываете? скажите ему так: он надобен Господу.

Евангелие от Луки, 19:29–31

Их было двое.

Двое в длинных, серых, не подшитых хитонах. Из-под обтрепанных краев торчали босые запыленные ноги. Пришельцы были смуглолицы, бородаты, кучерявы, с карими глазами, словно близнецы-братья. Их отличал только рост и возраст. Уставшие, но счастливые, подошли и встали возле наших ворот.

– Вот он… – тот, что помоложе, ткнул в меня пальцем, говоря с галилейским акцентом. – И ослица подъяремная рядом с ним. Всё как сказал наш Учитель.

О каком ярме он говорит? Я посмотрел на Атнат: не было на ней никакого ярма. Насколько я знал, ярмом называли деревянную колоду, что вешали на шею волам. Ну висело на спине вьючное седло, и что? Мешки, что привезла мама, хозяйка унесла в дом, а Иов расстегнул подпругу, но седло не стал снимать.

В чем тут наша вина?..

Тем более сегодня была не суббота, в которую нам, ослам, нельзя носить седло, хотя бы оно было положено с пятницы, а вот попону можно было носить всю субботу, но она должна быть привязанной в пятницу, а если седло привязано с целью согреть, то пусть висит, а если забыли снять, то вина хозяина: и он, и осёл – оба нарушили субботу¹¹⁵…

Кошмар!

Иногда я просто не понимал людей и тогда задавался вопросом: зачем так усложнять себе жизнь? Почему верблюд должен ходить в субботу с уздой, а верблюдица с носовым кольцом, лошадь с цепью, баран с подвязанным кверху хвостом, а коза должна быть обязательно с перевязанным выменем? И почему буйвол – домашнее животное, а собака – дикая? При этом и страус, и летучая рыба – птицы¹¹⁶. От всех этих «почему» моя ослиная голова шла кругом. Получалось, что чем больше я умнел, слушая книжников, – тем больше тупел, понимая, что мне никогда не понять загадочных и хитрых евреев.

Хотя, с другой стороны, то, что они сделали субботу выходным, лично меня устраивало.