– Сидай. Не балуй. Далёко не убежишь.

Чернявый замер, глянул исподлобья на подпивших и разгоряченных мужиков.

– Черт с вами. Забавляйтесь, грешнички.

Он возвратился и посадил девицу круглым задом на расчищенный стол. Двое других мужиков, нажав на полные плечи, повалили Груню на спину. Та беспомощно взмахнула руками и снова принялась деланно и нарочито громко смеяться, будто ее щекотали. Потом замолчала, смутилась, широкие ладошки закрыли алое, как маков цвет лицо. Один из мужиков, рябой, с широким, мясистым носом, недолго думая, задрал женщине подол цветастой юбки так, что обнажились полные ляжки, одетые в серые шерстяные чулки, круглый живот, темнеющий треугольником русых волос, и белоснежные шары полных грудей.

– Господа, господа! Так не пойдет. Прошу вас, покиньте наше заведение! У нас не дом свиданий! Здесь благородные люди трапезничают, – подлетел рассерженный востроносый лакей.

– Пшёл вон, пархатый! Не твое собачье дело, – огрызнулся рябой, сверкнув налитыми кровью глазами. – Не подходи лучше, мы пьяные, лихие. Долбанем кулачищем – от тебя мокрое место останется.

Рыжебородый знакомец, представившийся Григорием Пустохваловым, полез в карман полосатых штанов, выудил оттуда пару ассигнаций и бросил их на поднос обескураженного лакея.

– Иди милай, погуляй малость. У тебя что, на кухне дел нету?

– Есть… – растерянно пробормотал лакей и попятился задом. Гаденькая улыбочка растянула его узкие масляные губы. – Мы люди маленькие-с, и дела хозяйственные у нас завсегда-с найдутся. Мне и самоварчик надо нагреть, и стаканчики протереть… Вы только уж недолго, а то не ровен час хозяин вернется, али староста заглянет.

– Ступай, не мельтеши.

Как только лакей исчез за боковой дверью, прикрытой ситцевой, застиранный занавеской, честная компания шумно задышала, свирепо разглядывая беспомощную Груню.

Она поерзала, молочной белизны ноги разъехались в стороны. Дрогнули тугие икры. Раздался стук каблуков упавших красных ботиков. С маленьких ступней слетели шерстяные чулки – два серых комочка бесшумно приземлились на грязный и заплеванный деревянный пол. Хорошенькое лицо сделалось растерянным, русые волосы разметались по столу, красотка зажмурила глаза, потная ладошка прикрыла довольно крупный лобок.

– Ай! – вскрикнула она жалобно. – Чего вылупились, ироды окаянные? – голос был пьяный, но вместе с тем испуганный. Похоже, что до несчастной стал доходить истинный смысл происходящего.

Она сделала попытку приподняться, сжатые кулачки ухватились за край подола в надежде одернуть юбку. Но чернявый и его товарищ перехватили ее руки. После недолгой возни и злого смеха, подол юбки был задран еще выше – девушке закрыли им лицо.

– Не айкай. Не то юбку в узел завяжем, вообще не пикнешь.

В харчевне повисла тишина. Как не странно, теперь проснулись даже те посетители, кто спал мертвецким, пьяным сном. Плотная толпа бесцеремонно обступила деревянный стол.

Владимиру казалось, что теперь любопытствующих зрителей стало гораздо больше. Человек двадцать или тридцать в немом восхищении пялились на обнаженное тело пьяной девахи.

– Петро, ты что забыл о своем выигрыше? – крикнул кто-то. – Сымай портки, лядащий. Пихай ей дышло, раз твоя фарта вышла… Чего томишь бабу?

Владимир крепко зажмурил глаза. В уши вливался похотливый стон распутницы, одобрительные крики мужиков, всеобщая возня. Он услышал треск рвущейся ткани – кто-то из мужиков сорвал с женщины последние остатки одежды.

– Вы пошто, черти, сарафан изорвали?! Он же новехонек ешо! – визжала обиженная Груня.

– Рубликов дадим, десять таких купишь! Молчи лучше, дура, не то и рот сейчас заткнем…

– Вертай ее задом. Теперь ты, Родя, наподдай. Да не шевелись ты, сучка, и так мало не покажется.

Странное дело – Владимир зажмурил глаза у своего стола, а когда открыл, то обнаружил себя в толпе ликующих зрителей. Он сделал пару шагов назад, но кто-то невидимый толкал его кулаком в спину, заставляя как можно пристальней рассматривать детали этой кабацкой оргии. В какой-то момент ему показалось, что он даже чувствует запах женского пота – аромат возбужденной самки. Все его сознание сосредоточилось в фокусе выпуклых волосатых подмышек полных белых рук, запрокинутых за голову, сжатых в замок пальцев, колыхающихся овалов мягких, распущенных грудей с тугими сосками, круглого живота, влажного от семени лобка и опухшей, сочной вульвы бесстыжей развратницы.

«Да что же это за наваждение, – едва подумал он, и тут же почувствовал сильное желание. – Может, и мне пристроиться? – от этой мысли он чуть не задохнулся. – Полно, не с ума ли я сошел? Давно ли, еле живой остался после любви трех ведьм? Что со мной? Я всегда был охоч до любовных утех. Но что бы так-то вот…»

– Владимир Иванович, иди и ты, – доброжелательно шепнул на ухо Григорий.

– Да, неудобно. Я же не играл с вами на интерес, – неуверенно промямлил Махнев.

– Да ладно, уж. Груню лишним удом не испортишь. Она от скоромного только краше становиться. А барский уд он слаще других. Правда, Груня? – подмигнул ей рыжебородый. – А барин тебе рубликов сверх уговора накинет.

Груня только кивнула, горячечно разевая красный от поцелуев рот, мохнатые ресницы прикрыли влажные глаза.

Владимир и сам не заметил, как вошел в сладкое и горячее лоно женщины. Она отдавалась ему так жарко, что кто-то из мужиков присвистнул:

– Вот они бабы, как под барчуками-то прогибаются. Это тебе не с нашим братом, чернорылым, любовь крутить. Али уд у него золоченый? А, Груня?

– У нашего барина хрен до самых колен! – крикнул кто-то из толпы мужиков. Раздался дружный хохот.

Возбуждение Владимира все возрастало. Он вспомнил то ощущение, испытываемое им в годы студенческой юности – похоть, застилающую глаза. Тогда, в молодые годы, ему нравилось лицезреть групповые оргии, когда одна женщина вынуждена была ублажать нескольких мужчин по очереди, словно течная сучка всех дворовых кобелей.

Прошло несколько минут, и он испытал мощнейший оргазм. Не успел он отойти от распластанной, мокрой Груни, как на его место встал кто-то другой. Дрожащей рукой Владимир отсчитал несколько золотых монет и отдал их в руки Григорию.

– Передайте Аграфене… Не знаю, как ее по батюшке.

– Груне-то? Не переживай, передадим.

Владимиру не хватало воздуха, он поспешно рассчитался и с лакеем, возникшим, словно из-под земли, заплатил щедрые чаевые и вознамерился покинуть это странное заведение. Лишь на минуту он помедлил и кинул прощальный взгляд на почти бесчувственную Груню, залюбленную до одури безудержными насильниками.

О, ужас! Ему показалось, что с румяным лицом кабацкой девицы произошли странные метаморфозы. Теперь на Владимира смотрели до боли знакомые, синие глаза. На столе, извиваясь от похоти, истекая белой влагой, лежала чуть живая… Глаша. Она смотрела на него молящими глазами.

– Стойте! Не трогайте ее! – едва крикнул Владимир.

Бревенчатые стены кабака странно вздрогнули и побежали в разные стороны, стал таять и растекаться бурой древесной жижей потолок, в быстрой карусели замелькали довольные мужицкие рожи, и он тут же потерял сознание.

Очнулся Владимир от того, что занемевшая, почти деревянная кожа лица ощутила немыслимый холод – востроносый лакей щедро вылил ему на голову ковш колодезной воды.

– Чтой-то, вы барин, так пугаете нас? Вам на воздух надобно. Тут душно – накурено сильно. Покушали-с и идите своей дорогой.

Владимир огляделся – вокруг было совсем тихо – слышалось даже жужжание сонной мухи возле закопченного оконца. Посетителей в кабаке почти не осталось. Все было чисто и прибрано. На столах одиноко красовались стеклянные стаканы с полевыми цветочками, обернутые в папиросную бумагу. О прошедшей оргии ничто не напоминало.

«Полно, а была ли эта оргия?» – тяжелые мысли едва ворочались в горячей голове.

– Глаша! А где моя Глашенька? – вскинулся Владимир, голова ударилась о ножку обеденного стола.

– Какая, такая Глаша? Не было у нас здесь таких девиц. Отродясь не было. Шли бы вы, барин, во двор, на свежий воздух. Мы закрываться скоро будем. Поздно уже… – ворчал лакей, выпроваживая Владимира за дверь.